– Марина, – Люк наклонился, легко поцеловал меня куда-то около уха. – Что ты здесь делаешь? – И ты рад меня видеть, – подсказала я, отмечая его обветренное лицо, щетину и общий усталый вид. Здесь дул пронизывающий ветер, и я, одетая лишь в тонкое пальто, поежилась. – Рад, – согласился он. – Спустимся вниз? Замерзнешь. – Нет, здесь хорошо, – возразила я, разглядывая пространство за стеной. Там, куда хватало взгляда, поднимались укрепления: какие-то валы, рвы, поваленные деревья, окопы… – Вы проделали большую работу, Люк. – Ты приехала, чтобы похвалить меня? – спросил он хрипло и иронично. Снял куртку, накинул мне на плечи. – Нет, – я укуталась плотнее. – Чтобы поговорить. – Ты могла бы позвонить. Я наконец-то взглянула ему в глаза. – Ты тоже мог, Люк. – Я понял, – сказал он с кривой улыбкой и взял меня за руку. – Ты здесь, чтобы поругаться. Спустимся ко мне в комнату? – Поругаться? – усмехнулась я. – Можно даже дважды, – хрипло подтвердил он и погладил большим пальцем мое запястье под брачным браслетом. – Или больше, если останешься на ночь. Я покачала головой и опустила глаза. – Я так соскучился, – сказал он тихо. – Но мне не вырваться, Марина. Хорошо, что ты приехала. В ухе его поблескивала моя серьга – цветок шиповника, рубины и золото, и я некоторое время завороженно смотрела на свою метку. «Я тоже соскучилась», – могла бы сказать я. И так тоскливо было и страшно, что хотелось прижаться, закрыть глаза и помолчать, вдыхая знакомый запах. А потом все же пойти с Люком в его комнату. Мне настолько этого хотелось, что я высвободила руку. И резче, чем следовало, проговорила: – Я не за вниманием приехала, Люк. Мне необходима твоя помощь: нужно как-то достать лекарства и оборудование. Иначе госпиталь в Вейне превратится в похоронное бюро. Из Виндерса нам помочь не могут – только если обделить какую-то больницу. Этого я позволить себе не могу. Муж молчал и хмурился. – Я планирую в ближайшие дни отослать тебя и матушку с сестрой, – наконец спокойно сказал он. – С госпиталем я решу, завтра же всех раненых увезут и распределят по больницам. Я не хотела ссориться. Только не здесь, где из-за бесконечных укреплений на нас свинцовой неотвратимой массой двигалась война. Поэтому кротко попросила: – Не надо. Я нужна здесь, Люк. – Ты обещала, что уедешь по первому моему требованию, – напомнил он. Я легко улыбнулась. – Конечно, я обещала. Ты напугал меня тогда. – Прости. – Мне понравилось, – заверила я. Он хмыкнул, и теперь уже я сжала его ладонь. – Не отсылай меня, Люк. – Это запрещенный прием, детка, – укоризненно сказал он и посмотрел на наши сцепленные руки. – Для меня это хоть какое-то занятие, – голос мой был почти умоляющим. – Если же появится реальная опасность, я не буду сопротивляться, обещаю. – Я боюсь за тебя, – сказал он устало. – А я – за тебя, – нервно парировала я, – но я же не требую, чтобы ты сбежал с фортов. Ну пожалуйста, Люк, – я сделала шаг к нему. – Пожалуйста. Я и дернуться не успела, как он все-таки прижал меня к себе – и мы несколько минут стояли так, греясь друг о друга. Ветер теперь обтекал нас, не хлеща порывами, а будто бы лаская. – Пойдем ко мне, – глухо проговорил Кембритч мне в макушку. Я вздохнула. – Нет, Люк. Он помолчал, прижался губами к виску, коснулся языком. – Мне никто не нужен, кроме тебя. – Знаю. – А я нужен тебе. – Знаю. Но я все еще в ярости, Люк. И из-за этого тоже. Он подержал меня немного и разжал объятия. Сразу стало холодно. За стеной стремительно темнело – солнце садилось в море. – Я провожу тебя до машины, – сказал он. – Надеюсь, список необходимых лекарств и оборудования у тебя с собой? Конечно, он был со мной – перед отъездом я составила его вместе с коллегами. Я отдала лист с записями Люку. – Будут тебе лекарства, – сказал он, прочитав список. – С оборудованием так категорически не обещаю, но сделаю все возможное. Я что-то еще могу для тебя сделать? Я выдохнула, обвила его шею рукой и коснулась губами щеки – обещание стоило награды. И снова развернулась к перерытой земле, продолжая держать мужа за руку. Солнце заливало перепаханный лес красноватым жутковатым светом, и вокруг царила мертвая тишина – и я в конце концов сказала: – Победи в этой войне, Люк. Я знаю, что ты можешь. Сделай это для меня. Он невесело усмехнулся и повторил: – Я сделаю все возможное, детка. Обещаю. В замок я вернулась к ночи, полная непривычного мне умиротворения. После откровений Софи я ехала на встречу с Люком, думая, что опять буду умирать от боли и злости. Эмоции, конечно, никуда не делись: они тлели раскаленными углями под крышкой усталости. Но взрыва не случилось. Ветер на стенах Третьего форта остудил меня, освежил голову, а прикосновения к Кембритчу и вовсе сделали почти счастливой. Выйдя из машины, я достала телефон. «Ты не хочешь узнать, добралась ли я домой?» – пальцы бодро набрали сообщение. А когда я почти дошла до крыльца, пришел ответ: «Я знаю, что добралась. Тебя сопровождают, Марина. Иди уже внутрь». Я хмыкнула, оглянулась: над парком медленно планировал небольшой боевой листолет. Замок нависал надо мной темной громадой, и я поднялась на крыльцо, думая, что Мартин был прав. Я так хочу простить Люка, что, видимо, выбрала свой личный способ договориться с фамильной гордостью – накормить ее досыта его болью и закрыть эту дверь навсегда. В Вейне было спокойно. У раненых дежурили санитарки, на кухне погромыхивали посудой – готовили для наших пациентов на завтра, – и даже операционные были пусты. Доктор Кастер наконец-то пошел отдыхать. Я, проверив обстановку, поднялась в свои покои, приказала дожидающейся меня Марии принести молока с печеньем: нужно было воспользоваться передышкой от токсикоза, которую предоставила Виктория. Но стоило горничной удалиться, как дверь снова открылась и в гостиную вошла леди Лотта. – Еще не ложишься? – Нет, заходите, – я откинула голову на спинку кресла и на секунду прикрыла глаза. – Я только вернулась с фортов. Леди Шарлотта изящно опустилась в кресло напротив. – Я попросила Ирвинса доложить, когда ты вернешься. Как там мой сын? – Уставший, – честно сказала я. – Как и все мы, впрочем. – Я скоро забуду, как он выглядит, – сокрушенно проговорила мама Люка и тут же построжела. – Марина, – деликатно начала она. – Я не вмешиваюсь в ваши с сыном отношения, но не могу промолчать, когда дело касается моего внука. Или внучки. Скажи мне на милость, как тебе в голову взбрело таскать носилки с ранеными? Ты же медик, ты знаешь, к чему это может привести. Она говорила ласково, без давления, и я почувствовала, что начинаю краснеть. – И Маргарета ни слова тебе не сказала, несмотря на профильное образование, – укоризненно продолжала внушение моя свекровь, – как и твоя акушерка. Поэтому приходится просить мне. Умоляю, милая, больше никаких тяжестей и подвигов. Я вздохнула. Почему-то рядом с ней желания спорить и упираться совсем не возникало. – Вы правы, леди Лотта. Это было глупо. Привычка сыграла. Обещаю, больше ничего тяжелее скальпеля. – Вот и славно, – она светло улыбнулась, и я не могла не улыбнуться в ответ. В гостиную вошла Мария с печеньем и кувшином молока. Мы подождали, пока она разольет его в большие глиняные кружки, сделает книксен и удалится. – Откуда вы знаете леди Викторию? – поинтересовалась я, когда первое печенье уже было оценено по достоинству. – Нас с ней объединяет одна потеря, – тяжело пояснила леди Лотта. Я ждала дальнейшего рассказа, но она не стала продолжать, а я – лезть туда, куда не зовут. Мама Люка молча пила молоко, глядя в кружку невидящими глазами, и, когда я уже начала думать, что она так и уйдет, не сказав больше ни слова, печально произнесла: – Почему-то, только когда встречаешься со смертью, понимаешь, как важно, что человек просто жив. Он может быть не с тобой, ты можешь даже никогда его больше не увидеть – но лишь бы знать, что он есть и живет где-то, дышит и чувствует. Лишь бы знать…