Люк Дармоншир – Над фортами уже видели стрекоз, ваша светлость. Единичные особи со всадниками. Углубились в земли герцогства километра на три, в зону досягаемости оружия не спускались. Ученые, видно. Я, конечно, приказал припугнуть тварей из пулеметов и гранатометов, но чисто для острастки, светить все вооружение не хочется. Разведчики ведь. Полковник Фрост, комендант первого из фортов, которые недавно посещал Люк, замолчал. К докладам приступили командиры других крепостей. Его светлость слушал их, делая пометки. Всего двадцать фортов по границе Дармоншира и Инляндии, два последних заходят на границу с Рудлогом. Сторожевые башни, закрытые крепостными стенами, ощетинившимися в сторону Инляндии зубцами и каменными поворотами, за которыми легко могут спрятаться целые отряды, и соединенные между собой толстенной, в четыре-пять метров, и высокой, метров семь, стеной. Рвы перед стенами – последние десятилетия они служили средством трудового воспитания солдат от безделия, а ныне спешно углублялись изъятыми по всему герцогству экскаваторами. Лес за рвами, сейчас превращенный в засеки – деревья рубились и укладывались друг на друга, крест-накрест в сторону врага. И минные растяжки дальше, чтобы замедлить прохождение инсектоидов. Только как это поможет от стрекоз? И, самое главное, как четыре тысячи солдат – по двести на форт – смогут остановить те двадцать-двадцать пять тысяч нападающих, которые медленно, захватывая по пути графства и города, движутся в сторону Дармоншира? Ладно людей – вооружены они топорами, арбалетами и мечами, хотя за прошедшие дни, по разведданным, уже имели место единичные случаи использования ими туринского оружия. Быстро учатся, сволочи. И командование у них, судя по всему, цепкое и своего не упускает. Но главное оружие – несколько сотен бронированных тха-охонгов. Почти три тысячи мелких богомолов-охонгов, заменяющих врагам конницу. Только лошадь можно убить одним выстрелом, а инсектоиды пулю и не заметят. А еще стрекозы. И все они способны уничтожить имеющиеся у него, Люка, четыре тысячи солдат за несколько минут. Лорд Лукас слушал ответственного за углубление рвов и в очередной раз пересчитывал имеющиеся ресурсы. Словно на него могло снизойти озарение, где взять хотя бы двести артиллерийских орудий, когда у него в наличии двадцать. Или сотню листолетов, когда у него три боевых. Или танковый батальон. Танков у него не было вообще. Не нужны герцогству были танки. Слава богам, старый герцог, Кристофер Дармоншир, раз за разом отказывал предлагающим устроить в фортах музеи, отели, открыть ресторанчики и базы отдыха. И пусть укрепления висели на бюджете герцогства тяжелым грузом, дед ими гордился и урезать финансирование не собирался. Спасибо тебе, дед. Хотя бы за иллюзию, что мы можем сопротивляться. – Есть уточненные данные, когда нам ждать гостей? – поинтересовался Люк, когда докладчик закончил. – При благоприятном раскладе – в начале-середине марта, ваша светлость, – мрачно сказал Жак Леймин. – У нас от месяца до полутора. Но это только благодаря тому, что они встречают сопротивление. Если же города будут сдаваться без борьбы, то у нас максимум две недели. И второй вариант вполне вероятен – армия, как вам известно, разбита, инляндские войска разобщены, вспыхивают отдельными очагами сопротивления. Люк поморщился. Это ему было известно. И времени на подготовку в обоих случаях катастрофически мало. Утром второго февраля, когда его разбудил звонок от Леймина, сообщившего о нападении на Лаунвайт, он сначала поверить не мог, что нечто подобное вообще могло произойти, хотя безопасник утверждал, что информацию передали по всей Инляндии из министерства обороны. Затем герцог догадался включить телевизор. Панические репортажи оставшихся на передовой журналистов, прервавшиеся около полудня – именно тогда была захвачена телебашня. Заснятые сияющие провалы в другой мир. Редкие картины коротких боев. Чудовищные виды сотен гигантских стрекоз и тха-охонгов – снимали их с крыш, издалека, и они казались небольшими, но Люк прекрасно помнил, как единственная такая тварь размером с грузовик разнесла бальный зал во дворце Рудлогов и чуть не разрезала его самого пополам. Ему хватило нескольких минут, чтобы прийти в себя. И первым делом его светлость озаботился эвакуацией из столицы слуг, работающих в Дармоншир-холле и в доме матери. Вместе с семьями, конечно. Маг выбился из сил, телепорт периодически барахлил, но за три часа удалось перевести всех. Теперь этаж слуг был заполнен полностью, а замок Вейн пополнился почти двумя сотнями мужчин, женщин и детей. И всех нужно было кормить, размещать и приспосабливать к делу. Связь с военным штабом Глоринтийского дворца продолжалась до вечера второго февраля, пока не пришло сообщение, что правительство и министерство обороны эвакуируются на восток, к границе с Рудлогом, вместе с остатками армии, чтобы иметь возможность организовать сопротивление. Увы, они были разбиты, и с тех пор каждое герцогство и графство в Инляндии должно было рассчитывать только на себя. Люк недолго колебался, прежде чем принять решение увидеть все самому. Он долетел до Лаунвайта на третий день и клубами ветра кружил над городом, подсчитывая силы противника, оценивая положение дел. Столица была пропитана смрадом муравьиной кислоты, дыма и крови. Дармоншир-холл захватили иномиряне, во дворе у гаража топтались охонги. Двери были взломаны. Захвачены оказались и другие аристократические дома. По улицам то и дело проходили патрули из двух-трех всадников на мелких «богомолах», укутанные в какую-то дикую смесь туринской и иноземной одежды. Простых людей практически не наблюдалось – только иногда кто-то, опустив голову, быстро семенил по занесенному снежной грязью тротуару мимо стоящих машин, часть из которых была словно погрызена и смята. Дворец Инландеров сверкал белесым куполом щита, множество людей ютились на территории монастырей и храмов Триединого – похоже, там они были защищены от захватчиков. Но не от голода и тесноты. Видел Люк и колонны рыдающих женщин и детей, которых гнали к окраине, и замерзшие тела на виселицах в разрушенных военных частях, и собственное опустевшее училище с трупами преподавателей и учеников. Видел и рои «стрекоз» – они пролетали так близко, что он едва удерживался от искушения ударить по ним вихрем или грозой. Но это оказалась бы напрасная трата сил, а ему предстояло еще возвращаться в герцогство. Лаунвайту уже было не помочь. Но оставалась надежда удержать Дармоншир. – Полковник Фрост, что с мобилизацией? – поинтересовался Люк, когда стало понятно, что подготовка минных полей и засек идет в нужном темпе. – Поднимаем людей, ваша светлость, – прогудел полковник. – Но много ли вытянем из двухсот тысяч населения? Через недельку у нас будет еще тысяч десять необученных воробьев, через месяц – до тридцати. Да только что с ними делать, кроме как мясом в окопы класть? У нас нет такого количества оружия. И не успеем мы его произвести. Разве что гранаты давать в руки и на убой кидать. Люк кивнул. Два оружейных заводика, находящихся на территории Дармоншира, один из которых и вовсе лет десять не работал, пыхтели в три смены, производя взрывчатку, гранаты, ручные гранатометы. Но для них нужны были ресурсы. Помимо этого, по герцогству, по приказу Люка, собирали охотничьи ружья и припасы, конфисковались склады оружейных магазинов. Впрочем, владельцы, напуганные приближающейся войной, охотно делились нажитым. Фермеры – кто сам, кто под давлением – отдавали остатки урожая, ибо призывников и армию надо было кормить. Продуктами делились крайне неохотно: до нового урожая еще полгода минимум, а кто знает, насколько затянется война? Но в то же время мобилизация затронула каждое поселение, и люди знали, что запасы нужны не для какого-то призрачного солдата, а для Джонни или Уилла, что с детства на соседской улице росли. – К нам начали просачиваться разбитые отряды, – продолжал Фрост, – по пять-десять человек. Даже боевые маги попадаются. – Брать на довольствие, – приказал Люк, делая себе пометку. – Так уже, ваша светлость, – сообщил полковник, – только это капля в море. Хотя со временем их больше будет, конечно. Оружия нам надо. – Оружия, – проворчал Люк, раздражаясь и повышая голос, – где я возьму вам оружия? В Рудлоге? Я попытаюсь, но сами знаете, что сейчас в Мальве творится. И как бы нам к марту не пришлось на два фронта воевать. Или вы думаете, мы сможем отбить в инляндских городах пару захваченных складов? Нет сейчас у меня для вас оружия, полковник. Пока придется справляться тем, что есть, если не хотим, чтобы нас к дверям замка, как графа в Уолшире, прибили. – Царица Иппоталия может помочь, – вполголоса предложил Леймин. – Стрелкового оружия у нее должно быть достаточно. И боеприпасами сможет снабжать. Поговорили бы вы с ней, ваша светлость. – Сейчас каждый за себя, – мрачно произнес Люк. – Кто отдаст оружие, если неизвестно, не появится ли рядом портал? Но я поговорю с ней, сам об этом думал. До завтра, господа. Завтра в это же время жду вас. Выходя из кабинета последним, он посмотрел на часы. Половина первого. Успеет на обед. Семейные обеды сейчас проходили тяжело. Люка потряхивало от бессилия, от известий об очередном разрушенном городе, варварски уничтоженных военных и аристократах, о положении в захваченном Лаунвайте, грабежах, насилии и показательных расправах. Ему бы гораздо легче было, если бы можно было отправить семью в безопасное место и решать проблемы самому. Но пока получалось, что Вейн – одно из самых безопасных мест. Бернарда Люк держал при себе. С младшим братцем они впервые крупно поругались в день нападения на Лаунвайт. Берни рвался вернуться обратно, в свое училище, и Люк, отчаявшись донести, что нет уже ни училища, ни товарищей брата, и это не делает его трусом, а желание вернуться делает глупцом, – категорически запретил правом старшего в доме Дармоншир уходить из Вейна. Получил от Бернарда по морде, зашипел, введя Кембритча-младшего в ступор, и приказал Леймину запереть брата в камере в подвале. Чтобы не смог сбежать, остыл и подумал. Ругательства спускаемого по лестнице замка Вейн Берни, скрученного четырьмя крепкими охранниками, были отчаянно-беспомощными. И Люк прекрасно его понимал. Будь ему двадцать три и запри его кто-то так – он бы возненавидел запирающего. Просто ему самому всегда удавалось вывернуться. Берни игнорировал Люка три дня, пока он не пришел с фотографиями, сделанными людьми Леймина, с риском для жизни занимающимися в Лаунвайте разведкой, и не показал, что осталось от училища младшего Кембритча. – Я должен был быть там, – упрямо проговорил братец. – Ты сделал меня трусом, Люк. – Я сделал тебя живым и полезным, идиот, – процедил Дармоншир, чувствуя себя дедом, думающим, как вдолбить в тупую голову старшего внука немного ума. – Понесся бы туда – и героически сложил бы голову, а ты нужен мне здесь. У меня всего четыре тысячи человек, Берни, и не хватает офицеров. Тебе осталось полгода до выпуска. Я отправлю тебя в любой из фортов, если пообещаешь не пытаться вернуться в Лаунвайт. Надеюсь, ума у тебя на это хватит. А геройствовать можешь и здесь. Бернард уехал в форт почти сразу и в замке с тех пор появлялся всего раз. Ничего, повзрослеет – поймет. Главное, что жив и что мать, обняв Люка на мгновение, прошептала «спасибо». С женщинами было сложнее, особенно с Мариной. Их противостояние за последние дни перешло в застывшую фазу: у него не осталось времени для завоевания расположения супруги, она же по-прежнему держала оборону. Без агрессивности, почти с равнодушием. Люк был измотан попытками выжать из своей маленькой армии тот максимум, который был возможен, постоянными разъездами по фортам и встречами с военными, мэрами городов, разведчиками, главами соседних регионов, запрашивающих о помощи – которую он не мог дать! – и собственной некомпетентностью, потому что все его военное образование закончилось почти двадцать лет назад. И ему, лишенному возможности напиться или перезагрузиться с помощью адреналинового пике, съедаемому бессонницей и нервным напряжением, все чаще приходилось ночами останавливать себя, чтобы не пойти к Марине и не попросить – или не потребовать от нее того, что муж вправе требовать от жены. Летать он тоже старался как можно меньше именно по этой причине. Иногда Люк, очнувшись от лихорадочной дремы, обнаруживал себя в сокровищнице, в темноте, бездумно пропускающим сквозь пальцы камни и украшения, или на высочайшей из открытых башен замка Вейн – в одних пижамных штанах он прижимался спиной к мерзлому камню башенного портика, опустив ноги в пустоту. В руках тлела сигарета, шептал ветер, уговаривая соскользнуть вниз, – а там, снизу, крошечными огоньками светили фонари, вырисовывая очертания тонкой дороги к замку. Далеко на горизонте разливалось сияние городов Маль-Серены, справа Инляндия погружалась в войну и мрак – а Дармоншир смотрел на это невидящим взглядом, не чувствуя ни холода, ни страха. Люк сходил с ума и прекрасно это осознавал. И поэтому хотя бы днем, когда он был властен над собой, приходилось брать себя под жесткий контроль. Единственными передышками были редкие семейные обеды или ужины. Марина сидела напротив, в маленькой столовой, присутствовали здесь и мать с Маргаретой. Леди Шарлотта изо всех сил старалась сделать обеды теплыми, и ей благодаря ее удивительным чувствам такта и юмора это удавалось. О войне, по негласному соглашению, за столом не говорили. Но Люк и так почти не принимал участия в беседе. Он наслаждался покоем. Да, пусть Марина была обижена и замкнута, пусть редко поднимала на него глаза, но рядом с ней становилось легче дышать, словно с груди спадал тугой железный обруч, и голова светлела, и силы появлялись. После того как стало известно, что королева Василина чудом ухитрилась закрыть один из порталов и сейчас спит, Марина сама пришла с утра к нему в покои. Бледная, уставшая, похудевшая – одни огромные глаза и резкие черты лица. – Я хочу навестить Василину, – проговорила она прямо, когда его светлость, допивающий кофе, спешно поднялся ей навстречу, поцеловал руку. – Но штатный маг сказал, что без твоего разрешения телепорт не откроет. Я хозяйка в этом доме, Люк, или твоя прислуга, которой нужно спрашивать разрешения? Мне достаточно запрещали до этого, мой драгоценный супруг. Последние слова она произнесла с присущей ей едкостью, выдернув руку, – и в голосе звучал вызов, почти просьба запретить ей куда-либо ходить, чтобы можно было от души им обоим поскандалить. Ей тоже было не по себе. И он многое мог бы сказать. Что телепорты барахлят и ему страшно, что маг не удержит переход и Марину распылит. Или признаться, как не хочет ее никуда отпускать, ведь она может не вернуться. Но вместо этого его светлость набрал номер мага и коротко приказал ему: – Госпожу герцогиню пропускать, куда она пожелает, Тиверс. Естественно, если вы уверены, что удержите проход. Когда он отключил трубку, Марина растерянно отступила назад. – Выпьешь со мной кофе? – предложил Люк хрипло. Она покачала головой, отступая. Повернулась, нажала на дверную ручку. – Вернись, – попросил он ей в спину. Марина не ответила, а Люк следующие два часа места себе не находил. Но она вернулась. И телепортом пользовалась с тех пор какие-то разы. Марина Мы взяли обыкновение собираться с леди Лоттой и Ритой в чайной гостиной и обмениваться новостями. Всем, о чем шептались слуги, что слышали по телевизору или от родных-знакомых и что касалось войны. Маргарета, очевидно, все еще недолюбливала меня, но вместе было не так страшно. Я была бы счастлива, если бы могла разделить свои страхи и эмоции с сестрами. Но Василину я видела всего дважды: один раз, когда навещала ее в лазарете, а она мирно спала на койке под присмотром виталистов, и второй – когда заглянула на пять минут после того, как она очнулась, чтобы обнять, поцеловать, смочить слезами ее воротник и сбежать обратно в Дармоншир. Как бы мне ни хотелось быть с ней и вернуться в Рудлог, я не имела права ее отвлекать. Но иногда мы созванивались – на минуту, на две, просто чтобы поддержать друг друга. Зато удалось поболтать и увидеться с Полей. Я чуть в обморок не упала, когда в трубке раздался ее жизнерадостный голос: одно дело – знать и ощущать, что она вернулась, и другое – слышать. И совсем малозначительными показались и все увеличивающаяся утренняя боль от иголок, и мое нынешнее положение. – Привет, – сказала она бодро, – если ты поспешишь, то еще успеешь застать меня без шкуры. Телепорт готов, я буду ждать прямо там. Ани с Каролиной и отцом у меня уже были. Одна ты не добралась. И Алинка, – добавила Пол со вздохом. Я добежала до нашей телепорт-арки за пару минут, успев приказать Ирвинсу срочно вызвать мага, и уже через пять минут обнималась с Полиной. Она почти не изменилась, только глаза стали строже и уголки губ чуть опустились. Но, может, мне это просто показалось. Мы так торопились рассказать друг другу все, перескакивая с одних событий на другие, истерически смеясь над самыми простыми шутками – от облегчения, – что четверть часа пролетели как несколько секунд, а мы так ничего и не успели обсудить. Пол зевнула, подняла на меня осоловевшие глаза, пробормотала: «Прости, Мари, но р-р-р-р-р-р…» – и медленно стекла на пол с хрустнувшего стула засыпающей медведицей. Я смеялась сквозь слезы, глядя на нее, и никак не могла успокоиться и уйти, и пила кисленький брусничный морс, пока в гостиной покоев не появился Демьян Бермонт, не кивнул мне вежливо и не предложил носовой платок. Полину он поднял на руки, как мне показалось, не напрягаясь, – а она была очень, очень большой, – и понес в спальню. Я все еще нервно посмеивалась, вспоминая ее болтающиеся лапы, пока король Бермонта невозмутимо провожал меня до телепорта. Он был настоящей глыбой. И только на прощание сжал мне левую руку, скользнув над запястьем ладонью, и очень серьезно сказал: – Спасибо. – Это же Полина, – попыталась я объяснить – с трудом, потому что горло сжималось. Хотела сказать, что я для нее готова не то что иголки раскаленные вкалывать – каждый день себе пальцы отпиливать, – но не смогла, потому что к глазам опять подкатили слезы. Но Бермонт понял, кивнул.