Бейлер опустился на колени и стал подбирать деньги. Потом встал и пожал плечами. – До следующего месяца. – Он прошествовал к своему особняку, запер за собой ворота и скрылся в массивном каменном доме. Незнакомец и его брат наблюдали за этой сценой, стоя у прилавка мясника. – Ну? – Дамиан посмотрел на меня. – Отец не научил тебя манерам? – Спасибо. – Не хочешь ли ты как-нибудь еще выразить свою признательность? Твой долг Бейлеру уплачен. Но теперь ты в долгу передо мной. Сглотнув, я встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Дамиан схватил мою руку и прижал к своему причинному месту. Я попыталась отдернуть ее, а он впился ртом в мои губы. – Ты знаешь, я могу взять, что хочу, когда пожелаю, – тихо проговорил он, его руки сжали мою голову и надавили на виски так сильно, что я перестала соображать, только слушала. – Я предлагаю тебе выбор по доброте сердечной. Только что его лицо маячило передо мной, и вот его уже нет. Я упала, ощутив под ногами холодные камни мостовой, а мужчина с золотистыми глазами оттащил от меня Дамиана и повалил его наземь. – Она уже выбрала, – процедил он сквозь зубы, сопровождая свои слова ударами по лицу капитана. Я отползла в сторонку от их схватки, мальчик в кожаной маске таращился на меня. Думаю, мы с ним одновременно сообразили, что кожаный поводок болтается свободно. Мальчик откинул назад голову и побежал, топот ног беглеца эхом пистолетных выстрелов разнесся над пустой площадью. Его брат на миг отвлекся от борьбы. Этого момента замешательства хватило, чтобы Дамиан нанес ему сильный удар. Голова незнакомца резко откинулась назад, но мой защитник, пошатываясь, поднялся на ноги и кинулся за мальчиком. – Беги, беги, – сказал Дамиан, утирая кровь с губ. – Но тебе не спрятаться. Лео Женщина, говорящая со мной по телефону, задыхается от волнения. – Я много лет пыталась отыскать вас, – говорит она. Это для меня первый красный флажок. В наше время людей не так уж трудно найти. Вы звоните в Министерство юстиции, объясняете, что вам нужно, и вас отправляют в отдел по правам человека и специальным расследованиям. Но мы принимаем все звонки и относимся к ним серьезно. Поэтому я прошу женщину назвать свое имя. – Миранда Кунц, – говорит она. – Но это моя фамилия в замужестве, а в девичестве я была Шульц. – Итак, миссис Кунц… Я вас очень плохо слышу. – Мне приходится говорить шепотом, – объясняет она. – Он подслушивает. Ему всегда удается зайти в комнату, как только я начинаю говорить людям о том, кто он на самом деле… Она продолжает лить воду, я жду, когда прозвучит слово «нацист» или хотя бы «Вторая мировая». Наш отдел ведет расследования деятельности людей, совершивших преступления против человечности, тех, кто участвовал в геноциде, пытках, военных преступлениях. Мы настоящие охотники на нацистов, хотя совсем не такие гламурные, какими нас изображают в фильмах и на телевидении. Я не Дэниел Крейг, Вин Дизель или Эрик Бана, а всего лишь старина Лео Штайн. У меня нет пистолета; мое любимое оружие – это историк по имени Джиневра, она говорит на семи языках и никогда не упускает случая сказать, что мне пора бы постричься или что мой галстук не подходит к рубашке. Я занимаюсь работой, выполнять которую все труднее с каждым днем, так как поколение, совершавшее преступления Холокоста, вымирает. Пятнадцать минут я слушаю Миранду Кунц, которая объясняет, как ее преследует кто-то из близких и сперва она думала, что это ФБР послало его вместо беспилотника, чтобы убрать ее. Еще один красный флажок. Во-первых, ФБР не занимается убийствами. А во-вторых, если бы они действительно хотели ее убить, она уже была бы мертва. – Знаете, миссис Кунц, – говорю я, когда она на миг умолкает, чтобы сделать вдох, – я не уверен, что вы позвонили в нужный вам отдел… – Если вы потерпите, то все обретет смысл, – обещает она. Не в первый раз я удивляюсь, как парень вроде меня – тридцать семь лет, окончил Школу права в Гарварде лучшим на курсе – променял партнерство и умопомрачительный заработок в бостонской юридической фирме на зарплату бюджетника и карьеру заместителя начальника отдела по правам человека и специальным расследованиям (ПЧСР). В параллельной вселенной я расследовал бы преступления белых воротничков, вместо того чтобы подкапываться под бывших эсэсовцев, которые мрут за пару дней до того, как мы соберем достаточное количество документов, чтобы экстрадировать их. Или, как сейчас, выслушивать миссис Кунц. Но ведь мне потребовалось провести совсем немного времени в мире корпоративного права, чтобы понять: в суде правда – как запоздало пришедшая в голову мысль. На самом деле истина – это запоздалая мысль в большинстве испытаний. Но было шесть миллионов человек, которым лгали во время Второй мировой войны, и кто-то должен выяснить правду ради них. – …И вы слышали о Йозефе Менгеле? Тут я навостряю уши. Разумеется, я слышал о Менгеле, печально известном Ангеле Смерти из Освенцима-Биркенау, главном враче, который ставил эксперименты на людях и, встречая поступающих в лагерь заключенных, отправлял одних направо – на работы, других налево – в газовые камеры. Хотя исторически мы знаем, что Менгеле не мог встречать каждый транспорт, почти каждый выживший после Освенцима, с которым мне довелось говорить, утверждал, что его или ее партию заключенных встречал именно Менгеле, – не важно, в какое время дня происходило прибытие. Об Освенциме написано очень много, и бывшие заключенные иногда смешивают свой личный опыт с этими сведениями. Я не сомневаюсь, они искренне убеждены, что по прибытии в концлагерь видели именно Менгеле, но каким бы чудовищем ни был этот человек, все же ему иногда нужно было спать. А значит, заключенных вместо него встречали другие монстры. – Считается, что Менгеле сбежал в Южную Америку, – говорит миссис Кунц. Я подавляю вздох. Вообще-то, я знаю, что он жил и умер в Бразилии. – Менгеле жив, – шепчет миссис Кунц. – Он перевоплотился в моего кота. И я не могу повернуться к нему спиной или уснуть, потому что боюсь, он убьет меня. – Боже правый! – бормочу я. – Конечно, – соглашается миссис Кунц. – Я думала, что беру милого маленького котика из приюта, но однажды утром проснулась и увидела у себя на груди кровоточащие царапины… – Со всем уважением к вам, миссис Кунц, это преувеличение – думать, что Йозеф Менгеле превратился в кота. – Но эти царапины, – мрачно произносит она, – были в форме свастики. Я закрываю глаза. – Может, вам просто завести какое-нибудь другое животное, – предлагаю я. – У меня была золотая рыбка. Мне пришлось спустить ее в унитаз. Углубляться в это страшновато, но все же я спрашиваю: – Почему? Женщина мнется: – Скажем просто: у меня есть доказательства, что Гитлер тоже прошел реинкарнацию. Мне удается отделаться от нее, сказав, что я попрошу знакомого историка заняться ее делом – и это правда, я передам этот запрос Джиневре в следующий раз, когда она меня достанет и мне захочется ей отомстить. Но только я вешаю трубку, закончив разговор с Мирандой Кунц, как секретарша снова вызывает меня звонком. – Сегодня не ваша фаза Луны, что ли? – говорит она. – У меня на проводе еще одна. Местный офис ФБР отправил ее сюда. Я смотрю на кипу документов, лежащих на столе, – отчеты, принесенные Джиневрой. Дотащить подозреваемого до суда в моем случае – длительная и трудоемкая экспедиция, которая зачастую оказывается бесплодной. Последнее дело, которое нам удалось довести до вынесения приговора, завершилось в 2008-м, и ответчик умер в конце судебного процесса. Мы действуем совсем не так, как полиция. Те видят преступление и ищут ответ на вопрос: «Кто это сделал?» Мы же начинаем с имени, роемся в базах данных и ищем людей, живущих под таким же именем, а потом выясняем, чем занимался этот человек во время войны. У нас нет недостатка в именах. Я снова беру трубку: – Лео Штайн. Слушаю. – Ммм… – мямлит какая-то женщина. – Я не уверена, что звоню куда нужно… – Я скажу вам, если вы объясните причину своего звонка. – Один мой знакомый, возможно, был офицером СС. В нашем отделе мы выделяем такие звонки в категорию: «Мой сосед – нацист». Обычно это чертов сосед, который пинает вашу собаку, когда та забегает на его участок, и звонит в мэрию, когда листья с вашего дуба падают к нему на двор. У него европейский акцент, он носит длинное кожаное пальто и имеет немецкую овчарку. – А как вас зовут? – Сейдж Зингер, – говорит женщина. – Я живу в Нью-Гэмпшире, и он тоже. Это заставляет меня сесть немного прямее. Нью-Гэмпшир – отличное местечко, чтобы спрятаться, если ты нацист. Никому в голову не придет совать нос в Нью-Гэмпшир. – Как зовут этого человека? – спрашиваю я. – Джозеф Вебер. – И вы думаете, что он был офицером СС, так как?.. – Он мне сам об этом сказал, – отвечает женщина. Я откидываюсь на спинку стула: – Он сказал вам, что был нацистом? За десяток лет, что я здесь работаю, это у меня первый случай. Моя работа всегда состояла в том, чтобы счищать маскировочные слои с преступников, которые думают, что через почти семьдесят лет давнишние убийства сойдут им с рук. Никогда обвиняемый добровольно не признавался мне в содеянном, пока я не припирал его к стенке неопровержимыми доказательствами и у него не оставалось другого выбора, кроме как сказать правду. – Мы… приятели, – продолжает Сейдж Зингер. – Он хочет, чтобы я помогла ему умереть. – Как Джек Кеворкян?[14] Он неизлечимо болен?