— А почему ты на диване спишь? — А ты чего так рано проснулась? — Не знаю, — пожимает плечами. — Захотела хлопьев. Вы с мамой поссорились, и она тебя выгнала на диван? — Ну… — улыбаюсь Аленке. — Можно и так сказать. Аленка отставляет миску с остатками хлопьев, выключает планшет и ложится рядом. Обнимает тоненькими ручками и тяжело с большим сочувствием вздыхает, а после шепчет: — А мне не разрешают спать на диване. — Тебе не нравится твоя кровать? — Нравится, — отвечает Аленка, — но иногда хочется поспать на диване. Вот прям всю ночь. Целую ее в макушку, которая пахнет клубничным шампунем и вновь откидываюсь на подушку. Мне муторно. Хочется Нину жестко продавить под себя, заставить быть тихой и сыграть в игру “ничего не было и все хорошо”, но она даст отпор. И, на самом деле, она этого только и ждет, чтобы броситься в атаку. Несколько грубых продуманных фраз ночью, и глаза загорелись, но, возможно, теперь Нина хотя бы на время не будет жрать себя поедом из-за ребенка, которому не повезло. Да, это была наглая манипуляция. Разозлить, задеть ее самолюбие и связать мысли о Наде и ее животе с обидой за мои слова о ее беременных истериках. Опасный ход, но жалость Нины к ребенку, зачатому в туалете в сильном опьянении, мне не нужна. Я пытаюсь найти во всем этом безумии рациональное решение, которого, возможно, и нет. — Па, — сонно шепчет Аленка. — Я уже маме сказала… Я переписывалась с одной… — Мама мне сказала. На меня накатывает дикая злость. И при всех своих размышлениях о сложившейся ситуации я хочу остаться не мразью, а человеком. Реально ли это? Жену хочу задавить, зубастую Надежду стереть в порошок. Избавиться от нее вместе с пузом, но к чему все это приведет? — Ален, — прижимаю к себе дочь, — я тебя очень люблю, и ты должна в это верить. — Я верю. — Верить во что бы то ни стало, — шепчу я в ее запутанные волосы. — Слышишь? Даже когда мама и папа ссорятся, мы вас очень любим. — Я знаю. — Ален, — прижимаюсь щекой к ее макушке. — Та, кто тебе написала, не хочет, чтобы мама и папа были вместе. — Мама сказала, что нам могут завидовать. — Могут так завидовать, что хотят разрушить все, — продолжаю шепотом я. — Сделать больно, наговорить гадостей, сделать близких людей врагами, навредить… Аленка садится и хмуро вглядывается в мое лицо. — И та, кто тебе написала, такой человек, — серьезно говорю я. — Это моя вина, что я не увидел в ней плохих намерений, которые коснуться вас. И она хочет отобрать у вас все. Меня, наше благополучие, наше доверие. И сейчас с мамой… Должны защитить вас, поэтому… — Поэтому они должны развестись, — раздается тихий голос Арса, который заходит в гостиную. Аленка со страхом смотрит на него и бледнеет. Арс садится, опять зевает и подхватывает миску с размокшими в молоке хлопьями. — Иначе у нас все заберут, — Арс отправляет ложку в рот и спокойно смотрит на Аленку. Глотает и улыбается: — Даже дом. — Что? — охает Аленка. — Ну, вот так, — пожимает плечами Арс, — поэтому папе надо оставить все нам и маме, сыграть, что он ушел от нас, чтобы к нам не лезли всякие нехорошие люди и не могли забрать, например, твоих кукол. — Что? — пищит Аленка. Мой сын пришел, встал рядом со мной под каменным градом и накрыл мою тупую башку щитом. — Да, могут и кукол забрать, — Арс невозмутимо жует. — А новых можем и не купить, потому что опять придут. — Я так не хочу, — Аленка хмурится. — Поэтому наших врагов надо обмануть, — Арс откладывает ложку и выпивает молоко из миски, которую отставляет и вытирает губы. — И не только обмануть, но и никому не верить кроме меня, Марка, мамы… — делает паузу, кинув на меня мрачный взгляд, и добавляет, — и папы. — Куклы только мои, — Аленка зло сползает с дивана, одергивает пижаму и щурится на Арса. — Не отдам. — А мы ничего не отдадим, — Арс тоже щурится, — но в этом нам помогут только мама и папа. И мы им верим? — Да, — Аленка хмурится. — Разбуди Марка, — Арс зевает. — Надо и его предупредить, а то он потом ныть будет, что от него все скрывают. Только маму не разбуди. — Ладно, — Аленка кивает, пятится и скрывается за дверью на носочках. Арс приглаживает волосы, и я шепчу: — Спасибо. Я едва сдерживаю в себе порыв прижать к себе Арса, но ему сейчас не нужны объятия. — Я тебе поверил, — переводит на меня темный взгляд. — Ты всегда был за нас. Накрываю рукой глаза, которые краснеют от слез стыда и благодарности, и выдыхаю: — Спасибо… Выжидаю пару секунд и сажусь. Сидим в тишине. Отец и сын. Вот только недавно орал на полу среди разбросанных игрушек из-за того, что сполз носочек. Вырос. — Стремно быть старшим, — недовольно фыркает, — но зато как мне в рот заглядывают, — разворачивается ко мне, — маму и папу можно не слушать, а вот старшего брата… тут без вариантов. А следующий так вообще будет боготворить. — Вероятно так и будет, — соглашаюсь я. — Так рано, — в гостиную заползает Марк и ложится на пол. — Вы совсем обалдели… Блин… Спать хочу… — Вставай, — за ним появляется Аленка, которая хватает его за руку и тянет на себя. — У нас семейный совет… Без мамы. — Не хочу…. Я заболел, — наигранно кашляет, — у меня температура… Отстань… Отмахивается от Аленки и сворачивается на ковре в позу эмбриона: — Надоели… Даже мама еще спит… Встаю и шагаю в сторону столовой: — Я пойду завтрак готовить. Есть особые пожелания? И Марк ведется на мою хитрость. — Сосиски, — приподнимается на локтях. — Жареные. Глава 24. Будь в курсе Выползаю из спальни и удивляюсь тому, что мои дети выходят из своих комнат уже при всем параде. Умытые, одетые, причесанные и рюкзаками в руках. Так. Я собиралась их в панике будить и угрожать тем, что они опоздают в школу, но он меня сейчас удивляют меня своей собранностью. Даже Марк не зевает с нытьем, что ему все надоело. — Никому кукол я не отдам, — Аленка обнимает меня и важно шагает к лестнице. — Даже старых.