Пятая Рудлог хватала ягоды, глотая кислую вяжущую слюну, и звала еще, кривя губы, пытаясь не всхлипывать и постоянно оглядываясь – не привлекла ли она какого-нибудь хищника. Во время очередного «Помогите!» над головой кто-то тонко заверещал, еще оглушительней, чем она сама, и Алинка с визгом подпрыгнула, метнулась в одну сторону, в другую, сильно хромая, спряталась за деревом. Крик затих – и тут же раздался с другой стороны, с третьей… сверху мелькнула летящая тень, и принцесса снова взвизгнула, пригнувшись и закрыв руками голову. Крик не прекращался, но есть Алину никто не спешил, и она рискнула открыть глаза. – Тьфу ты, – жалобно сказала она себе, сглотнув пережеванные ягоды, после того как разглядела на поваленном гниющем стволе орущую зеленую птицу, пузатую, похожую на индюка, с раскрытым хвостом, выпученными глазами и желтыми кожаными наростами под ними и на шее. Именно эта пташка и испугала принцессу до полусмерти. – Надеюсь, ты не плотоядная, – пробормотала Алинка, выходя из-за огромного папоротника. Направилась к кусту – но тут птица легко вспорхнула, полетев ей наперерез, и быстро-быстро начала склевывать с куста ее, Алинкины, ягоды. – Пошла! Пошла вон! – принцесса замахала руками. Птица покосилась на нее красным глазом, лениво, совсем не боясь, отковыляла в сторону, снова противно заверещала. Ей вторили товарки с деревьев. Мелькнула мысль поймать, свернуть шею и съесть. Алинка, конечно, никогда этого не делала, но видела, пока они жили в деревне, как этим занимается Ангелина. И она бы тоже смогла… наверное. Алина вздохнула: все равно нет огня и потрошить нечем, даже если получится поймать, – и снова стала собирать ягоды, вздрагивая от каждого шороха. И думать. В голове прояснялось. Здесь, похоже, стояло утро: было даже свежо, и над мхами стелился тонкий туман. Она явно находилась не там, где ее чуть не сожрал огромный паук, но река была еще рядом: сквозь толстые чешуйчатые стволы папоротниковых деревьев справа просвечивала красноватая водная поверхность, над которой тоже поднимались струйки тумана. Почему-то очень болела нога – принцесса, продолжая жевать, осмотрела себя и жалобно всхлипнула: по внутренней стороне голени шла рваная рана длиной с ладонь, неглубокая, но еще не поджившая – сквозь корочку сочилась сукровица. – Только нагноения и гангрены не хватало, – понуро проговорила Алина и снова испуганно оглянулась. Ей все время казалось, что сзади подбирается паук, или тха-охонг, или еще какое-нибудь чудовище. Но кроме орущих птиц вокруг никого не было. Алина подумала-подумала, сплюнула на ладонь пережеванные ягоды и приложила к ране. Если эти ягоды такие вяжущие, то наверняка обладают антисептическим эффектом. Ранку тут же защипало, затянуло, и принцесса угрюмо продолжила ощипывать куст. Мозг никак не хотел вспоминать то, что произошло с ней-здешней, пока она-с-Туры была в своем теле. – Давай, – бормотала Алинка, морщась, – вспоминай. Паук. Помнишь паука? В голове что-то забрезжило – и тут же она взорвалась болью. И наконец пришли воспоминания. После того как принцессу выдернул из очередного кошмара Матвей на горнолыжном курорте, ее половинка, оставшаяся здесь (Алина так и не определилась, как себя разделять, и ее немного подташнивало от ощущения, что она проживает сразу две жизни), почти сутки просидела в убежище под корнями гигантского папоротникового дерева. Затекли ноги, очень хотелось пить, и река была рядом, но паук – еще ближе, и Алинка лежала в своей норе, жалея себя и трясясь от страха. Огромный арахноид то поднимался в свою паутину под кронами папоротников, то пытался выковырять принцессу, то на ее глазах ловил и жрал небольших зверей, похожих на мелких косуль. На поляне сильно воняло кровью, паук, похоже, наелся и отправился отдыхать, но ей все равно было страшно. И очень голодно. Алинка пыталась есть мох – он по вкусу напоминал траву, – слизывала влагу с корней дерева, плакала и постепенно слабела. На вторые сутки она дошла до такого отчаяния, что выползла из-под дерева, поднялась на дрожащие ноги и, ковыляя, пошла к реке, задирая голову и пытаясь разглядеть паука. Чтобы, если что, завизжать, оглушить его. Но чудовище не спускалось, и принцесса дошла до воды, с жадностью напилась, начала дергать водные растения – неизвестно, как в этом мире, а на Туре корни их и основания вполне годились в пищу. Увидела на одном из корней красные маленькие клубни и вцепилась в них зубами. Они были скользкими и на вкус как крахмал, приправленный тиной, но Алинке казалось, что вкуснее она ничего никогда не ела. Тут раздался тонкий свист: на берег, быстро перебирая лапами, выбрался паучище и сразу полез в воду. Принцесса не стала раздумывать – тело само повернулось и бросилось прочь, через реку. Крылья суматошно колотили по воде, пока она, погрузившись по грудь, с трудом продвигалась вперед. За ней слышался плеск: паук оглушительно, недовольно посвистывал-поревывал; и Алина, оглянувшись и увидев, что он от нее шагах в десяти, не больше, прибавила ходу, выскочила на берег и бегом рванула вперед, выискивая взглядом что угодно: нору, дупло – только чтобы спрятаться, скрыться. За спиной захлюпала грязь – она снова оглянулась, задохнулась от ужаса и вновь прибавила скорости. Паук выбрался на берег и покатился вперед с невероятной быстротой. Мхи мягко пружинили под ногами девушки, хлюпала вода, голова кружилась, и в глазах темнело от голода и слабости. Принцессу повело в сторону, и она едва не свалилась, но устояла, юркнула за толстый папоротник и застыла. Паук с тонким присвистом прошел мимо – она подождала немного, выглянула. Он топтался неподалеку, раскачиваясь на мохнатых ножищах и словно принюхиваясь. Принцесса тихонько юркнула обратно… услышала близкий присвист, подняла глаза и замерла, сползая по стволу на землю: прямо перед ней стоял второй паучище, еще крупнее первого. Он булькнул что-то – наверное, молитву своему паучиному богу за нежданную добычу, – раскрыл челюсти, чтобы схватить, разорвать, сожрать! Алинка попыталась завизжать, но горло от ужаса свело, и она засипела, вжимаясь в дерево, – как вдруг паука протаранили в бок, и вторые гигантские челюсти с хрустом выломали ему одну из ног. Лес заполнился раздраженным свистом и клекотом. Чудовищные насекомые то разбегались друг от друга, то сталкивались, с остервенением отрывая друг другу лапы, куски брони, пытаясь попасть в сочленения внешнего скелета. Пару раз мохнатые туши проносились совсем рядом с принцессой, которая осторожно отползала назад, пока не оказалась достаточно далеко от увлеченных дракой арахноидов и не припустила по лесу вдоль реки. Бежала Алина, оглядываясь на далекий рев и свист, тяжело вдыхая влажный воздух и припадая на раненую ногу, по которой лилась кровь, – от страха не заметила на пути пенек от папоротника с острыми краями и пропорола ее. Принцессе казалось, что за ней гонятся уже оба чудовища, и остановилась Алинка только тогда, когда в лесу наступила тишина. То ли убежала достаточно далеко, то ли кто-то победил, то ли можно надеяться, что оба сдохли… в любом случае больше бежать она не могла – согнулась пополам, восстанавливая дыхание. Сердце стучало как ненормальное, в груди болело, все тело было мокрым. – А если тут еще один паук живет? – она со страхом огляделась, посмотрела вверх, пытаясь разглядеть зеленоватую паутину. Зеленый и черный, похоже, были преобладающими цветами местной фауны. Но паутины не было, и Алина похромала к воде. Смыла кровь, которая текла не переставая, сорвала мха, приложила к ране. Напилась, жадно глядя на собравшихся на ее кровь рыб. И побрела искать убежище. Алинке повезло: шагах в тридцати от реки лежал поваленный папоротник. Ствол оказался толстым, полым, и не под силу никакому пауку было прокусить его или забраться внутрь. Принцесса еще пошурудила внутри палкой – вдруг там живет какой-нибудь младший собрат паука или иная живность. Но там было пусто. А еще здесь очень знакомо и вкусно пахло грибами. Алина даже слюну сглотнула, обошла ствол и облизнулась, падая на колени. Из-под начавшей подгнивать древесины росли высокие, сморщенные, похожие на рудложские сморчки грибы. Целый подстволок грибов. Она сорвала один, осторожно попробовала – и застонала от удовольствия. Ни горчинки, ни кислинки, приятный грибной вкус. Принцесса сорвала штук двадцать грибов, прижала их к голой груди и, памятуя о пауках, полезла внутрь ствола. И там уже жадно, захлебываясь и задыхаясь от голода, съела их все. Не остановил ее ни хрустящий на зубах песок, ни мысль, что не стоит так наедаться после голодания. И только когда последний гриб был доеден, а в желудке наконец-то поселилась сытость, Алина растянулась внутри ствола и стала думать. Она, оставшаяся в этом страшном и странном мире, не понимала, что с ней происходит. И воспринимала себя как Алину с Туры – вся память была при ней и все знания. Но в то же время как, как могло быть так, чтобы она одновременно находилась и здесь, и там? Может, это все-таки странные сны? Или кто-то ее заколдовал? Сломав голову и так и не додумавшись до чего-то вразумительного, Алинка повернулась набок, вдыхая сыроватый запах подгнивающего папоротника, подложила руки под щеку и, прикрывшись пушистым крылом, продолжила думать. Факт есть факт: она находится здесь, и ее могут ранить, а значит, и убить тоже. Поэтому попытки понять, что происходит, оставим на потом. Сейчас нужно оценить ситуацию, в которой она оказалась. И как быть дальше? Рано или поздно она наткнется на какое-нибудь чудовище, как эти паучища, и не успеет убежать. И что? Алинка вытерла снова покатившиеся из глаз слезы и тяжело вздохнула. Меньше эмоций. Анализируй, Богуславская. Пауки – крупные, хищные, конкурирующие друг с другом за добычу, стремящиеся уничтожить собратьев по виду. Вряд ли на охотничьих угодьях одного из них может обитать другой крупный хищник. Хоть в этом можно быть спокойной. И даже если они не поубивали друг друга, то оба искалечены – каждый лишился нескольких лап как минимум. Значит, передвигаться быстро не могут. И слава богам. Хоть тут немного повезло. А дальше… надо выживать. Выживать, изучать место, в которое она попала. И думать, как спастись. Может, здесь есть еще такие, как она? Грибов хватило на несколько дней. Алинка понемногу изучала окрестности, ела все, что могло быть относительно съедобным. И каждую секунду ждала, что вот-вот все решится. Что кто-то придет и спасет ее. Ей снились сны. Там, в этих снах, она-с-Туры готовилась к экзамену, участвовала в возвращении Полины, завтракала за восхитительным, полным готовой еды столом. Там она была не одна. Точнее, та-Алина была не одна. А она, та-что-здесь, получается, никому не нужна? Ее забирать не нужно? Надежда сменялась тоской и слезами, слезы – глухим отчаянием. Она так и жила в стволе: в нем оказалось хорошо прятаться от набегающих мощных гроз, из-за которых река разливалась почти до ее убежища, а папоротники раскачивались так, что, казалось, сейчас обрушатся и похоронят ее под стволами. Алинкино существование свелось к первобытному поиску еды и избеганию опасностей. Принцесса нашла еще грибные полянки, выполола чуть ли не все водные растения вдоль берега, натыкалась на ягодные кусты, неоднократно видела и жирных птиц, и мелких оленей, и каких-то зверьков, похожих на грызунов, и крупную рыбу, и странных ящериц – на двух задних лапах, размером с гуся, с крыльями, которыми они, однако, не пользовались. Один раз вдоль реки, спасаясь от дождя, прошло стадо тха-охонгов, и она тряслась в своем стволе, ожидая, пока опасность минует. Несколько раз ее убежище прошивали чудовищные лапы, и только чудом принцессу не задело. Не видела Алина только людей. Но и пауков, слава богам, тоже видно не было. В момент, когда она-вернувшаяся-на-Туру вновь «выпала» сюда, ее оставшаяся здесь половинка как раз отправилась на очередную разведку. В окрестностях она уже попаслась так, что выела все съедобное и условно съедобное дочиста, и в животе снова было пусто. И на заросли ягодных кустов Алина-оставшаяся-здесь набрела буквально за пару минут до того, как половинки снова объединились… Воспоминания закончились. Принцесса совала в рот ягоды и вздыхала. Докричаться до кого-то из своего мира не вышло. Неужели она тут застряла надолго? Или… – Алинку окатило холодом, – навсегда? – Выберешься, – упрямо сказала она себе. – Тебя не оставят здесь просто так. Василина тебя вытащит. Смогла же в прошлый раз. Просто нужно не умереть с голоду и не быть сожранной кем-то из местных чудовищ. У тебя есть грибы, есть вода, есть водяные растения. Есть где прятаться. «А если не вытащат? – шепнул скептик внутри. – Если не получится?» Она задрожала и обхватила себя руками. – Значит, буду выживать здесь, – проговорила твердо. – И думать, как вернуться. Вернуться целиком. Как же это – оставить хотя бы часть себя жить здесь? А пока нужно собраться… нужно выживать… Наглая птица опять заверещала прямо под боком, ткнулась Алинке в ноги, пытаясь добраться до ягод, и принцесса, сжав зубы, схватила ее, прижала к земле, скользя пальцами по зеленым коротким перьям, и, закрыв глаза, начала выкручивать шею. Птица билась под руками, царапая мощными лапами, – и, наконец затихла. Алина, понуро посмотрев на нее, начала вспоминать все, чему учила ее Пол и что она успела вычитать в книгах по теме «Что делать, если ты вдруг оказалась одна в диком лесу, полном хищников, незнакомой флоры и фауны, не имея ни одежды, ни оружия, ни-че-го». Алинка долго искала в реке острые камни, которые могли послужить ножом. Убиенная птица укоризненно лежала на берегу, сливаясь оперением со мхом. Увы, камней было немного, и все они были обкатанные, гладкие. Принцесса прихватила с собой несколько найденных, вышла из теплой воды на берег и разложила их на своем «домике» – сломанном папоротниковом стволе. Пусть сохнут. Солнце уже поднялось высоко над головой, и стало жарко. Затем Алинка попыталась отковырять от папоротникового пенька один из острых обломков древесины. Раз она пропорола таким ногу, значит, и птичью тушку сможет разделать. Но пенек держался крепко, будто был каменным, и сил не хватало отодрать обломок, как она ни качала туда-сюда, ни била камнями. Этак птица стухнет, пока она себе что-то типа ножа достанет! Алинка вздохнула, взяла тушку, села на мох, скрестив ноги, и принялась ее ощипывать. Это они делали, когда жили в деревне, но получалось у нее всегда плохо. И руки после такого болели. Перо шло плохо, скользило, надрывалась кожа, выступала кровь – опять вся испачкалась, – но через час голая тушка уже лежала перед ней. Алинка с силой насадила ее брюхом на торчащий обломок, протащила вверх-вниз, больше не разрезая, а разрывая, и, снова вздохнув, сунула внутрь руку и вытащила внутренности. И тут же сообразила, что нужно было заниматься разделкой птицы подальше от места ночлега, чтобы не приманивать зверье! Подумала и выбросила потроха в реку. Вымыла в воде тушку, заодно и помылась сама. Истерзанная, порванная пташка снова лежала на мху. Алинка осторожно отщипнула кусочек мяса, скривилась: есть можно, но как же противно. Надо все же попробовать добыть огонь. В теории она действительно знала все. Взяла два подсушенных камня, набрала сухих папоротниковых листьев – идеальный розжиг, – древесной крошки. И села чиркать камнями друг о друга, вызывать искры. У нее даже получилось их высечь. Пару раз занимался дымок над сухими измельченными листьями. Но огня – огня не было. Она и ругалась, и забрасывала камни куда подальше, и снова брела за ними, и снова упорно, долго сидела над розжигом, но ничего не получалось. Алина даже попробовала вызвать огненные плети, которым учила сестер Ангелина, – но здесь не появлялось тепла в области матки и по рукам не начинали бежать горячие волны, предвестники огня. Апофеозом неудачного дня стали не только мозоли на руках и вновь проснувшийся голод, из-за которого она уже готова была сгрызть тушку сырой. В сумерках, когда от мелькающих искр и сухого скрежета камней стали слезиться глаза, неподалеку послышалось странное ворчание и шелест. Алинка повернула голову и, ахнув, бросила один из булыжников в сторону собравшихся мелких хищников, похожих на зубастых крыс, с урчанием объедающих многострадальную птицу. От нее уже шел отчетливый тухлый запашок. Крысозубы прыснули в стороны, но тут же вернулись обратно. Через несколько минут на поляне даже обглоданного скелета не осталось. К Алине они не подходили, нападать не пытались, держались опасливо, и она очень надеялась, что это падальщики. И наутро она не проснется без ушей или пальцев. Ночью принцессу, слава богам, никто не тронул. Но спала она странно: казалось, что ее качает кто-то огромный в огромной же ладони, а темнота сверху вибрирует, зовет. «Не бойся. Иди ко мне». «Куда идти? – спрашивала она обиженно у темноты, пытаясь коснуться ее пальцами, которые обжигало холодом. – Кто ты?» «Я твой отец, маленькая пташка». Она фыркала во сне и сердилась. У нее один папа. И он точно не похож на это… нечто. «Ты чудо, которое я ждал. Иди ко мне. Слушай… слушай, я зову». «Я домой хочу», – плакала она. Тьма проникала ей в голову, смотрела воспоминания, заново проживала всю недолгую жизнь и густо, горько вздыхала, отчего Алину подбрасывало в небеса, а в животе разливалось ощущение страха и полета. «Я тоже хочу, птенец. Как там все изменилось. И как это Красный допустил… тебя. Внимай… за тобой идут. Человек из нашего мира. Запоминаешь?» «Да», – сквозь слезы радовалась Алина. «Верь ему. Он поможет. Больше никому не верь. И берегись». «Но когда?» – жалобно спрашивала принцесса. «Он еще далеко. А другие – близко. Берегись. Прячься. У меня почти не осталось сил… я не могу забрать тебя к себе. Берегись». Проснулась она отдохнувшей. Только живот опять ныл от голода и тело болело от жесткого ложа. Сон вспоминался обрывками, и Алина, поудивлявшись играм подсознания, пошла умываться. Она не успела дойти до реки – раздалось громкое низкое жужжание, над водой мелькнула огромная тень, и принцесса застыла, спрятавшись за одним из стволов. Больше всего удаляющееся существо было похоже на… гигантскую стрекозу. А за ней метрах в пяти над рекой полетела еще одна и еще. Именно о таких рассказывала Марина, когда вернулась, раненая, из вулканической долины. Только она не говорила, что на стрекозах можно сидеть. На этих, в грубых седлах, зажав в руках поводья, сидели черноволосые люди, очень странно одетые – в какую-то кожаную варварскую одежду. У них не было крыльев, как у принцессы, но было оружие – мечи, ножи, – и они внимательно смотрели вниз, оглядывая берега реки. Алинка уже рванулась вперед, замахать руками, закричать – но сначала ее остановило то, что она совсем голая, затем вспомнился сон, и она осталась на месте. Пусть… пусть это глупо. Но их уже искали после переворота, и она привыкла не верить чужакам и прятаться. Не настолько давно все это было, чтобы она забыла об осторожности. Стрекозы удалялись. Алинка перевела взгляд на прибрежный мох, отмечая и свои следы, и останки погрызенных ею и выброшенных на берег растений. Может, с воздуха это и не видно. Но если они спустятся? Следующие пару часов она спешно маскировала следы своего пребывания. Перья ощипанной птицы собрала и зарыла, прикрыв мхом. Убрала сушащиеся камни. К сожалению, следы уничтожить было не так легко, особенно там, где почва заболотилась, но лес весь был перепахан прошедшими тха-охонгами, и оставалась надежда, что на следы не обратят внимания, а потом их поглотит разливающаяся из-за дождей река. И все это время принцесса спрашивала себя: правильно ли поступает? Не лучше ли было попросить у людей помощи? Мало ли что там приснилось?.. Дни шли за днями. Алина так и не рискнула уйти с обжитого места, только стала осторожнее. Нашла себе еще несколько убежищ, где можно было бы спрятаться и от пауков, и от людей. Тщательно выбирала места посуше, чтобы не оставлять глубоких следов, пить к реке выходила только в сумерках. Она очень похудела и ослабела: пусть местный лес был щедр и на грибы, и на ягоды, да и живностью не обделен, но растительной пищи не хватало, а глупых птиц больше не наблюдалось – возможно, свернутая шея одной из них убедила остальных, что новая лесная обитательница – хищница и надо держаться от нее подальше.