Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 40 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Через указанное время колонна машин затормозила у въезда в деревню Гой, и пришлось дождаться, пока пыль не осядет тяжелыми хлопьями, чтобы что-нибудь рассмотреть. Там, словно на перроне невидимой станции, затерянной в густых зарослях, под большой дырявой жестяной крышей собралось около трехсот человек – женщин, мужчин и детей; у их ног в чемоданах, холщовых сумках и мешках для мусора лежало все их имущество. Перед толпой стояли четыре сотрудника из «Международной Амнистии», среди них француженка-экспатриантка, которая заставила Солала сюда приехать, хотя ему этого совершенно не хотелось. Уже в плохом настроении Солал ступил на землю. – Спасибо, капитан, что проделали такой путь, – поприветствовала его француженка. Футболка на ней была потной. – Майор, а не капитан. И не надо благодарности, я здесь не по своей воле. Солал подал знак, и три десятка нигерийских полицейских в черной форме, зеленых беретах, солнцезащитных очках и с автоматами Калашникова выпрыгнули из грузовиков. Их командир Абайе, начальник нигерийской полиции, сошел последним. Несмотря на жару и невыносимую вонь, он невозмутимо закурил в сторонке, давая понять Солалу, что большего от него ждать не следует, если тот еще не сообразил. Он тоже был вынужден согласиться на это задание. Министерство иностранных дел обязало Солала нянчиться с этой молодой француженкой из гуманитарной миссии и репатриировать ее, а комиссар полиции Абуджи[4] возложил на суперинтенданта Абайе ответственность за безопасность французского майора. – Я думал, деревня Гой была эвакуирована после разлива нефти, – заметил Солал. – Так что же они до сих пор здесь делают? Француженка улыбалась, несмотря на явное раздражение собеседника. – Разлив нефти? О котором из них вы говорите? В этой дельте их было более четырех тысяч[5]. Огони не знают, куда податься. Местные нефтяные компании, «Шелл» или «Эни», которые тут все загрязняют, «Мстители дельты Нигера», которые разрушают инфраструктуру, коррумпированная полиция и армия… К кому они могут обратиться за помощью? Даже вы здесь лишь потому, что я француженка и посольству совсем не нужно, чтобы я исчезла, на меня напали или где-нибудь закопали. – У каждого свои обязанности. Я здесь не для того, чтобы спасать Нигерию, я должен доставить вас в безопасную зону посольства в Абудже. Девушка повернулась к деревенским жителям, усталым и взволнованным, вверившим судьбу этим незнакомцам. – Но сначала мы позаботимся о них? – уточнила она. – Это наше задание. Вы же наверняка не сможете их тут бросить. Так куда их отвезти? – В Порт-Харкорт, это в шестидесяти километрах. – В эти трущобы? – Там все равно лучше, чем здесь. Рыба гибнет, то, что растет на земле, почти мертво, а вода в колодцах отравлена тяжелыми металлами. Воздух настолько грязный, что идут кислотные дожди, они проедают жестяные крыши и превращают камень в пыль[6]. А представьте, что делается с их кожей. Дельта – одно из первых мест в мире, где жизнь просто исчезла. Так что трущобы для этих людей – совсем неплохо. Солалу нигерийская полиция не подчинялась, и он попросил суперинтенданта Абайе начать операцию. Триста жителей деревни согнали в кучу, как скот, их подталкивали прикладами и пихали кулаками. Солал смотрел на это, но вскользь, чтобы образы не перекочевали в мозг, а из мозга в душу. Не думать. Не вспоминать. Оставить все это дерьмо здесь, в этой части Африки, которую он надеялся скоро покинуть и не хотел запоминать. И все же… Сначала он заметил слепого ребенка, которого несла мать, – его белесые глаза ярко выделялись на черной коже. Другой взбирался по металлическим ступенькам в грузовик, но непослушные руки и ноги непрерывно тряслись. В конце концов один из солдат не вытерпел и подкинул его в кузов. К третьему ребенку, кожа которого висела сухими лоскутами по всей спине, туловищу и тонким рукам, даже не притронулись, такое отвращение он вызывал. Старики казались мертвецами, взрослые – увядшими, дети – больными. А когда в грузовиках закончилось место, стали выбрасывать за борт их баулы. Но никто не возмутился: люди сомневались, что «Международная Амнистия» убережет их от побоев или чего-нибудь похуже. – У меня еще одна просьба, майор, – нерешительно произнесла француженка, почти уверенная, что ей откажут. – Ответом будет «нет», – отрезал Солал, которому не терпелось поскорее убраться отсюда. – Всего метрах в ста. Это очень важно. Ему пришлось пойти за девушкой, поскольку она уже двинулась вперед. За ними последовал недовольный Абайе и двое его подчиненных. Растрескавшаяся темная грунтовка, уходящая в чащу голых деревьев, привела к глубокой яме, до краев заполненной трупами на разных стадиях разложения. Человек двести, а может, и вдвое больше. Запах гниения смешивался с запахом нефти. Много детских трупов, гораздо больше, чем взрослых. – За пять лет более тридцати миллионов литров нефти попали в Атлантический океан[7], – сказала девушка. – Вы стоите на одном из самых отравленных мест на земле, и это лишь часть печальной реальности. В каждой деревне десятки смертей в неделю, их просто не успевают хоронить. – Вы издеваетесь? – прорычал Солал. – Я-то тут при чем? – Кроме Гой, вокруг этой братской могилы двадцать небольших поселений. Трупы гниют на солнце, микробы размножаются, здесь рассадник инфекций. Надо бы вернуться с экскаватором, выкопать яму побольше, засыпать известью и добавить метра три земли. Одному Богу известно, какие болезни расползутся отсюда. Страшная реальность исподволь разъедала душу Солалу. Он задал вопрос, но сразу проклял себя – ответа он совершенно не хотел слышать. – Почему столько детей? – Причин много. Преждевременная смерть, отравление свинцом, рак, сердечно-сосудистые, респираторные, неврологические заболевания. Каждый второй ребенок болеет[8]. Средняя продолжительность жизни в Нигерии пятьдесят пять лет, но в дельте она снижается до сорока. Одна только нефтяная промышленность отнимает пятнадцать лет жизни[9]. Их полтора миллиона, и поскольку страдает уже второе поколение, у них было украдено в общей сложности сорок пять миллионов лет. Образ гигантского ненасытного вампира, который навис над этой землей и одним махом высосал сорок пять миллионов лет жизни, усилил отвращение Солала. Француженка смотрела, как он подходит к командиру Абайе и что-то ему говорит. Абайе бросил взгляд на яму с трупами и будто бы дал согласие. Когда француженка присоединилась к когорте солдат и остальных членов «Международной Амнистии», вереница грузовиков с последними выжившими из деревни Гой наконец отправилась в путь, покидая место, с которым не мог сравниться никакой ад. Солал, Абайе и двое полицейских остались. Они выкачали три четверти бензобака одной из машин. Достойных похорон не будет. Сюда никто не вернется. Черный столб, поднимавшийся от горящих тел в небо, был виден за много километров. Рожденные в нефти, питающиеся нефтью, умершие от нефти, сгоревшие от нефти. При виде густой черной тучи француженка сразу поняла, что сделали Абайе и майор. Она закрыла глаза. Подобно затопленной земле, которая больше не может впитывать воду, она не могла больше это выносить. Солал сел в машину, и до конца поездки они с Абайе не обменялись ни словом. У города Абуджа на мобильник пришло сообщение. Он и не думал, что сегодня сможет улыбнуться. «Досрочный вылет. Ты возвращаешься во Францию, Виржиль!»
2 Париж. Родильное отделение Пор-Рояль Его первенец. Девочка. Виржиль Солал боялся за нее еще до рождения. И отныне будет бояться все время. Он найдет более спокойную работу, чтобы не покидать Францию, и откажется от командировок на пяти континентах. Пусть останется только один континент, одна страна, один город, один район, один дом, одна детская комната… Достаточно большая территория, которую нужно защищать. Вскоре их станет трое. Он видел дочь на нескольких нечетких УЗИ, когда получил открытку от жены. Маленькое существо, плавающее в питательной жидкости. Не терпелось наконец-то познакомиться с ней. В четвертый раз акушерка приказала Лоре тужиться, и в четвертый раз крики Лоры эхом отразились от стен коридоров родильного отделения, украшенных детскими рисунками и фотографиями улыбающихся младенцев. Лора впилась ногтями в ладонь Виржиля. Это была самая чудесная пытка в жизни, он даже убедил себя, что способен простым касанием рук оттянуть на себя часть ее боли. Однажды в детстве Виржиль тяжело заболел, и мать, сетуя на свое бессилие, молилась: «Если бы я могла забрать твою боль…» – Если бы я мог забрать твою боль, – прошептал он Лоре. Как напуганный пассажир самолета, попавшего в турбулентность, смотрит на стюардессу, чтобы понять серьезность ситуации, так и Виржиль не сводил глаз с акушерки, пытаясь расшифровать выражение ее лица, слова и интонации. Он услышал, что показалась голова, появилось плечо, услышал радостные возгласы Лоры, ее прерывистое дыхание. Он услышал, как заколотилось собственное сердце, словно рвалось навстречу дочери. Затем, когда медсестры перестали суетиться, он понял, что ребенок появился на свет. На секунду он увидел дочь, розовую, мокрую, пухлую и выпачканную, и она исчезла за блузой акушерки, чьи добрые руки повторяли движения, которые делали уже тысячи раз. Затем движения стали неуверенными и более резкими. Потом исчезли звуки. Кроме оглушающего звука тишины, которой не должно было быть. Акушерки выбежали в коридор и стали звать педиатра. Даже панические крики Лоры не заставили Виржиля обернуться. Он не мог пошевелиться от парализовавшего его ужаса. Одна из акушерок два раза стукнула между маленькими лопатками. Запыхавшийся педиатр не глядя оттолкнул ее, отсосал через трубочку жидкость изо рта и носа младенца, чтобы прочистить дыхательные пути. Ребенка интубировали, а Виржиля попросили выйти из палаты. Но он смотрел с такой решимостью, что второй раз просить не стали. Ввели зонд, начали вентилировать крошечные легкие, но те не реагировали. Розовый ребенок стал синим. И не двигался. – Массаж сердца? – спросила акушерка. – Бесполезно, воздух не проходит, легкие как будто слиплись, ничего не понимаю, – бормотал педиатр. – Не понимаю. Виржиль уставился на край реанимационного стола, на сморщенную ручку, на неподвижные хрупкие пальчики. В нигерийском аду он мечтал, как однажды будет держать в руках эти крохотные ладошки. Педиатр больше не двигался. Его руки бессильно повисли. Борьба за жизнь ребенка прекратилась. Сердце остановилось. Клетки мозга уснули в считаные секунды, миллионы клеток… Виржиль наконец повернулся к Лоре. Они были как две пустые оболочки, навеки проклятые и умершие в один миг. 3 Париж. Два года спустя. За три часа до первого контакта Будильник молчал, но ему все равно крепко досталось от Дианы, пока она не поняла, что звонит мобильный. 5:30 утра. Вынырнув из глубокого сна, она уставилась на голубой экран, мерцающий в полной темноте, чтобы выяснить, на кого сейчас будет орать. Но оказалась лишена этого удовольствия. – Майор? – Извините, Диана. – Еще очень рано. Или очень поздно. Что-то срочное? – Сам бы хотел понимать. Меня, как и вас, разбудили, знаю не больше вашего. Подойдите к окну.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!