— Боря, — сказала Наташа, открыв газету на странице, где была помещена фотография Орны Амихай, с гордым видом шествовавшей между двумя полицейскими, в одном из которых нетрудно было узнать инспектора Берковича, — Боря, она действительно застрелила своего мужа? Беркович с трудом отвлекся от телевизора — шла прямая трансляция баскетбольного матча европейской Супралиги, до финального свистка оставались считанные секунды, а тель-авивский «Маккаби» все еще вел с минимальным отрывом. — Да, — сказал Беркович рассеянно. — Во всяком случае, она в этом призналась. — Не понимаю, Боря, — с досадой сказала Наташа. — Что значит «призналась»? Я не первый год за тобой замужем — что-то не помню, чтобы ты арестовывал людей только по их собственному признанию. Финальный свисток возвестил победу «Маккаби», и Беркович наконец пропустил в сознание слова, сказанные женой. — Улик, к сожалению, тоже достаточно, — сказал он. — Следы пальцев Орны на пистолете, кровь на платье… — А мотив? — продолжала настаивать Наташа. — Тут написано, что Орна обожала своего мужа! Он ей ни разу не изменил за двадцать лет брака! — Ну, за двадцать лет никто ручаться не может, — возразил Беркович, — а в последнее время Симха действительно с другими женщинами не общался. — Вот видишь! — Деньги — гораздо более существенный мотив, чем ревность, — объяснил Беркович. — Деньги? — удивилась Наташа. — Но в статье написано, что больших денег у Симхи Амихая никогда не водилось. — Не водилось, — согласился Беркович. — Писатель он был весьма средненький. Я его раньше, конечно, не читал, но сейчас пришлось — просто ради интереса. Так себе автор, хотя написано бойко. Амихай всегда едва сводил концы с концами — Орна работала в банке, зарплата у нее тоже не из высоких… Но вот что я выяснил на первых же допросах. Во-первых, согласно авторскому праву, все гонорары от переизданий романов Амихая должна после его смерти получать жена. — Ты сам сказал, что это такие деньги… — Вот тут ты ошибаешься! Я говорил с литературным агентом Амихая. Ты знаешь, что, как только в печати появились сообщения об убийстве писателя, все тиражи его книг были вмиг сметены с прилавков? Сейчас допечатывают пять романов, которые при жизни Амихая не могли распродать. А заказов — это я узнал у директора сети Стеймацки — столько, что его жена, конечно, станет богатой женщиной. Как тебе такой мотив? — Разве кто-то мог гарантировать, что после смерти Симхи начнется такой ажиотаж вокруг его книг? — К сожалению, — сухо сказал Беркович, — это легко было просчитать. Кстати, даже литературный агент Амихая как-то сказал ему — и жена с сыном присутствовали при разговоре: «Раскрутить вас можно, но только если вы станете мучеником. Мучеников читатель любит». Вот так. — Я вижу, — сказала Наташа, — ты вполне уверен в своем выводе. — Суд покажет, — неопределенно сказал Беркович. — Правда, — добавил он, — с деньгами Орна не рассчитала. Вряд ли она получит хоть шекель из гонораров мужа — убийца не имеет прав на наследство убитого. — Она это знала? — По ее словам — нет. Услышала только от меня уже после ареста. Но… — Но ты в это не веришь, — закончила Наташа. Беркович действительно не очень верил в то, что Орна была настолько наивна. Уж книги собственного мужа она, вероятно, читала, в одном из романов, самом, кстати, нудном по сюжету, убийца прокололся как раз на том, что рассчитывал стать наследником жертвы, отсидев в тюрьме положенный срок. — Не читала я этой книги, — печально сказала на допросе Орна Амихай. — Я вообще ни одной книги Симхи не читала. Скучно. Допрос проходил на следующее утро после разговора Берковича с Наташей, и инспектор был во власти не только собственных сомнений, но и сомнений жены. — А вот ваш сын Рони утверждает, что вы обожали творчество мужа, — сказал Беркович, заглядывая в лист протокола. — Ах, — пожала плечами Орна, — Рони еще молод, что он понимал в наших отношениях? Я любила Симху, а романы его ненавидела! А Рони казалось, что любовь — это такое… Если любишь человека, то любишь и то, что он делает. — И вы убили Симху, несмотря на любовь? Неужели деньги оказались важнее? — Вам это трудно понять, инспектор? — криво усмехнулась Орна. — Мы с Симхой любили друг друга, но жить в бедности мне казалось унизительным. Если бы он стал работать… Ему предлагали… В редакции, например… У нас были бы деньги… Но Симха говорил, что его призвание — литература… Господи, какая это литература?… В конце концов, я не выдержала. — А что вы скажете о показаниях соседей? Они видели, как к вам в тот вечер приходил гость — молодой человек в костюме. — Наверно, это не к нам, — пожала плечами Орна. — Мы же не одни в доме, шестнадцать квартир… — Где вы взяли пистолет? — спросил Беркович после паузы. — Это пистолет мужа. Я всегда знала, где он лежит. И решила — если Симха меня действительно любит, пусть хоть своей смертью обеспечит меня на оставшуюся жизнь… Никто не говорил, что я не смогу получить его денег… Странно: Беркович жалел эту женщину. Жалел, хотя и знал, что убийство она совершила не в состоянии аффекта, а хорошо продумав. Если бы не пустяк (она стерла с рукоятки пистолета отпечатки своих пальцев, но по неопытности не довела работу до конца — один отпечаток все же остался), обвинение оказалось бы в затруднительном положении. В конце концов, признание — не доказательство… — Подпишите здесь, — сказал Беркович, протягивая Орне бланк протокола допроса. Отправив женщину в камеру, инспектор задумался. Через час должен был прийти Рони Амихай — сын убитого и убийцы. Беркович не очень-то понимал, о чем станет спрашивать. Все вроде бы выяснено еще вчера, на первом допросе. Рони учился в колледже в Тверии, жил там в общежитии, домой приезжал не часто, в вечер убийства ездил в Бейт-Шемеш на день рождения школьного приятеля. Правда, так и не доехал — при въезде в Иерусалим образовалась транспортная пробка, в центре города произошел теракт, и улицы были закрыты для движения. Проторчав в пробке два часа и поняв, что никуда не успевает, Рони пересел на автобус, шедший в сторону Тверии, и вернулся в интернат — об этом есть показания куратора. На вчерашнем допросе Рони, в основном, только плакал, Берковичу пришлось выписать еще одну повестку, но инспектор не предполагал получить от сына Симхи хоть какую-нибудь новую информацию. «Рони очень впечатлительный, — сказала Орна, и эта запись была в протоколе. — Он обожал книги отца… в отличие от меня. Он их все читал запоем и приятелям давал. Рони говорил, что отец — гениальный писатель». М-да… Гениальный, как же. «Вот странное дело, — подумал Беркович. — Сын обожает книги отца, жена обожает мужа, но убивает его, чтобы вылезти из нищеты. Впрочем, не так уж они плохо жили, если снимали квартиру в престижном районе Тель-Авива, а сына отправили учиться в известный колледж. Нет, деньги, о которых говорит Орна, — не убедительный мотив». Но тогда… Не сошла же она с ума, когда взяла в руки пистолет мужа и нажала на курок? В ожидании Рони Амихая Беркович еще раз перечитал протоколы, в ушах у него все время звучали слова Наташи: «Я вижу, ты уверен в своем выводе». Он не был уверен. Более того… Беркович придвинул к себе телефон и набрал номер дорожной полиции Иерусалима. Мысль, пришедшая ему в голову, тоже не выглядела убедительной, но все-таки… Почему не проверить? В дверь заглянул сержант Бирман и сообщил, что явился по повестке некий Рони Амихай. — Пусть войдет, — сказал Беркович. Со вчерашнего вечера Рони немного приободрился — во всяком случае, он не рыдал в ответ на любой вопрос инспектора. Молодой человек будто ушел в себя, что было, конечно, более чем естественно. — Вы знаете, — спросил Беркович, — что стали богатым человеком? Отцовские гонорары принадлежат вам, как воспреемнику авторских прав. — Да? — равнодушно переспросил Рони, но в глазах юноши промелькнул хищный блеск, не ускользнувший от внимания инспектора. — А я думал, что деньги получит мама… — Скажите, — Беркович неожиданно переменил тему, — почему и вы, и ваша мать не говорите о том, что вы — приемный сын? Рони встрепенулся и впервые посмотрел Берковичу в глаза. — Зачем? — взволнованно произнес он. — Какая разница? Папа с мамой хотели, чтобы об этом не знал никто. Зачем вы… Откуда вы узнали? Узнал Беркович элементарно — из справки, представленной Министерством внутренних дел в ответ на запрос о том, сколько лет прожили в браке супруги Амихай и когда родился их сын Рони. — Узнал… — неопределенно отозвался инспектор. — Скажите, знали ли вы, где отец держал пистолет? — Конечно… В ящике письменного стола. Это и мама знала. Упоминание о маме Беркович счел в данном случае неуместным и задал следующий вопрос: — В тот вечер вы провели два часа в пробке, верно? Рони молча кивнул. — И пересели на обратный автобус, — продолжал Беркович. — Если автобусы ходили, то, значит, пробка уже рассосалась? — Ну… — протянул Рони. — Я не знаю. В Иерусалим въезда не было, а из города… — Из города тоже. Трассу открыли одновременно в обоих направлениях. — Не знаю… Просто я понял, что не успеваю и решил вернуться обратно. — Вернулись вы последним автобусом, — сказал Беркович. — Это означает, что выехать из Иерусалима вы должны были часа через два после того, как открыли движение. Что-то не стыкуется в ваших показаниях. — Не знаю… — повторил Рони. — Я не смотрел на часы. — А вот если вы выехали из Тверии не в Иерусалим, а в Тель-Авив, — продолжал инспектор, — то вполне могли доехать до дома и вернуться обратно. У вас сохранились автобусные билеты? — задал Беркович неожиданный вопрос. — Нет, — покачал головой Рони. — Естественно, — сказал Беркович. — Я вам расскажу, как было дело. О теракте в Иерусалиме вы услышали по радио, когда собирались ехать к другу. И о пробках тоже сказали по радио в очередной сводке. Тогда вы переменили маршрут, решили, что сама судьба подсказывает вам… Поехали в Тель-Авив и явились к отцу — точнее, к отчиму, — когда вас никто не ждал. Любви к нему вы никогда не испытывали… И вы слышали, как и Орна, что говорил литературный агент. В общем, план у вас созрел давно, и вы только ждали подходящего момента. — Да вы что… — Рони начал медленно подниматься, но Беркович жестом приказал ему опуститься на стул. — Вы объявились в доме приемных родителей, когда вас не ждали, застрелили Симху, на выстрел прибежала Орна, вы сунули оружие ей в руку, а потом небрежно стерли отпечатки. Ваша приемная мать была в невменяемом состоянии — вы-то отлично понимали, что Орна в любом случае станет вас выгораживать: она вас обожает, готова ради вас на все. А вы… — Глупости, — мрачно сказал Рони. — Что вы выдумываете? Отцовских романов начитались? — Не нужно дерзить, — спокойно сказал Бервович. — Признание Орны мне с самого начала показалось подозрительным. И то, что она якобы не знала, что гонорары мужа ей не достанутся… Знала, конечно, это подтвердил литературный агент. Но главное, на чем вы прокололись: вас видели соседи. Правда, они не уверены в том, что видели именно вас: человек, на которого они обратили внимание, был в костюме, а вы никогда костюмов не носили. — Конечно! — воскликнул Рони. — Терпеть не могу…