Грейнджер наконец раздобыл хоть как-то действующий радиопередатчик и время от времени связывался с американскими штабами. Его закидывали приказами следить за дислокацией японцев и ежедневно докладывать. Поставляемая силами сопротивления западного Лусона разведывательная информация стала решающей для осуществления американского вторжения. Грейнджеру пришлось разделить своих людей на еще более мелкие группы и посылать за необходимыми сведениями. Отряд Пита сократился до него самого, Клэя, Камачо, троих филиппинцев и троих посыльных. Кости срослись, нога как-то могла служить, однако каждый шаг доставлял боль. В лагере он хромал, опираясь на палку, но когда приходилось отправляться на задание, вел людей по тропам, стиснув зубы, только с легкой тростью и с помощью морфия. Они брали меньше вещей и шли быстрее, много дней проводили в дозоре, часто голодали и обходились без самого необходимого. Лусон укрепляли пехотные дивизии противника, и японцы были повсюду. Засад уже не устраивали – стрельба привлекла бы врага, а справиться с большими силами японцев маленькие отряды не могли. 20 октября 1944 года Шестая американская армия высадилась на остров Лейте к востоку от Лусона. При поддержке флота и авиации она преодолела сопротивление японцев и продолжала развивать наступление на запад. 9 января 1945 года шестая армия высадилась на побережье Лусона и, наголову разбив японские части, стала быстро продвигаться в глубь территории. Грейнджер опять изменил тактику и увеличил численность своих отрядов. Им снова позволили устраивать засады на отходящие подразделения японцев и нападать на колонны. 16 января, совершив набег на небольшой снабженческий лагерь противника, отряд Пита внезапно очутился в окружении японского батальона. По ним открыли огонь с трех сторон, а путей для отхода не было. Японцы, хотя и были измотаны, однако имели большое преимущество в численности и вооружении. Пит приказал укрыться за скалами и, отстреливаясь, спасать свои жизни. Их стали забрасывать минами. Рядом с Камачо упала ручная граната, убив его на месте. За спиной Пита разорвался снаряд, и осколок задел правую здоровую ногу. Вскрикнув, он упал и выронил винтовку. Его подхватил Клэй, положил на плечо и скрылся с ним в чаще. Остальные их прикрывали, а затем отошли сами. В этом месте была лишь одна тропа, и куда она вела, никто не знал, но они упорно карабкались вверх. Японцы, отступая, сами выбились из сил и преследовать не стали. Перестрелка прекратилась. Из раны на ноге Пита текла кровь и вскоре измазала всего Клэя. Но тот не останавливался. Они спустились к ручью, осторожно перешли его и, углубившись в чащу, остановились. Клэй разорвал рубашку и крепко перевязал товарищу ногу. Они выкурили по сигарете и подсчитали потери. Погибли четверо, включая Камачо. Пит оплачет их позже. Он похлопал по своему «кольту» сорок пятого калибра и напомнил Клэю, что их не должны взять живыми. Тот пообещал, что вообще не возьмут. Весь день партизаны по очереди несли Пита, который настаивал, что пойдет сам, если ему будут помогать. С наступлением темноты отряд устроился на ночлег у деревни, которую раньше никогда не видели. Местный парень указывал то одно, то другое направление. Пит знал, что они далеко от лагеря Грейнджера, однако парень уверял, что американцы рядом. Настоящие солдаты, не партизаны. На рассвете они двинулись дальше и вскоре выбрались на дорогу. Спрятались за деревьями и наблюдали, пока не услышали рокот моторов грузовиков. А затем увидели их – прекрасные грузовики, с американскими солдатами в кузовах. Разглядев звезднополосатый флаг на антенне первого в колонне джипа, Пит чуть не расплакался. Он без посторонней помощи вышел в своей рваной окровавленной робе на середину шоссе и встал перед джипом. Машина остановилась, из нее выпрыгнул полковник и бросился к нему. Пит отдал честь и представился: – Лейтенант Пит Бэннинг двадцать шестого кавалерийского полка, выпуск Уэст-Пойнта 1925 года. Полковник окинул его взглядом и оценил разношерстную команду. В чем попало, некоторые ранены, вооружены чем придется, в основном, японским. Полковник не стал отдавать честь. Подошел и заключил Пита в медвежьи объятия. Остатки его отряда препроводили в порт Дасол, где продолжала высадку шестая аримия. Десятки каботажных судов перевозили солдат на берег. Операцию прикрывали дежурившие у побережья канонерские лодки. В порту царил хаос, но это была приятная, милая душе неразбериха. Партизан направили к первой палатке, где их накормили, пустили под горячий душ и дали возможность побриться. Их осмотрели врачи, привыкшие выхаживать здоровых, но раненых молодых ребят, а не больных патризан из джунглей. У Пита обнаружили малярию, амебную дизентерию и истощение. Он весил 137 фунтов, и, судя по висевшей коже, раньше был намного плотнее. А теперь фунтов на двадцать легче, чем когда покинул О’Доннел. Его и троих других раненых осмотрели врачи из соседнего госпиталя. И установили, что Питу требуется операция, чтобы извлечь из ноги осколок. Оперировать были готовы без очереди, хотя у хирургов накопилось работы невпроворот, так как с передовой постоянно поступали раненые. Клэй посетил в госпитале своего командира и с облегчением узнал, что операция прошла успешно. Врачи справились с раной, но у них не было средств восстановить кость. Лечением следовало заняться в настоящей больнице. Они вспомнили погибших товарищей и даже посмеялись над своими приключениями в джунглях. На следующий день Клэй сообщил, что ему предложили выбор: воевать с шестой армией или отправиться на базу в США. Пит советовал ехать домой, и Клэй согласился. Они достаточно навоевались. Через три дня Пит попрощался с людьми, большинство из которых он больше никогда не увидит. Обнялся с Клэем и обещал поддерживать связь. И с десятью другими тяжелоранеными был переправлен на плавучий госпиталь. Корабль грузился еще два дня, затем отправился домой. За Питом, как за героем, ухаживало множество медсестер. От их вида и запаха духов его безумно потянуло к Лизе. И когда через четыре недели плавучий госпиталь пристал в бухте Сан-Франциско и оттуда Пита перевезли в госпиталь на военную базу в Пресидио, его главной целью стало как можно быстрее добраться до телефона. Глава 35 Новость, что Пит Бэннинг жив, потрясла сильнее, чем когда сообщили, что он погиб. Первой об этом узнала Нинева, так как была в кухне, когда зазвонил телефон. Обычно старавшаяся не отвечать, потому что считала это средство связи игрушкой белых, Нинева все-таки подняла трубку: – Дом Бэннингов. С ней заговорил призрак. Призрак мистера Бэннинга. Нинева отказалась верить. Тогда он повысил голос на октаву-другую и потребовал позвать жену. И побыстрее. Лиза стояла у амбара, держала под уздцы свою лошадь, а Эймос ремонтировал стремя. Обоих встревожил вопль на заднем крыльце, и они бросились узнать, не случилось ли чего-нибудь плохого с Ниневой. Та подпрыгивала и кричала: – Это мистер Бэннинг! Это мистер Бэннинг! Он жив! Лиза хоть и не сомневалась, что у Ниневы помутился рассудок, но к телефону побежала. А когда услышала голос мужа, чуть не потеряла сознание, но все-таки умудрилась шлепнуться не на пол, а на кухонный стул. Пит не без труда убедил ее, что он жив и лечится в госпитале в Сан-Франциско. Его несколько раз ранили, но руки-ноги целы, он поправится. Пит просил жену как можно скорее садиться в поезд и ехать к нему. Поначалу Лиза потеряла дар речи и изо всех сил старалась не расплакаться. А когда немного успокоилась, вспомнила, что их разговор могут слушать. В их сельскую линию всегда кто-нибудь вклинивался. Они договорились, что она сообщит Флорри, поедет в город и позвонит по защищенной линии. К Флорри Лиза послала Эймоса, а сама побежала переодеваться. Агнесс Мерфи жила в миле отсюда и была известна тем, что подслушивала все телефонные разговоры. Соседи подозревали, что ей просто больше нечего делать, как сидеть у аппарата и ждать, когда он зазвонит. Не пропустила она и этот звонок и сразу же принялась обзванивать своих городских знакомых. Прибежала Флорри, и женщины сели в «понтиак». Лиза не любила водить машину и управлялась с ней еще хуже Флорри, но сейчас это не имело значения. Они понеслись по петляющей дороге так, что из-под колес полетел гравий. Обе плакали и что-то бомотали. – Пит сказал, – говорила Лиза, – что ранен, но все обойдется, что был в плену, но бежал, три года воевал в партизанах. – Господи, помилуй! – восклицала Флорри. – Что значит, в партизанах? – Понятия не имею. – Господи, помилуй! Они остановились и бросились в дом близкой подруги Лизы – Ширли Армстронг. Та находилась в кухне, когда женщины ошарашили ее новостью. Наплакавшись, насмеявшись и наобнимавшись, Лиза попросила разрешения позвонить по защищенной линии и набрала номер госпиталя в Сан-Франциско. Ожидая ответа, она вытирала слезы и старалась успокоиться. Флорри даже не пыталась – села на диван Ширли, и они разревелись. Лиза разговаривала с мужем десять минут, а затем передала трубку Флорри. А сама направилась в школу, вызвала Стеллу из класса в коридор и сообщила невероятное известие. Когда она выходила из школы, к ней сбежались учителя, и снова начались объятия и поздравления. Флорри тоже не теряла времени даром: позвонила президенту Вандербилтского университета и потребовала, чтобы немедленно отыскали Джоэла. Затем пообщалась с Декстером Беллом. И наконец нашла Никса Гридли, который как шериф был главным передаточным звеном всех важных городских известий. Через час после разговора с Питом звонили все городские телефоны. Лиза и Флорри вернулись домой и размышляли, что делать дальше. Был февраль, и поля пустовали. Позади дома собрались негры, чтобы узнать, правда ли то, что они услышали. Лиза вышла на заднее крыльцо и подтвердила: да, правда. Декстер и Джеки Белл приехали первыми – разделить радость. А за ними к дому Бэннингов последовали многие их друзья. Через два дня Флорри отвезла Лизу на вокзал, где им устроили пышные проводы. Лиза обнимала и благодарила людей, а затем села в вагон и отправилась в трехдневное путешествие в Сан-Франциско. Первая операция длилась восемь часов. Врачи ломали и правильно соединяли кости в левой ноге Пита. Закончив, они упаковали ногу от бедра до лодыжки в толстый пластиковый чехол с заколками и стержнями. Ногу подняли под болезненным углом и зафиксировали к перекладине противовесом с цепью. Правую, которая болела не меньше левой, замотали в марлю. Сестры пичкали пациента болеутоляющими, и в течение двух дней после операции он редко просыпался. Это было благодатью – целый месяц на госпитальном судне Пита мучили кошмары, и он почти не спал. День и ночь его преследовали ужасы последних трех лет. Психиатр пытался заставить его выговориться, но от этого больному становилось только хуже. Таблетки путали сознание: он то находился в эйфории и громко хохотал, то впадал в депрессию. Дремал днем, а ночью начинал плакать. Узнав, что скоро приедет жена Пита, медсестры снизили дозу обезболивающих – пусть будет ближе к действительности, когда она появится. Следуя за медицинской сестрой, Лиза оказалась в палате, где длинные ряды кроватей разделял легкий занавес. Идя по проходу, она невольно косилась на пациентов, молодых парней, еще недавних школьников. Сестра остановилась. Лиза глубоко вдохнула и отодвинула занавес. Стараясь не коснуться цепей противовеса и не потревожить ногу, она упала мужу на грудь, на что больше уже не рассчитывала, а он мечтал об этом все последние три года. Как всегда, Лиза была эффектна – одета по моде, не забыла про духи. Они целовались, шептались и плакали и, казалось, будто время для них остановилось. На виду у соседей Пит гладил ее по заднице, и Лиза не возражала. Прижимал ее к груди, и было понятно, что все теперь в мире наладилось. Они долго-долго тихо ворковали. Обсудили Стеллу, Джоэла, Флорри, все городские слухи. В основном говорила Лиза, потому что Пит не хотел рассказывать, через что ему пришлось пройти. Явились врачи и объяснилиЛизе, каково состояние больного и что ему еще предстоит. Они предполагали, что потребуется еще несколько операций и долгий период восстановления, но со временем Пит будет, как новый. Лизе принесли удобный стул с подушкой и одеялом, и она устроила себе «лагерь». Набрала книг и журналов и говорила, говорила, говорила. Ушла из госпиталя только вечером и вернулась в гостиницу. Вскоре Лиза узнала имена соседей мужа и бессовестно с ними флиртовала. Раненые взбадривались в ее присутствии, радуясь, что им уделяет внимание такая живая, красивая женщина. Она фактически рекрутировала палату. Писала письма девушкам, звонила матерям и всегда сообщала только оптимистические новости, какие бы ни были ранения. Читала, часто сдерживая слезы о том, что отвечали из дома. Если могла найти, приносила шоколадки и карамельки. Пит был из тех, кому повезло. Его не парализовало, не изуродовало, руки-ноги были на месте. Некоторые парни пострадали сильнее других, и Лиза оказывала им больше внимания. Пит гордился женой и радовался ее способности повышать настроение в больничной палате. Лиза пробыла с ним две недели и уехала только потому, что домой к Флорри и Ниневе вернулась Стелла. После ее отъезда палата впала в прежнее уныние. Каждый день Пита спрашивали, когда опять появится его жена. Она появилась в середине марта и привезла с собой детей. Стелла и Джоэл были на весенних каникулах, и им нетерпелось повидать отца. Они образовали «лагерь» у его кровати и перевернули в палате все вверх тормашками. Когда дети уехали, Пит, приняв седативные препараты, отсыпался два дня. 4 мая санитарная машина отвезла Пита на вокзал, где его погрузили в военный госпитальный вагон, чтобы переправить через всю страну. Поезд много раз останавливался, и другие выходили, чтобы продолжать лечиться в тех госпиталях, которые находились ближе к их дому. 10 мая вагон прибыл в Джексон, штат Миссисипи, где Пита ждали Лиза, Стелла и Флорри. Они ехали следом за санитарным автомобилем к фостерскому генеральному госпиталю, где Питу предстояло провести следующие три месяца. Часть 3 Предательство Глава 36 Через две недели после казни завещание Пита Бэннинга было официально утверждено канцелярским судом округа Форд. Джон Уилбэнкс оформил его вскоре после суда, вынесшего Питу приговор. Завещание было предельно ясным: Бэннинг оставлял свое состояние в доверительную собственность Лизе с Уилбэнксом в качестве попечителя. Свою главную ценность – землю – он заранее поделил в равных долях между Джоэлом и Стеллой. Сюда же входил их уютный дом. Пит настоял на замечании, что Лиза имеет право жить в нем до смерти при условии, что не выйдет больше замуж и ее когда-нибудь отпустят из неврологической больницы. Адвокат предупредил его, что проконтролировать выполнение этого замечания окажется непросто, если дети не пожелают жить вместе с матерью. В завещании были другие слабые места, на какие указал Уилбэнкс, однако клиент упрямо проигнорировал его слова. На момент смерти Пит владел оборудованием фермы, автомобилями и банковскими счетами, из которых было изъято имя Лизы после того, как ее поместили в Уитфилд. До этого супруги владели ими совместно. Но Пит не хотел, чтобы жена имела доступ к его деньгам. На его личном счету было 1 800 долларов, на счету фермы – 5 300, на сберегательном – 7 100. За неделю до казни Пит перевел 2 200 долларов Флорри на покрытие расходов на образование Джоэла и Стеллы. Еще он ей дал маленький металлический сейф, где содержалось 6 000 долларов наличными и в золотых монетах – сумма, которую никак невозможно было отследить. Он не имел ни займов, ни долгов, что часто сопровождает управление фермой. Пит дал указание Джону Уилбэнксу как можно быстрее оформить завещание на имущество и заполнить налоговую декларацию. Своей душеприказчице Флорри в письменной форме велел выплатить фирме адвоката все, что ей причиталось, и дал другие необходимые распоряжения. В 1947 году в округе Форд плодородная земля ценилась примерно по 100 долларов за акр. Пит оставил наследникам недвижимость, включая дом, на сумму примерно 100 тысяч долларов. Жене – около четверти того в доверительной собственности и, как не уставал подчеркивать адвокат, на шатких юридических основаниях, если бы Лизе вздумалось оспаривать волю супруга в суде. Пит был уверен, что этого не произойдет. В соответствии с правилами, Уилбэнкс трижды публиковал в газете округа объявления, извещающие потенциальных кредиторов, что они в течение девяноста дней могут предъявлять свои претензии на недвижимость. Никто не откликнулся. Но в Роме, штат Джорджия, газету округа Форд получил Эррол Маклиш и тоже ждал, не появятся ли кредиторы. Вскоре после похорон отца Стелла и Джоэл покинули красный коттедж. Это было хорошее место, куда можно приехать из колледжа: еда на плите, зимой огонь в камине, музыка из проигрывателя, чудачества Флорри и животные. Но ее присутствие было настолько очевидно, что казалось, вокруг смыкаются стены. Они обосновались в своих прежних спальнях и попытались взяться за невыполнимое – вдохнуть в дом жизнь. Открыли окна и двери, чтобы впустить внутрь воздух. Стояло лето, и округу душили жара и влажность. Беспрестанно звонил телефон: друзья и незнакомцы говорили добрые слова, кто-то задавал нелепые вопросы, кто-то приставал с назойливыми просьбами. В итоге они перестали отвечать. Приходили потоки писем, они распечатывали и читали каждое. Большинство было от ветеранов, хваливших отца. Какое-то время Джоэл и Стелла пытались кратко отвечать, но затем устали и, поняв, что это бессмысленно, перестали. Их отец умер. С какой стати переписываться с незнакомцами? Корреспонденция скапливалась в заброшенном кабинете. Добрые горожане приносили еду и сладкое – обычный ритуал после чьей-нибудь смерти. Но вскоре Джоэл и Стелла сообразили, что большинство являются из любопытства, и перестали подходить к двери.