— Нет, Леха, — мальчик покачал головой, — это совсем другое, так может выглядеть только новая тачка. Они подошли ближе к остановившемуся автомобилю. — Ну, чуешь запах? — Да, — подтвердил тот, кого назвали Лехой, — новенький. Запах… нового. Да? — Не-а, — мальчик усмехнулся, — это запах больших денег. — К кому-то приехали в нашем доме. Интересно, к кому? — Не важно… Кто бы он ни был, у него все в порядке! Уж поверь мне, Леха. В полном порядке! Автомобиль стоял, и дверцы его не открывались. Несмотря на затемненные стекла, в салоне автомобиля можно было увидеть двух человек. На голове водителя возвышался картуз типа кепки Жириновского, а одет он был во френч, что делало его похожим на кондуктора спального вагона из детской книжки, хотя, возможно, именно так и должен был выглядеть водитель лимузина. Второй был в белой рубашке с чуть ослабленным галстуком, и, судя по всему, где-то внутри этой роскошной тачки должен был висеть его пиджак. Стекло водителя с тихим шепчущим звуком опустилось. — Эй, пацаны, это дом восемнадцать, корпус два? — Да, второй подъезд. Первый с той стороны. — Хорошо. Теперь ребята увидели, что водитель оказался рыжим. У него даже имелась жиденькая рыжая бороденка, придающая ему сходство с солистом группы «U-2», когда тот пытался походить на Ленина. — А вы к кому, дяденька? — спросил Леха. Но приятель тут же оборвал его: — Тебе ж сказали — дом восемнадцать, корпус два! Водитель усмехнулся: — Смышленый мальчик. Он извлек купюру, протянул ее: — Сгоняй, возьми пару банок колы. Сдачу оставь себе. Мальчик посмотрел на деньги: — Леха, сгоняешь? Сдача — тебе… Губы водителя расплылись в широкой улыбке. — Правда, смышленый… — Он добавил еще купюру. — Сгоняй ты, но только чтоб вода была холодной. Ребята обрадованно взяли деньги и понеслись в ближайший магазин. — Пытаешься косить под Лютого? — спросил человек в белой рубашке. Это был молодой крепкий мужчина с короткой стрижкой, живыми глазами и трехдневной щетиной, не придающей, однако, его облику небрежности, — скорее всего он тщательно следил за своей внешностью. — В смысле? — поинтересовался водитель. — Ну, я имею в виду, что это его манеры. Лютый так ведет себя. Ну, не знаю, как объяснить. — Это он для меня Лютый, а для тебя — Владимир Ильич. Мы с Лютым вместе еще с Рижского рынка, а ты сколько работаешь? Без году неделя?! — Ну вот, — молодой человек улыбнулся и примиряюще поднял руки, — наехал… Я ничего такого не имел в виду. — Лютый — он золотой человек, — произнес водитель. — Умница. Где сейчас многие? Кого завалили, кто в бегах, а кто растерял все. Под жопой последний «шестисотый», а на бензин уже денег нету. — Я тоже таких знал. — Лютый — голова! И душа у него… — Водитель прищелкнул и кивнул. — Понял? Но для тебя он — Владимир Ильич. Пока… А там поглядим. Этот новый улыбчивый парень в принципе водителю нравился, но иногда человека не вредно приструнить. Много лет назад они с Лютым начинали с наперстков, крутили стаканы на Рижском рынке и «обували» лохов. Поролоновый шарик, спрятанный в руке, его вовсе и нет в стаканах — кручу-верчу, обмануть хочу… Водитель всегда работал «наверху», в «группе поддержки», Лютый поначалу вертел стаканы, потом стал организатором этого бизнеса. Как говорится, «связи с общественностью» — менты, администрация и так далее. Конечно, честно признаться, водитель всегда был на третьих ролях, и, может, сближало их прежде всего то, что оба, и водитель, и Лютый, были рыжими. Примерно в ту пору водитель впервые услышал об Игнате — Вороне, «лепшем корешке» Лютого (его формулировка). Друзья детства, чуть ли не из одной школы. И позже его имя не раз всплывало. В баньке да под водочку Лютый любил рассказывать истории о том, как они с Игнатом по молодости чудили, но самое удивительное, что живьем этого человека никто не видел. Поговаривали, что после армии пути-дорожки старых друзей разошлись; с Лютым все понятно, а тот вроде бы подался чуть ли не в спецназ. Толком никто ничего не знал — Лютый, если хотел, мог прекрасно хранить свои секреты. В застолье шумный, душа общества, но кто-то о нем очень метко сказал — Лютый, мол, говорун-молчун, никогда не скажет ничего лишнего, словно у него в голове компьютер. Такие дела. Скоро вольготная жизнь на Рижском рынке начала меняться. Наступило время кооперации, и Лютый очень быстро сориентировался. Все эти наперстки, ежевечерние кабаки — вовсе не его масштаб. Кооперация, громадное количество появившихся в стране торговцев и иные вольные каменщики и хлебопашцы нуждаются в его защите, а он, балда, крутит наперстки! Как-то изрядно подвыпивший Лютый нечто подобное и заявил водителю: — Поезд уже трогается, понимаешь меня? Это особый поезд. Он бывает раз в жизни, понимаешь? Всего лишь раз. — И Лютый вскинул кулак с поднятым указательным пальцем. Водитель ничего не понимал. Он только знал, что за серию сегодняшних наперсточных «ударов» они распили по месячной зарплате среднестатистической советской семьи, и счастливо улыбался. Он был тогда еще совсем молодым, только после армии, и ему нравилась подобная жизнь. Лютый его обнял за плечи. Лютый был пьян, он смотрел куда-то в черную высь ночных небес. — Слушай, слушай внимательно. И водитель увидел, что взгляд у Лютого не просто очень пьяный и не просто мечтательный, хотя было и это. Взгляд у Лютого стал прозрачным и каким-то отстраненным, словно он видел что-то за темной толщей сегодняшнего неба и за темной толщей сегодняшнего времени. — Этот поезд отправляется в чудесное место, и он уже трогается. Тяжелые стальные колеса пока еще медленно, но уже двинулись по рельсам. Этот поезд никому не остановить, и другого такого не будет, потому что конечная станция называется «Большие деньги»! «Бабки», «Бляди» и «Вся эта жизнь, находящаяся у тебя в кулаке», понимаешь? Нет, все это говно — лишь одно название: «Большие деньги». Водитель молчал. Потому что, во-первых, ему нравилось слушать Лютого и, во-вторых, самое глупое было бы сейчас его перебивать — Лютый не очень жаловал тех, кто его перебивает. — Машинисты не мы. Не ты и не я. Это очень крутые люди, а может, даже и не люди… — Лютый замолчал и как-то странно, недобро усмехнулся. — И главные пассажиры — тоже не мы. Но почетное место для нас всегда найдется. Поезд тронулся, но еще не поздно вскочить на подножку. Сейчас. А вот завтра этот поезд уже не догнать. Тю-тю, уехал! И другого не будет. Прыгаем? На подножку? — Про что ты, Володь? — произнес водитель. — То есть я понимаю тебя, конечно, но… — Т-с-с, — оборвал его Лютый, — ничего ты не понимаешь. Тебе не дали расписание… Не обижайся, у меня оно есть. Не поздно прыгнуть на подножку. Прыгаем! И Лютый увлек его вниз, через семь ступенек загородного ресторана, где они так прилично набрались. Лютый был пьян, но удержался на ногах. Водитель повалился, скорее от неожиданности, но быстро поднялся. Лютый ему одобрительно кивнул: — Почувствовал? Да? Лишь совсем чуть-чуть, но было. Точно?! — Точно, — согласился водитель, не очень представляя, о чем идет речь. Лютый снова одобрительно кивнул: — Ты в общем-то молодец. Пойдем обратно. Пойдем еще выпьем. Но перед самым входом в ресторан Лютый проговорил ему на ухо: — Не забывай, понял? — Чего? — Как прыгнули. — Он перешел на шепот: — И тогда я поделюсь с тобой расписанием. Т-с-с… В тот вечер водитель дал себе слово держаться за Лютого. А чуть позже Лютый сколотил бригаду, состоявшую сначала из двенадцати «семей», и предложил «крышу» Рижскому рынку. В те годы промышлял там некий азербайджанец по имени Фарид, который пытался заняться тем же. Лютый, Владимир Ильич, высказался в том духе, что не мешало бы Фариду ехать на родину, где имеются инжир и гранатовый соус. Фарид заявил, что рынок его. Вечером того же дня закололи одного из приближенных Владимира Ильича. Разборка с азербайджанцами была молниеносной и кровавой. Фарида обнаружили в собственном «БМВ» с простреленной головой. Примерно в ту же пору Владимир Ильич получил кличку Лютый. Затем он попытался договориться с чеченцами, одной из самых мощных на ту пору группировок, чтобы не мешать друг другу. — Чехи — нормальная братва, с ними можно добазариться, — заявил он в своей бригаде. — Но ребята они дерзкие и держатся друг за друга, поэтому такие крутые. Против них только национализм может попереть. Его бригада разрасталась, он пытался подмять под себя автомобильный рынок — Южный порт. Заключал временные перемирия с другими бригадами, но обязательства нарушались; бесконечные «стрелки», встречи, где пробовали утрясти возникающие проблемы, чаще всего заканчивались стрельбой. Лютый оставался верен своей кличке, был дерзок и беспощаден, но начинал уставать. — Беспредельщики, пора с ними заканчивать… Никаких понятий. Если хочешь выжить, пора вводить бизнес в цивилизованное русло. И это был новый поворот, который Лютый начал, подчиняясь своей безошибочной интуиции. Он договорился с двумя мощнейшими московскими группировками о совместных действиях против беспредела «гостей», и на улицах Москвы началась настоящая война. Лютый ее выиграл и всерьез попытался придать криминальному бизнесу более респектабельное лицо. Тем более пришло время торговли металлами, а позже — время банков, политики и большой нефти. Он объявил всю свою бригаду своей семьей и создал что-то вроде финансово-криминальной империи, где на последней характеристике акцент делался все реже и реже. Вокруг него гибли люди, партнеры и конкуренты, но ему удалось избежать двух покушений и несколько предотвратить, иногда физически уничтожая и исполнителей, и заказчиков. Он стал «покровителем искусств», вел модную клубную жизнь, открыл собственный клуб и казино и даже прослыл меценатом. Называть его по кличке разрешалось теперь лишь избранному кругу приближенных, для всех остальных в своем немалом хозяйстве он — Владимир Ильич, причем имя это произносилось с благоговейным придыханием. Правда, досужие до перемывания чужих косточек журналисты и хранители архивов правоохранительных органов все же упоминали имя Лютый. Лютый с плохо скрываемой гордостью следил за успехами своего младшего брата. В детстве он ему завязывал шнурки и защищал от дворовых хулиганов. Лютый умел дружить и умел быть верным. В нем парадоксальным образом совмещались бесшабашная удаль, часто граничащая с жестокостью, и заботливая верность, чаще граничащая с нежностью. Беспощадно-нежный зверь, как промурлыкала ему на ухо одна из его женщин. И долгое время, наверное, до рождения первенца — дочери Кристины, вся его нежность была сконцентрирована на младшем брате. Кстати, из всех близких Лютому людей младший брат был единственным, кто действительно знал Игната Воронова. И не только потому, что Лютый прожужжал ему все уши. Ворон и Лютый, правда, все реже и реже (слишком уж разные они избрали профессии), виделись. И младший братишка — Андрей — просился на эти встречи, а Лютый не мог ему отказать: он до сих пор иногда завязывал братишке шнурки. Это была шутка, их игра, доставшаяся обоим от детства. Андрей восторгался Вороном. Он с жадностью слушал все, что тот говорил, ловил его мимику, жесты, манеры. Может быть, сам того не сознавая, но в столь успешном и нашумевшем фильме «Держись, братан!», профинансированном Лютым, Андрей сыграл именно Ворона. Игнат был на пышной премьере этого фильма. На экране блистательный киллер часто приговаривал «нормалды» и весьма живописно расправлялся со своими врагами при помощи летающих пластин-лезвий. Стилет… На премьере Игнат занял кресло в задних рядах и чуть заметно улыбался. Потом тихонько удалился. Уже прошло некоторое время с тех пор, как Ворон не имел никакого отношения к секретным спецподразделениям. Некоторое время с тех пор, как его жизнь пошла кувырком, завертелась волчком в руке сумасшедшего Бога. С тех пор, как из этой жизни забрали все, что он любил, и все, что имело смысл. Рука жестокого Бога… В тот вечер Игнат купил большую бутылку «холодненькой» (так он называл кристалловскую водку, он все еще не позволял себе пить всякое дерьмо) и отпраздновал премьеру не на модной презентации в «Планете Голливуд», а в забегаловке напротив своего дома в обществе каких-то забулдыг. О том, что Игнат «ушел» со службы, Лютый даже не догадывался. Он узнал об этом за неделю до свадьбы своего младшего братишки от самого Игната — да так, мол, работаю сейчас в частном охранном агентстве… — Ну-ну, — произнес Лютый, — ладно, на свадьбе поговорим. Я вышлю за тобой машину… Черт, Ворон, все мои предложения остаются в силе, не забывай. — Лютый сложил трубку своего мобильного телефона. — Вот сукин сын, — пробормотал он, — в частном охранном агентстве… Я ему устрою агентство! Уже много раз Лютый пытался переманить Игната, прекрасно понимая, что на своей службе тот не получает никаких особых материальных благ. Он сулил Ворону большие деньги, просил возглавить службу безопасности всей своей корпорации, пытался объяснить, что ему действительно необходим по-настоящему свой человек, на которого можно положиться. Игнат отказывался. То ли из-за фанатичной влюбленности в свою работу, то ли из гордости, то ли по каким-то вовсе не ведомым Лютому мотивам. И вот теперь какое-то гребаное охранное агентство… — Я ему устрою, — снова проговорил Лютый, — совсем сошел с ума! Лютый посмотрел на свой мобильный телефон, и вдруг какое-то странное, тревожное предчувствие кольнуло его. Интуиция, которая редко подводила… Он провел рукой по лбу, потом взялся за переносицу. «Наверное, я просто устал, — подумал он, и вслед за этим неизвестно откуда вторглась внезапная мысль: — Как было бы хорошо, если б все свадебные мероприятия взял на себя Игнат. Охраны будет немало, и со стороны невесты тоже, но все-таки…» Лютый попытался отогнать от себя дурные мысли: «Ну что за бред?.. Что, звонить Игнату за неделю до свадьбы, мол, братан, нужна твоя помощь? А с какого хрена? Потому что мне в башку всякая дурь прет?» Лютый подумал: он столько раз уже звал Игната, что недельку можно и подождать. Игнат у нас гордый, ну что ж, Лютый тоже гордый. Подождет недельку.