– Подходящий для чего? – угрюмо переспросил я. Всё никак не мог изгнать из памяти сытых пауков в дворницкой. – Для пенсии, например. – живо откликнулся начальник. – Вот, лет через пятнадцать-двадцать, если повезет дожить, оставлю службу, переберусь сюда и поселюсь в домике с белым штакетником и курятником на заднем дворе… Смотри, какая красота! Мы остановились и стали любоваться красотой: в рассветных лучах река вся сверкала, будто покрытая серебряными чешуйками, над нею, как истребители, носились чайки. Время от времени то одна, то другая ныряла в воду и появлялась с зажатой в клюве килькой. – И рыбы здесь много! – порадовался начальник, кивая на завтракающих птиц. – Вот тебе, Ваня, доводилось когда-нибудь рыбачить? – Не-а. – А я, признаться, люблю. В Африке, например, есть такая река: Лимпопо… Мимо берега, ревя, как белуга, и распространяя вонь сивухи пополам с жареной картошкой, прошел катер. Переждав, пока он удалится, Лумумба продолжил: – Так вот: на реке Лимпопо рыбачат так… – он причмокнул и закатил глаза. – Нужно взять упитанного поросенка и привязать его у воды. И, когда он начнет визжать, крокодил полезет за ним на берег. Дальше надо не зевать… – Да какая ж это рыбалка? – перебил я. – Это у вас, бвана, охота получается. И вообще: тратить поросенка на какого-то вонючего крокодила, по-моему, преступление. Видел я этого крокодила в Московском зоопарке: бревно бревном, и тиной воняет… – Ты дашь мне договорить, или нет? Совсем от рук отбился. Наверное, это моя вина: слишком добрый стал. Говорил мой отец М'бвеле Мабуту, царь народа самбуру: детей надо драть. Очень любить, но при этом лупить нещадно… Я хотел возмутиться, что какой же я, туды его в качель, ребенок, но над головой послышался оглушительный, быстро нарастающий свист, вроде того, который производит летящий фугасный снаряд. Мы с Лумумбой инстинктивно выставили щиты. По ним тут же растекся горящий напалм. Капая на мостовую, он плавил камни. – Однако. – пробормотал учитель и выдохнул контрзаклинание в виде клуба ледяного воздуха, которое тут же всё заморозило. Народ вокруг зароптал. Послышалась брань в адрес магов, от которых житья совсем не стало, и, где-то на периферии, пронзительно заверещал полицейский свисток. – Ходу. – спокойно приказал Лумумба и мы, осторожно переступив озерцо остывающей лавы, удалились с места происшествия. Шагая по проспекту, уводящему в сторону от набережной, начальник сиял, как именинник. Черная кожа аж лоснилась на его щеках. – Чему вы так радуетесь, бвана? – голодный желудок и недавнее покушение как-то не способствовали игривости. – Всегда приятно получить предупреждение. – ответствовал тот, попутно раскланиваясь со стайкой симпатичных, в голубых платьицах и соломенных шляпках, барышень. – Помогает не расслабляться. – Да уж. Расслабишься тут. – даже улыбки барышень не могли растопить моего черствого сердца. – Сотрудник погиб, а вы тут девушкам глазки строите. К тому же, нам в этом городишке явно не рады. – Перестань брюзжать, стажер. А то я тебя выпорю, честное слово. – Жрать охота. – пожаловался я. – Ничего, потерпишь. Сытое брюхо к учению глухо. – А я думал, что голодное… – Отставить прения! – Лумумба так грозно сверкнул синими глазами, что я испугался: теперь точно превратит. И зажмурился. – Ладно, расслабься. – сжалился начальник. – Люблю, когда боятся… И он, как ни в чем ни бывало, пошел дальше. – Итак, молодой падаван: от какой маганомалии мы имели счастье уклониться не далее, как десять минут назад? Я быстренько прикинул: – Файербол обыкновенный, сиречь – огненный шар. Напряжение… шестнадцать ампер по шкале Бен-Бецалеля. – А о чем это говорит? – О том, что в городе есть по меньшей мере один сильный маг, о котором в агентстве не знают. – И… – подбодрил учитель. – Лёня не врал: Пыльца в городе есть. И много. – я кивнул на звездообразную обугленную трещину в мостовой. Трещина давно остыла, и прохожие не обращали на нее никакого внимания. – Опять файербол? Наклонившись над трещиной, я осторожно потянул носом. Пахло соляной кислотой и желудочным соком. – Нет. Думаю, это жаббервог. – Интересно… – Лумумба опять принялся напевать. – Сначала козлик, потом огненный шар, теперь – жаббервог. О чем это говорит? – Никакого почерка. Или это несколько разных магов, или… – Очень мощный универсал. – Хрен редьки не слаще. – Не скажи… – Лумумба довольно потер руки. – А давненько мы с тобой не попадали в хорошую передрягу, а, падаван? – Да уж скажете тоже… – обиделся я. – А Стёпка-Растрепка в Воронеже? – Ну, это было на прошлой неделе. Седая старина. Я закатил глаза. – Эх, нет в тебе духа авантюризма, дружок! – пихнул меня в бок Лумумба. – И в кого нынче такая скучная молодежь? – Хотелось бы, знаете ли, пожить. – склочность моего характера возрастала пропорционально радости наставника и бурчанию в собственном животе. – Вам-то что, вы уже старый… Сорок лет, как-никак. А мне, сиротинушке, неохота буйну голову под вражескими файерболами в чужих землях сложить. – А неохота – так учись! – потерял терпение Лумумба и больно стукнул меня по лбу. Я всхлипнул, всем своим видом демонстрируя неприкаянность и безутешность. – Ладно. – сжалился учитель. – Пойдем, я, так уж и быть, тебя покормлю. Но сначала – зайдем в Агентство. Глава 2 Маша …На Филигранной улице распахнулась дверь продуктового и я ускорила шаг. Заскочу, куплю близняшкам чего-нибудь вкусненького. Да и Ласточку хочется порадовать. Внутри никого, кроме сонных мух и зевающего во весь рот продавца, не было. Зато на прилавке красовался огромный мешок с мороженными пельменями. Ого! Это я удачно зашла: сама я готовить не умею, разве что макароны с тушенкой. Увидев ценник, я насторожилась. Помнится, как-то польстилась на дешевый фарш, а он оказался крысиным. Все домашние брюхом маялись… – А с чем пельмени-то? – спросила я. – А с драконятиной. – дядька равнодушно зевнул, прикрывая рот толстой лапой. – Третьего дня за рекой дракона завалили. Мяса с него сняли – пропасть, все склады забили. Драконятина. Ну-ну… – И… – я заговорщицки понизила голос. – Как она на вкус? Продавец медленно оглядел меня с головы до ног, отметив и бляху Охотника, и Пищаль за спиной, и куртку, забрызганную свежей кровью, но не повел и ухом. – А как индюшатина. Тока пожощщэ. Дак в фарше ж незаметно. – и подмигнул заспанным красноватым глазом. – Ну, если как индюшатина… – я тоже подмигнула, – Тогда на все. – и высыпала из кошелька горсть монеток. Было их не густо. Вчера, перед дежурством, пришлось заскочить в аптеку за лекарствами. Дядька, не считая, смахнул монетки под прилавок, а на весы бросил большой кулек из оберточной бумаги. Нагреб пельменей, высыпал в кулек. Глянул на меня, перевел взгляд на Пищаль… Нагреб еще. Кинул взгляд на весы, зачерпнул из мешка прямо горстью и сыпанул еще десяток. Пельмени глухо стукались друг о друга. – На здоровье! – напутствовал он. – И вам не хворать, – поблагодарила я, принимая кулек. Тяжелый, килограмма на два потянет… Улыбнулась. Вот приду домой, а Сашка с Глашкой: – Маш, а Маш! Что ты нам принесла? А я им: – Пельмени с драконятиной… Очешуеть. Третьего дня за рекой завалили не дракона, а динозавра. Был он и вправду здоровенный, и глупый, как курица. Пугая огнеметами, его загнали в яму с кольями, и, между прочим, это я сделала решающий выстрел.