Муж с матерью тут же оборачиваются. От обоих исходит волна ненависти и злобы, которая буквально сжигает все на своем пути. — Ну, долго еще ждать? — Я выгибаю бровь, подходя к ним. Теперь между нами не больше метра. — Да как ты смеешь нам что-либо указывать, а? — еще больше заводится свекровь. Я даже не успеваю среагировать. Увернуться или отойти в сторону... Мою щеку с диким звоном обжигает увесистая пощечина, растекаясь по нежной коже болезненным ощущением. Я автоматически хватаюсь за нее ладонью, едва не спотыкаясь и не падая на пол, но вовремя выставляю вперед другую руку. Глотаю ртом воздух, неверяще качая головой в полнейшем шоке от действий свекрови. Бросаю взгляд на Бурака, ожидая хоть какой-то реакции, но... ее нет. Он застывает столбом, смотря на меня сверху вниз. А свекровь гордо вскидывает подбородок и усмехается. Ей радостно оттого, что она сделала... Глава 7 Мне хочется провалиться сквозь землю, чтобы не видеть всего этого. Хочется исчезнуть и не смотреть в глаза Бурака, который что-то шипит сквозь стиснутые зубы. Взяв за локоть, муж резко поднимает меня и рассматривает внимательным взглядом. На миг мне даже кажется, что в его глазах мелькает что-то вроде сожаления из-за действий матери, а может быть, сочувствие ко мне... Или боль. Хотя... это невозможно в нынешних обстоятельствах. — Отпусти! — Я выдергиваю руку и, вздернув подбородок, в упор смотрю на свекровь, на лице которой отражается триумф. — Клянусь... Клянусь, что вы пожалеете. Все. До единого. Бросив на мужа гневный взгляд, я иду к лестнице и снова поднимаюсь на второй этаж. Возвращаюсь в комнату сына, а затем, проверив, не проснулся ли он от этих криков, захожу в ванную. Включаю кран и несколько раз ополаскиваю горящее лицо, будто пытаясь стереть все, что случилось. Щека пылает, но даже холодная вода не помогает остудить нежную кожу. А слезы катятся и катятся, погружая меня в бездну эмоций. Мне больно. Не от пощечины, нет. А оттого, что Бурак промолчал и ни слова не сказал матери. Больно оттого, что наши отношения больше никогда не станут прежними. Нашей семьи больше нет. Нас с Бураком — нет. И сколько раз мне нужно в этом убедиться, чтобы наконец смириться с этой простой истиной? Глядя на свое отражение в зеркале, я ловлю себя на мысли, что настолько ужасно не выглядела даже тогда, когда жить было не на что. Когда денег не хватало на нормальную еду и одежду, когда носила я рваные кроссовки. Лицо бледное, под глазами — темные круги из-за недосыпа. Для пущего эффекта на щеке остались красные отпечатки пальцев свекрови. Выйдя из ванной, снова бросаю взгляд на сына. Он спит все в той же позе. Не хочу его будить. Поэтому тихо закрываю за собой дверь и иду в нашу с мужем спальню. Достав из гардероба спортивную сумку, закидываю туда все, что попадается под руку. Мне нужно лишь несколько костюмов, которые могут понадобиться при устройстве на работу, и самое главное — документы и диплом. Конечно, без Али я оставаться не хочу, но и в этом доме тоже. Здесь не жизнь, а ад наяву. Безусловно, ради сына я бы согласилась на все условия, но свекровь такого точно не позволит. Я уверена. Начнет строить козни, пытаясь выгнать меня из дома. Снова спускаюсь по лестнице. Положив сумку у входной двери, иду на кухню, чтобы выпить воды. Но застываю на месте, слыша недалеко от себя гневный голос Бурака: — Что ты себе вообще позволяешь? Муж зол. И... я впервые слышу, чтобы он так сильно повышал голос на мать. — Чего достойна, то и получила! — отвечает свекровь. Я прямо вижу, как она складывает руки на груди и дерзко вздергивает подбородок, ни капли не жалея о той пощечине. — Мама, она моя жена! Хочешь ты того или нет, любишь ты ее или нет, ОНА. МОЯ. ЖЕНА. Какая бы ни была! Ты понимаешь, что я говорю? Даже удивиться не могу. Бурак защищает меня? Серьезно? Совесть взыграла? Да только какой мне толк от такой защиты, если он сам меня перед всей семьей опозорил и из дома вышвырнул? Смысла в ней после того, как его мать влепила мне пощечину? После того, что Бурак промолчал? Правильно — никакого! Поздно! — Она тебя недостойна, сынок, — уверяет Сания. — Я найду тебе другую. Гораздо моложе, умнее и... воспитаннее! У меня есть на примере пара прекрасных девочек. Все из хороших семей. Не то что эта детдомовская дрянь... Никаким манерам не научили. Из горла вылетает смешок. Хочется тут же закричать, показать, что я рядом и ее слышу, а затем высказать все... Все, что накопилось в душе. Но я решаю не лезть к этой акуле, потому что это бесполезно. Каждый останется при своем мнении. Как она относилась ко мне пять лет назад, так и продолжит относиться. И если я сейчас начну доказывать, что порой детдомовские дети гораздо лучше и добрее, чем те, кто родился с золотой ложкой во рту... Но я молчу. Все равно уже. Ничто не вернуть назад. Ничто не станет как прежде. Ничто больше не изменится. — На выход, мама! — грубо отвечает Феррахоглу, явно выгоняя мать из кабинета. — Мне нужно поговорить с Абрамовым. Выходи! И веди себя прилично, не набрасывайся на Лейлу. В первую очередь из-за того, что она тебе никто! Не любишь ее? Да пожалуйста! Но не лезь в нашу жизнь. Всего несколько секунд, и я слышу, как со всей силы захлопывается дверь. Стук каблуков, тихое рычание... Свекровь замечает меня. Я даже не реагирую, жду, что она мне скажет. Снова поднимет руку? Или придумает что-то новое? Не боюсь я ее, и сбегать от Сании Экремовны, как последняя трусишка, тоже не собираюсь. Моя совесть чиста. Я ничего плохого никому не сделала. И зла не желала. Я не изменяла мужу. Любила его, ухаживала за ним, дарила заботу и ласку. Но он, увы, не оценил. — Ты что, подслушивала? — шипит она сквозь зубы, надвигаясь на меня. Останавливается в двух шагах и тычет пальцем в мою грудь, цедит с яростью: — Ты сейчас же свалишь из этого дома и больше никогда тут не появишься! — Вы мне не указ, — отвечаю ей в тон и, сложив руки на груди, сканирую ее таким же презрительным взглядом. — Все пяти лет нашего с Бураком брака вы отчетливо давали мне понять, как сильно ненавидите. Но все же я считала, что вы разумная женщина и возьметесь за ум после рождения внука... Вижу, что я ошиблась. Вы ломаете жизнь не только Бураку — вашему родному сыну, но и Али — вашему внуку. Себя я в расчет не беру, потому что на меня вам абсолютно плевать. Вы ко мне как к человеку-то не относились, не только как к невестке Я настолько вам не подходила? Но знайте, что вы еще пожалеете о том, что так поступали. — Пожалею? Я? — Сания Экремовна вскидывает брови и скользит по мне таким взглядом, будто ей противно на меня смотреть. — Повторяю: дрянь ты продажная. Вали отсюда как можно дальше и к моему сыну не приближайся. Я найду ему девушку, которая будет его любить и уважать. Не из-за денег Бурака, как ты! Поняла меня? Я усмехаюсь ее словам. — Я уйду, конечно. Уйду, не сомневайтесь. Но заберу с собой сына. Плевать я хотела и на вас и вашего Бурака, который дальше своего носа ничего не видит. Знаете, Сания Экремовна, разочарование — это стена, которую очень сложно пробить, зато легко выстроить. Поверьте, я не горю желанием тут оставаться. Катитесь к черту всей своей семьей после того, как вы меня оклеветали и грязью облили. Меня волнует лишь Али, больше ничего. Ясно? Удивительно, что я так спокойна. И не знаю, откуда такая уверенность, что мой малыш стопроцентно будет со мной. То ли интуиция, то ли еще что. — Пошла вон! — рявкает Сания Экремовна. Она резко наклоняется и делает то, чего я совсем не ожидаю: хватает меня за волосы. — Пошла вон, я сказала! Живо! Глава 8 Свекровь толкает меня к выходу. Я же, взяв себя в руки, впиваюсь ногтями в ее запястье. Женщина шипит от боли и сразу же отпускает меня. — Думаете, что я буду молчать? — говорю отчетливо. — Если так, то вы ошибаетесь. Катитесь к черту, я сказала! Стадо баранов! Слишком грубо, знаю. Никогда не позволяла себе так выражаться, но сейчас эмоции берут верх. Они при любом раскладе считают меня продажной. Женщиной, которая из-за денег жила с их сыном целых пять лет. Доказывать что-либо смысла нет. Но мой муж должен знать, что это не так. Зачем он так поступает — только черт поймет. Либо ревность все мозги съела, либо ему легче поверить прессе и своей семье, чем мне. Плевать. Думать об этом бесполезно. Ничего не поможет. Взяв свою сумку, я бросаю на свекровь насмешливый взгляд. Всем видом даю понять, что меня тошнит от нее. Затем выхожу и захлопываю за собой дверь. Но только снаружи я понимаю масштаб всей катастрофы. Становится тяжело дышать. Потому что за стенами этого дома спит мой сын. А я ухожу, оставляя его с ними. Али... Господи... Прости меня, малыш, умоляю. Уходить не хочу, но выбора не остается. Не могу быть тут, с ними. Их ненависть выворачивает душу наизнанку. Я еще вернусь за тобой, обещаю. Обещаю, родной... Со слезами на глазах я сажусь в машину. Еду к бабушке, единственному человеку, который не станет задавать тонну вопросов. Послушает, если я начну рассказ. А если не буду говорить, то и допросов устраивать не станет. Дорога занимает достаточно много времени. К дому, где мы с сестрой прожили несколько лет, доезжаю за полтора часа. Ежеминутно кошусь в сторону телефона и проверяю, не позвонил ли Бурак? Однако ничего подобного нет. Ему плевать и на меня, и на ребенка. Наверняка мать снова начнет на меня жаловаться, говорить, что мне безразлична судьба Али и поэтому я ушла. Бог всем судья. Все-таки надеюсь, что справедливость рано или поздно восторжествует. А бумеранг настигнет семью Феррахоглу. — Лейла... Какой приятный сюрприз, — широко улыбается бабушка Ясемин, увидев меня на пороге квартиры. — Привет. Впустишь? И... накормишь? Аппетита нет от слова совсем. Но чтобы держаться на ногах, мне нужно поесть. — Что-то не так? — интересуется она, едва я возвращаюсь на кухню, помыв руки в ванной. — Есть такое, ба. — Я рассматриваю шторы, потолок. Мебель как новая, хотя ремонт мы делали три года назад. А точнее, Бурак сделал и все обновил. Даже окна. — Но можно я расскажу потом? — Конечно. Ты кушай, не отвлекайся. — Бабушка отводит взгляд. — Ба, — зову я ее. Она отворачивается, лезет в холодильник и, взяв оттуда кефир, наливает в стакан. — Ты чего? — Ничего, — пожимает она плечами, продолжая стоять ко мне спиной. — Бабуль... — Значит, они поверили той статье? Тем новостям? — наконец раздраженно говорит она. — Откуда ты узнала? — обреченно выдыхаю я. Видимо, промолчать не получится.