После разговора с режиссером голова разболелась еще сильнее. Версия не прорисовывалась. Но кто-то же из одиннадцати допрошенных вчера людей имел и мотив, и возможность — ведь никто, кроме одного из них, не имел физической возможности убить Шпигеля! Впрочем, и эти одиннадцать такой возможности практически не имели, если действительно все время находились в поле зрения друг друга. Да и оружия у них не было, и на пальцах не оказалось следов пороховой гари. Никто из них в тот вечер не стрелял, это Рон Хан утверждал уверенно, и у Берковича не было основания не доверять выводам экспертизы. Инспектор хотел вернуться домой пораньше, чтобы немного поспать и привести мозг в рабочее состояние, но вместо этого принялся перечитывать протоколы ночных допросов. Одиннадцать человек. Действительно ли они каждый момент времени видели друг друга? Помощник режиссера видел стоявшего в противоположной кулисе пожарного, тот, в свою очередь, наблюдал за осветителем, осветитель видел стоявших в коридоре артистов, те были вместе и, следовательно, никто из них не убивал… В общем, заколдованный круг. А Марк Тараш, в которого Шпигель стрелял из своего пугача, видеть ничего не мог, поскольку после выстрела должен был упасть и глядеть в потолок, изображая покойника. Перед тем, как отправиться домой, Беркович спустился в подвал, в отдел судебной экспертизы, где застал Хана, вносившего в компьютер какие-то числа. — Я так и не нашел, за что уцепиться в деле Шпигеля, — признался инспектор. — Мистика какая-то. — Я тоже весь день над этим размышлял, — сказал Хан. — Версии не моя область, но то, что никто из этой компании не стрелял, — объективный факт. Когда человек стреляет из пистолета, на ладони в течение некоторого времени обязательно можно обнаружить следы пороха… — Что ты мне рассказываешь? — воскликнул Беркович. — Я прекрасно понимаю, что никто из них стрелять не мог. Но стрелял же! Никто не мог незамеченным проникнуть за декорацию. Но проник же! И никто не мог из театра выйти, чтобы вахтер его не заметил. — А если все-таки вышел? — спросил Хан. — Если кто-то мог невидимкой проникнуть за кулисы, он мог таким же невидимкой пройти мимо вахтера. — Или… — медленно сказал Беркович. — Послушай, Рон, я вспомнил одну фразу, которую мне сказал главный режиссер театра. «Шпигель стрелял в Тараша так, будто хотел это сделать на самом деле». — И что? — поднял брови эксперт. — Убили-то Шпигеля, а не Тараша. — Тараш увел у Шпигеля жену, — напомнил Беркович. — Так ведь Тараш увел у Шпигеля, а не наоборот! — Шпигеля все ненавидели. — Не пойму я, куда ты клонишь, — пожаловался Хан. — Пойду, — вздохнул Беркович. — Появилась одна мысль, но никак не думается, голова, как бревно… Поужинав и пропустив мимо сознания рассказ Наташи о том, как они с Ариком гуляли в парке, Беркович неожиданно спросил: — Ты еще дружишь с Дорой? — Ну… — растерялась Наташа. — Мы болтаем по телефону. Но почему ты… — Она все такая же театралка? И в «Барабан» ходит? — Конечно. — Спроси у нее, пожалуйста, были ли она на позавчерашнем представлении. Там артиста убили… — Я и спрашивать не стану. Она мне уже три раза эту историю рассказывала: как перед самым концом спектакля кто-то стрелял в главного героя. — Значит, она там была? — Была. А что, ты ведешь это дело? — Я хочу поговорить с Дорит, — воскликнул Беркович, — позвони ей и дай мне трубку. Минуту спустя он задал наконец мучивший его вопрос: — Дорит, там ведь по ходу пьесы Бональдо должен был стрелять в Гадони. — Да, а вместо этого сам вдруг упал и… — Что значит «вместо этого»? Артист Тараш упал, когда в него стрелял артист Шпигель. Звук выстрела из-за декорации слился со звуком пугача… — Может, Тараш и упал, — неуверенно сказала Дора. — Я не видела, его ведь на сцене не было. — Как не было? — поразился Беркович. — Ну как… Они спорили, перешли на крик, потом Бональдо — то есть, Шпигель — вытащил пистолет, а Гадони — ну, Тараш — бросился бежать, и Бональдо выстрелил ему вслед. Один раз, потом еще, а потом упал. — Вот как! — вскричал Беркович. — Спасибо, Дора, вы просто гений! Положив трубку, он тут же набрал домашний номер эксперта Хана. — Рон, — сказал Беркович, — мы оба лопухи. Мы проверили всех, кроме Тараша. — А его-то зачем было проверять? — удивился Хан. — Кто совсем уж никак не мог убить Шпигеля, так это Тараш. Он же лежал на сцене… — Должен был лежать, согласно пьесе! Но его на сцене не было. Он выбежал за кулисы, обогнул декорации, выстрелил в Шпигеля и вернулся — в это время уже началась паника, занавес опустили, так что ему даже и ложиться не нужно было. — Но его видели сотни людей, включая и тех, что стояли за кулисами! — Если ты говоришь о зрителях, то они Тараша как раз и не видели. А если говоришь о тех, кто стоял за сценой… Я думаю, все они соучастники этого преступления. На следующее утро, уже оформив нужные документы, Беркович рассказывал инспектору Хутиэли: — Шпигеля в театре ненавидели и сговорились убить. Все, кто был в тот вечер за кулисами, знали, что произойдет, и заранее обсудили, что станут говорить полиции. А зрители восприняли все произошедшее, как деталь представления. И то, что после выстрела Шпигеля Тараш бросился бежать, и то, что Шпигель выстрелил ему вслед — а что ему оставалось делать? Он наверняка в эти последние секунды жизни не понял, почему Тараш не падает, но продолжал играть роль. А я был уверен, что уж кто-кто, а актер, лежавший на сцене, не мог иметь отношения к убийству… — Это твои предположения, или ты уже получил доказательства? — поинтересовался Хутиэли. — Оружие. Пистолет найден при обыске в квартире Тараша. Калибр соответствует, Рон сейчас проводит баллистическую экспертизу. — Ну что ж, — улыбнулся Хутиэли, — поздравляю, Борис, и радуюсь вместе с тобой. — Да мне не до радости, — махнул рукой Беркович. — Мне бы поспать часов десять…