— То есть? — Ты сильно расстроишься, если я скажу, что там дело пахнет палачом? Только на это лучше не смотреть, — предупредил Харлампий. — Показывай, — категорически потребовал клиент, уже просчитывая возможные неприятности, в которые мог попасть самонадеянный Жорик. — Я тебе не шут придворный, а боевой офицер! — Ну как знаешь, воля твоя… — Мэтр Харлампий отложил «материал» и снял покрывало с рабочего зеркала. — Давай поглядим. Полированная гладь стекла прояснилась, явив наблюдателям солидную, прекрасно оснащенную пыточную камеру. Региональный координатор Бранкевич, растянутый нагишом на четырех веревках, выглядел убого и непредставительно. Голос его, сулящий палачу всяческие соблазнительные перспективы, был жалок и плаксив. Палач невозмутимо курил, не обращая внимания на нытье объекта. — Зря старается, — заметил маг, прислушиваясь к чему-то недоступному простым смертным. — Палач его не слышит. Он глухой. — А можно уточнить, где это все происходит? — попросил дядя Гриша, чувствуя что-то вроде злорадства при виде бедственного положения коллеги. На его взгляд, подобный опыт пошёл бы Жорику только на пользу. Господам с завышенной самооценкой полезно прочувствовать собственную ничтожность и бессилие перед обстоятельствами. Но это в случае последующего удачного спасения, а если этого дурня там до смерти замучают, то ничего полезного он не почерпнет… — Сейчас скажу, отчего ж нет… Ортан. Даэн-Рисс. Где-то… э-э… сейчас, попробую направление определить… Дверь камеры отворилась с громким стуком — и в кадре на мгновение мелькнула знакомая долговязая фигура, а также известная всему континенту антиобщественно короткая стрижка. И зеркало погасло. — Харлампий! — вскричал агент Соколов, понимая, что сейчас пропустит самое важное. — Что случилось? Я должен это видеть! Мне нужно знать, что он скажет! — Что ж, знать, не повезло тебе, Парамоша, — развел руками специалист. — Тот, кто вошел, амулет носит защитный. От магического наблюдения. Очень сильный амулет, два магистра двенадцатой ступени над ним работали. Ничего мы не увидим, уж извиняй. Что-то ты совсем с лица спал, так все плохо? — Ты видел, кто вошел? — с печальным вздохом поинтересовался дядя Гриша. Магистр аккуратно занавесил зеркало и равнодушно пожал плечами: — Не разглядел. — И правильно сделал. А вот я разглядел. У тебя случайно нет в продаже нательной краски? — Солнце с тобой, Парамоша, я такими зельями не торгую. Сам же знаешь, это не по моей части. — А у кого можно купить? Готовую, прямо сейчас? — Спроси Митрофана, что на бульваре Ивана Драконоборца. У него такие эльфийские зелья бывают. Жена делает. Может, тебе хорошего провидца посоветовать? — Спасибо… — в третий раз вздохнул благодарный клиент и достал из кармана увесистый кошелек. — Провидец тут не поможет. Сколько с меня? Старый полевой агент без всяких провидцев мог предсказать и собственную дальнейшую судьбу, и возможные последствия для нескольких миров. И то и другое вполне тянуло на небольшой конец света. Кантор успел выстрелить один раз. Увидеть результат ему уже не удалось — ливень свинца обрушился с неба, выкосив все живое на участке стены, где стояли стрелки. Кантор с размаху ударился о камень, чувствуя, как из него вышибло дух, и подозревая, что с ребрами повторилась та же история, что в первый день весны. Самое скверное, винтовка выскользнула из рук и упала вниз. Единственное утешение — патронов в ней осталось всего три штуки. Из лежащих рядом товарищей признаков жизни не подавал ни один. Только Пассионарио приподнялся, со стоном сообщая, что у него сломаны все ребра. Кто-то снизу надрывал голос, крича, чтобы стрелки немедленно покинули стены и где-нибудь укрылись: Раньше-то чем думал? Кому тут чего покидать, три десятка трупов — все, что осталось на этом участке… Может, другим повезло больше… — Что, говоришь, кольчуга колдовать мешает? — зло прошипел Кантор, сплевывая кровь, и подхватил вождя и идеолога под руку. — В башню, быстро! Там в развалинах еще можно спрятаться! — Я сам… — простонал Пассионарио, поднимаясь на ноги. — Скорее, они сейчас развернутся… Я не успел… — Давай беги… Кантор отпустил ожившего вождя и бросился к ближайшему трупу, надеясь разжиться оружием и, если повезет, боеприпасами. И вдруг сквозь гул машин услышал стон, доносившийся со стороны лестницы. В надежде, что хоть кто-то еще кроме них уцелел, он метнулся туда — и действительно увидел на верхних ступеньках раненого. Парень тихо поскуливал от боли и пытался ползти, волоча раздробленную ногу. Бросить товарища здесь, чтобы при следующем заходе его добили, Кантор не нашел в себе сил. Пусть даже это был недоумок Бандана со своей вечной красной тряпкой на безмозглой башке. — Навоевался, кретин? — ругнулся Кантор, подхватывая писаря под мышки, и поволок в направлении той самой башни, где укрылся предводитель. — Что ты тут забыл, на стене? Ты что, стрелять умеешь? — Да… — простонал тот и как бы в доказательство покрепче вцепился в непонятную трубу, которая при повторном взгляде на нее показалась Кантору смутно знакомой. — Мне надо наверх… — Тебе надо в лазарет, — огрызнулся Кантор. И мысленно добавил: «Где тебе, скорей всего, отрежут ногу, потому что при таком количестве раненых ни один хирург не станет терять два часа на то, чтобы ее сложить». Но сказать это вслух не рискнул. — Их всего две! — истерически всхлипнул горе-стрелок. — И никто больше не умеет! «Уже бредит, — с раздражением подумал Кантор, не удостаивая ответом это бессмысленное бормотание. — От боли рассудок помутился, что ли?» Они едва успели нырнуть под прикрытие перекошенных балок, как тень летающих машин вновь закрыла небо и свинцовый дождь застучал по камням. — Пусти, — толкнул его в плечо Пассионарио. — Может, хоть в этот раз успею. Толик тоже, раззява, пропустил… — Куда? — огрызнулся Кантор. — Мало получил? Сиди! — Подвинься, дурак! — рявкнул предводитель, отпихнув мистралийца ногой. — Должен же я его теперь хоть куда-то выпустить! Не тебе же на голову! Кантор обернулся и увидел, что имел в виду товарищ, после чего поспешно отодвинулся, попутно обматерив от души недоделанных магов, безруких стрелков, роняющих оружие, ненормальных штатских, которые лезут в битву, а потом стонут у него над ухом, вертолеты, Горбатого, и заодно весь королевский дом Ортана в полном составе. Огненный шар сорвался с растопыренных пальцев Пассионарио, прочертил пылающую дугу над остатками ворот и расплескался о такую же разрушенную башню напротив. Волшебник горестно взвыл и выругался так, что, услышь его папенька, лишил бы дара речи на недельку. Кантор заметил, как из бойницы большой круглой башни вылетел еще один огненный шар, пронесся мимо цели и упал где-то за стеной. Еще он увидел, как навстречу летящим машинам взвилась стая птиц, и понял, зачем Толик с Пьером «лепили птичек». Белые чайки и черные вороны, смешавшись в сплошную серую массу, ринулись наперерез вертолетам и с решимостью смертников бросили свои пернатые тушки под лопасти винтов. Спустя несколько секунд призванные птицы исчезли без следа, будто и не было их, но машины такого налета пернатых тоже не выдержали. Из одной выпал стрелок, красиво размазавшись о мощеный двор, другая, пронесясь низко над крепостью, врезалась в скалу. Ликующий вопль товарищей заглушили выстрелы и гул моторов. Кантор выругался повторно. Надо же было уронить оружие, бестолочь безрукая! Теперь оставалось только пялиться на происходящее и ждать, когда машины уйдут на разворот, чтобы выбежать да подхватить все-таки чью-то винтовку. Пассионарио, занятый изготовлением следующего снаряда, мельком оглянулся: — Кантор, тебе тут что, театр? Позади тебя умирает товарищ и валяется бесхозное оружие! — Смотри-ка, у нас командирский голос прорезался! — огрызнулся Кантор, чтобы не признавать вслух, что предводитель прав. Надо же перевязать этого придурка, он ведь сам уже ничего не соображает… И оружие у него взять, вряд ли оно ему понадобится. С величайшим злорадством употребив на бинты так раздражавшую его красную тряпку, Кантор сжалился над несчастным и разъяснил, что насчет умирания Пассионарио преувеличил. Потому как товарищ этот невнимателен и склонен к панике. Особого эффекта его утешения не произвели. Ходячая Мишень по-прежнему смотрел жалобно и испуганно, и его бескровные губы дрожали, как будто он собирался заплакать. Видимо, теоретическая возможность умереть в ближайшем будущем волновала его меньше, чем реальная боль, которую он испытывал сейчас. — Ну и язва ты, Кантор, в самом деле! — заметил Пассионарио, обернувшись к ним. — Я не паникер, и сказал я это нарочно. Иначе тебя ничем не проберешь. Бандана, пожалуйста, возьми себя в руки хоть на минутку и объясни ему, как пользоваться этой штукой. — Но разве можно… — начал тот и тут же был перебит на полуслове. — Ты не в состоянии сражаться, а я могу метать огонь и голыми руками. Ничего, Кантор разберется. Пожалуйста, поторопись. Возражать любимому вождю, когда он говорит «пожалуйста», да еще и дважды, был способен, наверное, только Амарго. — Вот смотри… — торопливо и сбивчиво заговорил Бандана, протягивая Кантору свою трубу. — Этот рычажок — предохранитель… Снимаешь предохранитель, потом нажимаешь вот эту кнопочку… Идет подача, в это время можно целиться… вот тут, видишь… потом загорается вот эта лампочка, и можно стрелять. Спуск здесь. После выстрела опять надо нажать кнопку подачи. Все просто. Только целься в несущий винт, на корпусе щит… Вот еще обоймы запасные возьми… — А она так и называется — «эта штука»? — с мрачной издевкой уточнил Кантор, у которого на слове «обоймы» прорезалась память. Точно такую трубу он видел в руках у Ольги за мгновение до того, как гостиная Жака была украшена размазанным по стене скелетом. — Для тебя да! — опять вмешался Пассионарио. И добавил, все еще не в силах простить обвинений в паникерстве: — Все равно ученые слова вроде «несущего винта» тебе ничего не скажут. Бандана имел в виду то большое, что крутится над крышей. На корпусе действительно щит от огня, а на винте он не удержится, слишком большая скорость вращения. Вот туда и можно попасть. Хватит болтать, уже летят! Кантор молча высунул ствол из укрытия, передвинул рычажок и нажал указанную кнопку. Пусть он и не знает, что такое «несущий винт», но уж точно разобрался, что ему только что дали в руки. Одно непонятно — с какой радости Амарго взбрело в голову доверять такое оружие растяпистому писарю, когда вокруг полно толковых стрелков? Когда Рельмо пришел в сознание, ему удалось это успешно скрыть. Труднее всего было сдержать стон в первый момент, когда мрачный покой Лабиринта вдруг сменился ярким светом и нестерпимой болью. Несколько секунд, чтобы овладеть собой и не привлечь внимания находящихся рядом. Мало ли кто сейчас может здесь находиться. Удалось. Все прошло тихо и незаметно. Никто не бросился к нему с радостным криком «ах, он снова с нами!». Два женских голоса продолжали свой разговор, не обратив никакого внимания на пострадавшего. Теперь можно спокойно заняться восстановлением своего основательно угробленного здоровья. Прежде всего надо унять боль. Кажется, он ухитрился переломать все конечности, включая голову. Самое противное — лечить себя. Это всегда приходится делать сквозь боль, вслепую и иногда, как вот сейчас, со сломанными руками. Конечно, каждый наставник обязательно обучал ученика необходимым приемам самоконтроля, чтобы можно было обуздать любую боль и должным образом сосредоточиться на восстановлении своего поврежденного организма. И Макса тоже учили, причем наставником был сам дядя Молари, лучший в Семье мастер владения телом. Только ведь как давно это было и как редко приходилось применять полезные умения на практике… До сих пор все в жизни складывалось более-менее благополучно, и только в последние годы возникла необходимость вспомнить, как регулируется кровяное давление. А вот кости ломать не доводилось. Так-так, стоп, сейчас не время мечтать о том, что он сделает, когда доберется до господ, ответственных за его поломанные руки-ноги. Надлежит очистить помыслы от всего лишнего и постороннего и достичь полного сосредоточения. Не издевательство ли это — достигать «полного сосредоточения» со сломанными ногами! Ох, кто бы напомнил, нижняя точка должна быть традиционной или надо брать выше перелома? Или провались они все, да отключить на уровне центров? Или так вообще нельзя? Нет-нет, кажется, можно… точно-точно, тетушка Сибейн свою мигрень всегда так лечит… Соберись, старик, напрягись немножко, чем быстрее ты это сделаешь, тем меньше будешь страдать. Хотя Рельмо честно старался, времени на обезболивание ушло в семь раз больше, чем обычно затрачивала тетушка. И даже втрое больше, чем потребовалось бы зеленому ученику. Но результата он все же достиг и, с облегчением расслабившись, принялся неторопливо разбираться в ситуации. Теперь нужно определить, какие проблемы можно решить магическим путем, а какие оставить врачам. И правильно распределить оставшийся запас Силы, чтобы потом не вышло, как с тем телекинезом. Срастить переломы, понятное дело, не получится. Это только эльфы умеют, и даже у них уходит от нескольких дней до месяца. Пожалуй, стоит пока привести в порядок кровообращение — подстегнуть сердце немного, а то еле шевелится. Давление нормализовать, чтобы избавиться от этой предобморочной слабости и головокружения. Попробовать снять отеки на сломанной челюсти, чтобы можно было хоть сквозь зубы как-то говорить. Да поглядеть, чем можно помочь несчастным сотрясенным мозгам. В состоянии того самого «полного сосредоточения», которое требовалось для лечебной магии, голоса сидящих рядом людей казались однотонным жужжанием, и улавливать в нем какой-то смысл Рельмо даже не пытался, чтобы не нарушить процесс. Когда же все возможное (вернее, все на что хватило сил) было сделано, он приступил наконец к выяснению обстановки. Не торопясь пока открывать глаза, Макс прислушался к разговору своих спасителей. — …Ты бы еще глупее что-то придумала! — непререкаемым тоном командира вычитывала одна женщина другой. — То тебе приходит в голову бредовая гипотеза о несчастном маге, похищенном инопланетянами, которых на самом деле не бывает, и он у тебя сбегает, захватив у этих злых осьминогов летающую тарелку. То у тебя какие-то «прогрессоры» из другого мира, которые непонятно зачем суются в нашу жизнь… Почему не предположить, что этот человек обыкновенный переселенец, а на Кантора похож случайно? Макс застыл, чувствуя, как только что отлаженный пульс опять срывается на четвертую скорость. Это же надо! Вероятность встретить хоть каких-то людей на заброшенном, необитаемом острове была и так почти равна нулю, но его угораздило не только встретить людей, а еще и нарваться именно на знакомых Кантора! — Потому что! — запальчиво возразила собеседница самоуверенной командирши. — Если бы это был переселенец, он бы не оказался живым! Вот сама подумай! Если он в своем мире должен был разбиться насмерть, то и в этом разбился бы! А если нет, то не переместился бы! — А вот и нет! Это зависит от высоты, с которой падать, и от места, куда упасть. Может, там он упал бы на скалы и разбился бы насмерть. А тут — песок. А что, это мысль. Какая сообразительная женщина! Бедному незнакомцу не придется ни симулировать потерю памяти, изобретать для себя правдоподобную легенду — будущие слушатели ее уже сами для него придумали. Да, он переселенец. И похож на собственного сына совершенно случайно. Рельмо чуть-чуть приоткрыл один глаз (второй заплыл и не открывался), чтобы попытаться незаметно сквозь ресницы рассмотреть добрых женщин, которые вытащили его из разбитой машины, умыли, перевязали и так живо интересовались его судьбой. А вдруг они молоды и симпатичны, и можно будет как-нибудь потом познакомиться ближе… Так. Башмачки армейского образца, дорогие, офицерские, летний вариант. Штаны для верховой езды из тонкой замши, не дешевле обуви. Ножки стройные, упругие, уверенно упираются в землю и так же уверенно могут отвесить пинок, способный свалить с ног тролля. Посадка мужская, коленки бесцеремонно расставлены, но лежащий на них меч довольно грубо намекает, что владелица может себе позволить сидеть как считает удобным. Сильные, не по-женски мускулистые руки, облепленные мокрой рубашкой, и такой же крепкий стан. Высокая, упругая грудь, ах какая грудь, замечательная просто, ну почему девушка с такой восхитительной фигурой попадается непременно в такой неприятный момент, когда у кавалера переломаны все кости… Плечи немного перекачаны, как и руки, но это может смущать только неуверенного в себе труса, из тех, что шарахаются от сильных женщин в паническом ужасе. Волосы темные, странно как-то подстриженные… Женщина в штанах за полста золотых вряд ли подрезает себе волосы собственным мечом, которому, похоже, вообще цены нет. Уж на хорошего парикмахера должно бы хватить… А что она делает со своей прической в бою, если волосы пол-лица закрывают? Ну же, красавица, перестань грызть свою вяленую рыбешку, убери волосы с лица и подними глаза! Не может быть, чтобы это лицо было хуже фигуры! — Ну-у не знаю… — протянула вторая девушка после некоторых раздумий, уже почти сдаваясь. — Давай его карманы посмотрим? Может, там документы есть или еще что? Так мы точно выясним, кто он такой. — Как тебе не стыдно! — Воительница отвлеклась от поедания рыбы и все-таки подняла голову, чуть не спровоцировав этим простым движением скоропостижную кончину размечтавшегося кавалера. — Шарить по карманам у раненого, пользуясь его беспомощным состоянием! Не подобает так поступать! Рельмо тихонько опустил ресницы, с сожалением расставаясь сразу с двумя бесполезными и невыполнимыми идеями. Во-первых, королева Кира не станет изменять мужу с потасканным старцем даже из сострадания. А во-вторых, блестящая мысль выдать себя за переселенца обречена на провал, ибо, как только дамы предъявят свою добычу Шеллару, он тут же опознает давнего знакомого.