Катран сжимает кулаки. — Если это правда, я убью его. — Это правда, он сам мне сказал. Но как же быть со «Свободным Королевством» и всем тем, за что ты борешься? Глаза у него дикие. — Как я могу продолжать, как будто ничего об этом не знаю? Как могу ему доверять? — Просто: не доверяй ему. Я не доверяю. Но это не меняет того, что мы с Нико хотим одного и того же: низвергнуть лордеров. — Я слышу свои слова как бы со стороны и ненавижу себя за то, что защищаю Нико, когда вина за случившееся со мной, с Беном целиком и полностью лежит на нем. Но именно лорд еры стерли память Бену; именно они сделали его таким, каким он стал сейчас. — Но когда лордеров не станет... — продолжаю я и пожимаю плечами. Потом это уже будет другая история. Теперь, когда Катран знает, Нико просто так не отвертится. — Когда их не станет, — повторяет Катран, и в его глазах я вижу смерть Нико. — Как думаешь, это реально? Нам действительно по силам одолеть лордеров? — Да. В этот раз у нас все получится. Мы организованы, как никогда раньше. — Правда? — Все готово. Все спланировано. Скоординированные атаки произойдут по всей стране. Будут и убийства ключевых персон, и все именно в ту минуту, когда был подписан договор, положивший начало Центральной Коалиции и захвату ею страны. Но нам по-прежнему нужна широкая поддержка. Без нее... — Он качает головой. Без нее мы в конечном итоге потерпим поражение. — Нам нужна мамина речь, чтобы она сказала правду. Но если не скажет, что тогда? Он разворачивает меня, берет за плечи. Напряженно заглядывает в глаза. — Нико говорит о плане «Б». Вырезать сердце у лордеров, убив дочь их героя; показать, что никто не в безопасности, что они уязвимы везде. Но не делай этого, Рейн. Спаси себя. Я сглатываю. — Лордеры должны быть свергнуты. То, что я вспомнила о Нико, этого не меняет. Темные глаза Катрана умоляют меня передумать. Не задумываясь, я протягиваю руку, как делала раньше, и легонько дотрагиваюсь до шрама у него на лице. Его почему. В этот раз он не отстраняется. — Катран, ты был прав, когда сказал, что мне нужно знать, что произошло со мной и почему. Все. — Ты это серьезно? — Да. Нико утверждает, что мои родители сами отдали меня ему. Я хочу знать. Мне необходимо знать правду. — У меня есть кое-что для тебя, — говорит он. — Но только если ты уверена. Ты действительно хочешь вспомнить, что бы там ни было? — Да, уверена. Он просовывает руку под рубашку, тянет из-за пазухи кожаный шнурок, висящий на шее. Когда он вытаскивает его из-под одежды, я вижу, что на шнурке что-то висит. — Что это? Он снимает шнурок с шеи и протягивает мне. — Это то, что ты отдала мне когда-то. Видно плохо, и я на ощупь изучаю вещь, еще теплую от его кожи. Вырезанная из дерева, несколько сантиметров длиной. Ладья, и не просто какая-то ладья, но та самая ладья. Моя ладья. Папина. Мои пальцы помнят ее. Я резко втягиваю воздух. — Ты ее помнишь? — Кажется, да. Это что-то из моего детства. Но я не понимаю. Зачем я отдала ее тебе? — Тебя страшно мучили ночные кошмары. Ты сказала, что хотя и не хочешь совсем потерять себя прежнюю, но и хранить эту память больше не можешь. Ты должна отпустить прошлое, забыть его. Оно как-то связано с этой фигуркой. Ты попросила меня избавиться от нее вместо тебя, потому что у тебя не поднималась рука. Но я сохранил ее, Рейн. Сохранил для себя частичку тебя. Той, которой ты была. Может, она поможет тебе вспомнить. Я в изумлении смотрю на Катрана. Он хранил что-то, принадлежавшее мне, у своего сердца? — Спасибо. —Я надеваю шнурок на шею, под одежду. Какой-то непонятный трепет охватывает меня от прикосновения фигурки к моей коже. — Пора, — говорит Катран, но не двигается, и я тоже. — Береги себя завтра, — шепчу я. — Славной тебе битвы. — В голове звучит эхо слов Нико: «... и славной смерти». По спине пробегает холодок. — С нами все будет хорошо, — отзывается Катран. Медленно, неуверенно он протягивает руки. Жестокие руки убийцы; нежные руки, которые утешают и защищают. Я шагаю к нему, и он привлекает меня к себе. Его сердце неистово бьется в груди. — Ступай, — говорит он мне в ухо и слегка отталкивает. — Ив этот раз постарайся по тише. Я ухожу и через минуту слышу удаляющий звук мотоцикла. Вернувшись в постель, я крепко сжимаю в руках ладью. Неужели мои руки — тоже руки убийцы? Почему эта ладья так важна? Все, что я знаю о ней, это счастливый сон-воспоминание, в котором я играю в шахматы со своим папой. Мы бежим. Он держит меня за руку так крепко, словно больше никогда не собирается отпускать. Но ноги слушаются меня плохо, я задыхаюсь. Судорожно хватаю ртом воздух, но его все равно не хватает. Песок скользит под ногами, но я все равно бегу, бегу. Пока не падаю. Спотыкаюсь, лечу и плашмя растягиваюсь на берегу. Сил не осталось совсем. — Беги! — Я отталкиваю его, но он поворачивается, обнимает меня. — Никогда не забывай, — говорит он. — Никогда не забывай, кто ты! А ужас все ближе. Я слышу его, но не могу заставить себя посмотреть. Он прикрывает меня, но я изворачиваюсь и закрываю его, и глаза мои крепко зажмурены. Я не могу смотреть, не могу. Какой-то отголосок внутри другого времени, другого места. Полуночные страхи и мягкий голос: давай, Люси, посмотри. Посмотри в лицо тому, что тебя пугает, и оно потеряет свою власть. Я открываю глаза. Но на этот раз все не так, как тогда, под кроватью. Этот страх реальный. Он смотрит на меня. Огромные светло-голубые глаза горят смертью и торжеством. Я резко сажусь в постели, сердце безумно колотится о ребра. Ужас такой реальный и сильный, что я зажигаю лампу и натягиваю одеяло до подбородка, но все равно дрожу как осиновый лист. Еще ни разу ни в одном из повторений этого ночного кошмара я не осмеливалась открыть глаза и увидеть своего преследователя. Только у одного человека такие глаза. Нико. Я проклинаю страх, который разбудил меня, когда я была так близко, чтобы узнать... что? Кто был со мной? Что произошло потом? ГЛАВА 41 — Как я выгляжу? Кэм картинно поворачивается вокруг себя, демонстрируя костюм. В пиджаке и галстуке он выглядит на удивление неплохо, но моя голова занята другим. Я хмурюсь. — У тебя галстук перекосился. Оставайся дома, Кэм. Ты же не хочешь туда идти. — Умоляю его глазами. Он поправляет галстук перед зеркалом у нас в прихожей, поворачивается ко мне. — Что случилось, Кайла? Расскажи мне. — Ничего. Просто там будет жуткая скукотища. Тебе необязательно идти, беги, пока еще можно. Он смотрит задумчиво, словно понимает, что я пытаюсь что-то скрыть. Приоткрывает рот, собираясь что-то сказать, но из гостиной выходит отец. — Вы двое отлично смотритесь, — говорит он. Я без разговоров надела то, что мне сказали: шуршащее шелковое платье, к счастью, с длинными рукавами. Сидит неплохо. Дурацкие туфли на каблуках. Я такие вообще никогда не ношу, а сегодня мне, возможно, придется быстро бегать, и, если так, их нужно будет снять. От пистолета, пристегнутого к руке, по коже бежит озноб. — Твоя мать еще не готова? — Пойду, посмотрю, — вызываюсь я и поднимаюсь по лестнице. Стучу в дверь их спальни. — Мам?