– Так правдоподобнее будет, – уточнил лейтенант, хлопнув бойца по плечу. Каманин стоял рядом и оглядывал небо, пытаясь просчитать время наступления рассвета. – Пора, – тихо сказал он, обращаясь к Баранову. – Ну все, пошли! – Командир отошел в сторону, уступая дорогу разведчикам. Те, один за другим, стали переваливаться через бруствер, направляясь в сторону вражеских позиций. – С Богом, – почти шепотом произнес Каманин, когда Егор проходил мимо него. Виноградов шел первым, иногда оглядываясь на товарищей. Они делали остановки каждые сорок шагов. Ждали около минуты, прислушиваясь, и снова медленно двигались вперед. Вскоре количество шагов перед очередной остановкой сократилось до тридцати, потом до двадцати. Время ожидания между переходами увеличивалось. Ветер доносил до них с поля жуткий запах разлагающихся трупов. Егор по примеру разведчиков снял с головы пилотку и закрыл ею лицо, оставив только глаза. Они подошли к небольшой лощине, окутанной долгожданным густым туманом. Дышать здесь было гораздо легче. Подсохшая на солнце за время теплых весенних дней почва стала твердой, на ней не оставалось отпечатков обуви. Молодые побеги листвы на деревьях усиливали маскировку. Влажный воздух пропитал одежду. Волнение от предстоящей вылазки усиливалось дрожью от утреннего холода, помноженного на сырость тумана. Разведчики остановились. Они снова надели пилотки на головы, и Егор повернул свою звездочкой к правому уху, как сделал это взводный перед уходом на задание. – Вот и славненько, – произнес почти шепотом смуглый Панин, посмотрев на товарищей. – Егор, тут не больше полтораста метров осталось, – Виноградов обернулся в сторону молодого разведчика, – березки поломанные впереди видишь? – Вижу, – утвердительно прошептал он в ответ, зафиксировав взглядом указанный ориентир. – Возле них несколько воронок от мин. Этот участок простреливается, – Виноградов смотрел в глаза Егору, пытаясь донести до парня последние, самые важные детали, – твоя задача – добежать до этих воронок и залечь в одну из них так, чтобы тебя не было видно. Свернешься калачиком и будешь лежать. Пусть пули свистят над тобой. Фрицы постреляют какое-то время и успокоятся. – Так туман ведь кончится. Я же вижу, что сегодня день солнечный будет. – Егор попытался возразить. – Придется полежать. Возможно, долго, – вмешался в разговор Панин. – И еще вот что. У тебя четыре гранаты. Две будут в руках на боевом взводе. Их нужно бросить так, чтобы они попали точно в траншеи. Иначе нас осколки достанут. Мы рядом будем. Бросай только в траншеи. – И сразу отбегай, – добавил Виноградов, – если видишь, что туго, сразу беги. Отлеживайся в воронках. Как стемнеет, уйдешь. О нас не думай, мы прожженные. Сами как-нибудь выберемся. – Да как же я вас оставлю? Что я ребятам потом скажу? Лейтенанту? – Егор с неподдельной тревогой посмотрел на разведчиков. Панин и Виноградов переглянулись. Каждый из них дал понять другому, что они не ошиблись, выбрав Егора в помощники. – Ну, давай, ты первый! Егор полез в карманы штанов за гранатами. – Не суетись. Все получится. Просто держи их в руках. Сам поймешь, когда работать будет нужно. Или кто-то из нас крикнет. – Панин поочередно выдернул предохранительную чеку из каждой гранаты, что были в руках у Егора. Тот опустил руки так, чтобы не по росту длинные рукава ватной куртки полностью закрыли кисти рук. Почувствовал легкий толчок в спину. Встал и не спеша двинулся по лощине. Они миновали поломанные взрывами березки, возле которых Егор приметил несколько воронок, удаленных на несколько метров друг от друга. Его тряхнуло от неожиданного негромкого крика одного из разведчиков за спиной: – Немчики! Немчики! Не стреляйте! Не стреляйте! Он с трудом узнал голос Панина, ставший вдруг тоненьким и жалостливым. Ноги Егора сделались ватными. Он с трудом переставлял их. Периодически быстро поворачивал голову в стороны, краем глаз видя идущих за ним товарищей, которые расходились в разные стороны, но при этом двигаясь почти в одну линию с ним. Сердце безудержно колотилось от волнения. Воздуха не хватало. Егор начал дышать ртом, выпуская клубы пара. Он чувствовал, как холодеет кожа под одеждой, а внутри тела закипает настоящий жар. – Не стреляйте! Мы сдаваться идем! Не стреляйте! – почти завыл Виноградов, идя метрах в десяти слева от Егора. – Немчики, мы сдаемся, не стреляйте! – покричал в очередной раз Панин, шедший в нескольких метрах справа. – Не стреляйте, мы сдаемся! – подыграл им Егор, заметив, что голос у него получился гораздо грубее и звучал хрипло. Наконец в тумане стали проявляться очертания чужих касок – немцы спешно собирались на небольшом участке своей траншеи. Разведчики выходили прямо к пулеметной точке противника. Несколько солдат стояли с карабинами наперевес. Их было видно только по грудь, остальное скрывал бруствер и глубина земляного укрепления. По примыкающей траншее, уходившей куда-то в сторону немецкого тыла, подошли еще несколько гитлеровцев, которые, оценив обстановку, закинули свои карабины за спину и начинали радостно высказываться на своем языке в адрес сдававшихся в плен красноармейцев. – Остановись, Егор! – услышал разведчик голос Панина и замер, глядя на улыбающихся немецких солдат. Он еще выше поднял руки, пытаясь глубже запрятать свои смертоносные подарки гитлеровцам. Со стороны это выглядело как подтверждение намерений добровольной сдачи в плен. Гитлеровцы постепенно расслабились. Егору стало хорошо видно, что враг окончательно потерял бдительность. Солдаты смеялись, обмениваясь шутками, показывали пальцами на Егора, вид которого был довольно комичный из-за большого размера телогрейки и небрежно надетой на голову пилотки. Вдобавок все трое успели изрядно выпачкаться, преодолевая еще не полностью просохший овражек, по которому подбирались к лощине. Обмен колкими шутками продолжился обсуждением того, куда направлять нежданных гостей. Один из немцев, что подошли по примыкающей траншее, замахал рукой Егору, потом Виноградову и Панину, подзывая их к себе. Другой, из пулеметного окопа, тоже стал указывать им жестами, что нужно двигаться в направлении тыла. Он смотрел прямо на Егора, что-то по-своему объясняя ему и указывая рукой назад. – Давай! – Панин подтолкнул Егора, и, как только тот сделал несколько шагов, сам двинулся в направлении немецких окопов. Егор шел прямо на немца. «Сейчас, сейчас, сейчас». Он посмотрел направо и встретился взглядом с Паниным, который подал ему знак, моргнув глазами. Несмотря на охватившее его волнение, Егор уже понял, что у гитлеровцев не было никакого сомнения, что вышедшие к их позициям красноармейцы действительно сдаются. Егор уже на бруствере встретился глазами с тем самым немцем, который активно указывал ему направление. Разведчик сделал еще два шага и, стоя почти на самом краю траншеи, резко наклонился, выбросив из рук гранаты, которые упали точно на грязное земляное дно: – Нате вам! Егор резко отпрыгнул назад, почти в воздухе повернувшись спиной к немцам. Он успел пробежать несколько шагов, на ходу разобрав крики Панина и Виноградова: – Получите, гады! – Вот вам! Он не видел действий разведчиков, услышал только резкий окрик одного из них: – Ложись! Сразу после этого из немецкой траншеи громыхнули почти одновременно два взрыва. А следом за ним, один за другим, прозвучали еще четыре громких хлопка. Гитлеровцы не успели среагировать. С их стороны послышались громкие крики. Кто-то стал истошно орать от боли. – Давай! – одновременно закричали Виноградов и Панин. Егор, еще лежа на земле, успел быстро повернуться в сторону товарищей. Мгновенно сообразив, он вскочил на ноги, тут же достал из карманов телогрейки еще две гранаты. Выдернул чеку одной из них и, схватив вторую, в несколько прыжков подбежал к краю траншеи, перепрыгнул ее, пробежал еще несколько метров в сторону ее отвода в гитлеровский тыл и метнул приготовленную гранату в видневшийся в тумане земляной коридор. Не дожидаясь взрыва, побежал назад. Снова остановился на краю траншеи и, выдернув чеку, бросил гранату с размаху в трепыхавшегося на дне окопа раненого немца. Сделал он это так, будто в руке его была не боевая граната, а тяжелый камень, которым он собирался убить врага. Раздался взрыв, потом второй. Егор, помня указания разведчиков, сломя голову помчался к березкам. В горячке короткого боя он проскочил намеченный ориентир из поломанных березок, упал на скользкой траве, быстро вскочил и с размаху прыгнул в одну из воронок. Позади, один за другим, ударили еще четыре взрыва, в промежутках между которыми были слышны воинственные матерные выкрики красноармейцев, отчаянные вопли и звериный рев раненых и умирающих гитлеровцев. Егор тяжело дышал, лежа на дне небольшой воронки. Он не мог перевести дыхание. Возле себя он четко услышал чьи-то быстрые шаги. Он стал протискивать руку под телогрейку, к нагрудному карману гимнастерки, где лежал выданный ему на время вылазки «браунинг». – Егор! – услышал он поблизости от себя голос Панина, перебивавший все еще доносившиеся со стороны немецких траншей крики и ругань раненых. – Живой! – громко и радостно ответил он. – Молодец! Сделал все как надо! – снова прокричал Панин. – С боевым крещением в разведке тебя, Егор! – где-то недалеко прозвучал голос Виноградова. Молодой разведчик посмотрел на небо. Он лежал на дне воронки, поджав к лицу коленки и прижимая к груди приготовленный к бою «браунинг». В ответ на поздравления товарищей он громко ответил им: – Служу Советскому Союзу! Едва он прокричал это, как по барабанным перепонкам стали бить пулеметные очереди, пули вспороли землю недалеко от воронок, в которых лежали разведчики, блестяще выполнившие боевую задачу. Веер смертоносного огня проносился буквально рядом, разрезая пелену тумана, уходил в сторону, потом возвращался, кроша в щепки стволы березок. К первому пулемету подключились еще несколько, щедро поливая огнем пропитанную весенней влагой землю. Егор вжался в рыхлое дно воронки, размер которой едва скрывал его от пулеметного огня. Он зажмурил глаза и напрягся. Изредка он поднимал веки и смотрел на светлеющее с наступлением утра небо. Наконец стрельба стихла. Но еще хлопали одиночные винтовочные выстрелы, чередовавшиеся с криками отчаянной ругани, смысл которой легко угадывался и без знания немецкого языка. Несколько голосов оживленно кричали, кто-то громко стонал от боли, кто-то вопил и просил о помощи. Было понятно, что в гитлеровских траншеях творится что-то невообразимое. Егор стал прислушиваться. Его очень пугала мысль о том, что вот-вот может начаться погоня за разведчиками или скорая ответная вылазка противника. Он передернул затвор пистолета и направил его в сторону врага. Напряжение в теле, едва не сдавленном мышечным спазмом от навалившегося сильнейшего волнения, не спадало еще около получаса, покуда из немецких окопов еще слышались стоны раненых. Наконец шум стал стихать, напряжение постепенно отпускало Егора. Он, почти не мигая, начал смотреть в небо, наполненное солнечным светом и редкими белыми облаками. Дыхание его постепенно выровнялось, но тело все еще напоминало боевую пружину, готовую в любую секунду к бою. Ожидание близкой опасности не покидало его. Заряженный «браунинг» лежал в ладони. Лишь легкий ветерок немного охлаждал голову, шевеля короткие волосы и донося со стороны немецких траншей редкие голоса на чужом языке. Егор начал успокаивать себя наблюдением за проплывающими по небу облаками. Впервые за последние сутки его мозг смог переключиться на привычные мысли. Он с благодарностью вспомнил Николая, представляя себе их будущую случайную встречу, на которой он обязательно расскажет другу о своем боевом крещении. Постепенно он стал вспоминать ребят из восемнадцатого запасного стрелкового полка, с которыми в составе маршевой роты прибыл на передовую и участвовал в атаке на немецкие пулеметы. Он погрузился в мысли о тех, кто остался навечно на грязном от пороховой гари снегу среди тех, кто был убит во время предыдущих многочисленных безрезультатных атак. Сначала он улыбался и с трудом сдерживался, радуясь благополучному исходу дела и всей своей судьбе, наконец-то одарившей его удачей и уверенностью в смысле своего существования. Потом его стали одолевать скорбные мысли и тяжелые воспоминания, по щекам потекли слезы.