– Какой же ты беляк, когда ты серый? Я помню беляка: он весь белый, только на ушках чёрное. – Это я зимой белый: чтобы на снегу меня видно не было. А летом я серый. Ну и разговорились. Ничего, с ним не ссорились. А потом Старый Воробей и объяснил Зиньке: – Это месяц июнь – начало лета. У всех нас, у птиц, в это время – гнёзда, а в гнёздах – драгоценные яички и птенчики. К своим гнёздам мы никого не подпускаем – ни врага, ни друга: и друг может нечаянно разбить яичко. У зверей тоже детёныши, звери тоже никого к своей норе не подпустят. Один заяц без забот: растерял своих детишек по всему лесу и думать о них забыл. Да ведь зайчаткам мать-зайчиха нужна только в первые дни: попьют они материнское молочко несколько дней, а потом сами травку зубрят. Теперь, – прибавил Старый Воробей, – солнце в самой силе, и самый длинный у него трудовой день. Теперь на земле все найдут, чем набить своим малышам животики. Июль – С новогодней ёлки, – сказал Старый Воробей, – прошло уже шесть месяцев, ровно полгода. Запомни, что второе полугодие начинается в самый разгар лета. А пошёл теперь месяц июль. А это самый хороший месяц и для птенцов и для зверят, потому что кругом всего очень много: и солнечного света, и тепла, и разной вкусной еды. – Спасибо, – сказала Зинька. И полетела. «Пора мне остепениться, – подумала она. – Дупел в лесу много. Займу, какое мне понравится свободное, и заживу в нём своим домком!» Задумать-то задумала, да не так просто оказалось это сделать. Все дупла в лесу заняты. Во всех гнёздах птенцы. У кого ещё крохотки, голенькие, у кого в пушку, а у кого и в пёрышках, да всё равно желторотые, целый день пищат, есть просят. Родители хлопочут, взад-вперёд летают, ловят мух, комаров, ловят бабочек, собирают гусениц-червячков, а сами не едят: всё птенцам носят. И ничего: не жалуются, ещё и песни поют. Скучно Зиньке одной. «Дай, – думает, – я помогу кому-нибудь птенчиков покормить. Мне спасибо скажут». Нашла на ели бабочку, схватила в клюв, ищет, кому бы дать. Слышит – на дубу пищат маленькие щеглята, там их гнездо на ветке. Зинька скорей туда – и сунула бабочку одному щеглёнку в разинутый рот. Щеглёнок глотнул, а бабочка не лезет: велика больно. Глупый птенчик старается, давится – ничего не выходит. И стал уж задыхаться. Зинька с испугу кричит, не знает, что делать. Тут Щеглиха прилетела. Сейчас – раз! – ухватила бабочку, вытащила у щеглёнка из горла и прочь бросила. А Зиньке говорит: – Марш отсюда! Ты чуть моего птенчика не погубила. Разве можно давать маленькому целую бабочку? Даже крылья ей не оторвала! Зинька кинулась в чащу, там спряталась: и стыдно ей и обидно. Потом много дней по лесу летала, – нет, никто её в компанию к себе не принимает! А что ни день, то больше в лес приходит ребят. Все с корзиночками, весёлые; идут – песни поют, а потом разойдутся и ягоды собирают: и в рот и в корзиночки. Уже малина поспела. Зинька всё около них вертится, с ветки на ветку перелетает, и веселей Синичке с ребятами, хоть она их языка не понимает, а они – её. И случилось раз: одна маленькая девочка забралась в малинник, идёт тихонько, ягоды берёт. А Зинька над нею по деревьям порхает. И вдруг видит: большой страшный медведь в малиннике. Девочка как раз к нему подходит, – его не видит. И он её не видит: тоже ягоды собирает. Нагнёт лапой куст – и себе в рот. «Вот сейчас, – думает Зинька, – наткнётся на него девочка, – страшилище это её и съест! Спасти, спасти её надо!» И закричала с дерева по-своему, по-синичьему: – Зинь-зинь-вень! Девочка, девочка! Тут медведь. Убегай! Девочка и внимания на неё не обратила: ни слова не поняла. А медведь-страшилище понял: разом поднялся на дыбы, оглядывается: где девочка? «Ну, – решила Зинька, – пропала маленькая!» А медведь увидел девочку, опустился на все четыре лапы – да как кинется от неё наутёк через кусты! Вот удивилась Зинька: «Хотела девочку от медведя спасти, а спасла медведя от девочки! Такое страшилище, а маленького человечка боится!» С тех пор, встречая ребят в лесу, Синичка пела им звонкую песенку: – Зинь-зинь-ле! Зинь-зинь-ле! Кто пораньше встаёт, Тот грибы себе берёт, А сонливый да ленивый Идут после за крапивой. Эта маленькая девочка, от которой убежал медведь, всегда приходила в лес первая и уходила из лесу с полной корзинкой. Август – После июля, – сказал Старый Воробей, – идёт август. Третий и – заметь себе это – последний месяц лета. – Август, – повторила Зинька. И принялась думать, что ей в этом месяце делать. Ну, да ведь она была Синичка, а синички долго на одном месте усидеть не могут. Им бы всё порхать да скакать, по веткам лазать то вверх, то вниз головой. Много так не надумаешь. Пожила немножко в городе – скучно. И сама не заметила, как опять очутилась в лесу. Очутилась в лесу и удивляется: что там со всеми птицами сделалось? Только что все гнали её, близко к себе и к своим птенцам не подпускали, а теперь только и слышно: «Зинька, лети к нам!», «Зинька, сюда!», «Зинька, полетай с нами!», «Зинька, Зинька, Зинька!» Смотрит – все гнёзда пустые, все дупла свободные, все птенцы выросли и летать научились. Дети и родители все вместе живут, так выводками и летают, а уж на месте никто не сидит, и гнёзда им больше не нужны. И гостье все рады: веселей в компании-то кочевать. Зинька то к одним пристанет, то к другим; один день с хохлатыми синичками проведёт, другой – с гаичками-пухлячками. Беззаботно живёт: тепло, светло, еды сколько хочешь. И вот удивилась Зинька, когда Белку встретила и разговорилась с ней. Смотрит – Белка с дерева на землю спустилась и что-то ищет там в траве. Нашла гриб, схватила его в зубы – и марш с ним назад на дерево. Нашла там сучочек острый, ткнула на него гриб, а есть не ест его: поскакала дальше и опять на землю – грибы искать. Зинька подлетела к ней и спрашивает: – Что ты, Белочка, делаешь? Зачем не ешь грибы, а на сучки их накалываешь? – Как зачем? – отвечает Белка. – Впрок собираю, сушу в запас. Зима придёт – пропадёшь без запаса. Стала тут Зинька примечать: не только белки – многие зверюшки запасы себе собирают. Мышки, полёвки, хомяки с поля зёрна за щеками таскают в свои норки, набивают там свои кладовочки.