Когда-то Мюриэль мечтала стать частью того блистательного лондонского мира. Наивно полагала, что, выйдя замуж за одного из самых завидных женихов Британии, ее ждет насыщенная, сверкающая жизнь. Но реальность оказалась жестока, и теперь она была не более, чем наблюдательницей. Скучной и уставшей. Всегда очень уставшей. Прошло два года с их первого поцелуя. Почти год со свадьбы. Полгода с тех пор, как отец Малкольма умер, а сам он стал графом. И ничего из этого не радовало Мюриэль. Какой толк в красавце-муже, когда он с тобой не разговаривает? А этот проклятый титул и вовсе стал ярмом на ее шее. Прилив раздражения поднялся в ней, угрожая наводнением. Даже сейчас, когда вот-вот наступит Рождество, ее муж мчится в Лондон, чтобы сделать черт знает что Бог знает с кем. Она предполагала, что у него там любовница. В конце концов, все приличные джентльмены держат любовниц именно в Лондоне. Ну, надо отдать Малкольму должное — он хотя бы имел совесть делать всё тайно, ведь имя Мюриэль всё еще не полощут в той самой газете, которую она держала в руке. Небольшая милость, но не способная уменьшить боль в ее груди. Боль, причиненную человеком, который обещал подарить ей весь мир… а потом оставил ее жить в нем одну. Кэти зашла в гостиную с тарелкой в руках. — Спасибо, — пробормотала Мюриэль. — Сейчас вернусь с накидкой, госпожа. Когда служанка ушла, она вяло потыкала приборами в яйца и толстый кусок бекона, откусив один-единственный кусочек от своего унылого завтрака. Аппетит покинул ее так же, как Малкольм. Когда сестры в последний раз ее видели, то наперебой причитали, как же сильно она похудела. Не то чтобы ей было до этого дело теперь… Всё, что ее беспокоило — придется снова ушивать платья, чтобы они не свисали с ее и без того стройной фигуры. Чтобы заглушить хотя бы часть своих тягостных мыслей, она снова устремила взгляд в газету. А там, — сразу после абзаца, посвященного скандальному браку ее старшей сестры с виконтом Рочфордом, — перемывали кости не кому-нибудь, а принцу-регенту. «…Его Высочество снова высказал желание аннулировать брак с принцессой Каролиной! Он называл этот союз величайшей ошибкой…» Как забавно, что у Мюриэль есть что-то общее с самим принцем-регентом. Ошибка — вот чем был ее брак. Всего лишь глупая ошибка, порожденная юностью, страстью и одним несчастным поцелуем, украденным в тени. То, что начиналось, как пламя, быстро остыло и теперь тлело, как оставленный без присмотра очаг. И самое ужасное, что это была ее вина. Кого ей еще винить? Она позволила себе поверить в сказку, но вместо того, чтобы превратиться в принцессу и ускакать в закат в объятиях прекрасного принца, она стала лишь птицей в позолоченной клетке. Птицей, чью песню принц не желает слушать. И как теперь всё исправить? Ей было противно от мысли, что именно так она и проведет всю оставшуюся жизнь. Ее взгляд снова скользнул по строчкам, будто они манили, притягивали ее к себе. «…Его Высочество высказал желание аннулировать брак…» Что-то странное, болезненно-теплое шевельнулось в ее груди. Возможно, это надежда? «…аннулировать брак…» Мюриэль отложила газету и подняла вилку, чтобы снова потыкать бекон. Нет, она не могла заставить себя съесть еще хотя бы один кусочек. Вместо этого, сжимая чашку в руке, чтобы согреть ледяные пальцы, она поднялась со стула и подошла к окну. Взглянула на заснеженную дорогу… …и начала думать о том, как именно ей себя спасти. Глава 2 Малкольм расплатился за покупку и сунул небольшой сверток себе под мышку. Его камердинер открыл дверь, и они вместе вышли на оживленный лондонский тротуар, при этом чуть не врезавшись в торговца, продававшего серебряные колокольчики и другие безделушки. Рядом дети бросали друг в друга снежки, и один из снарядов попал в Макольма. Тот напрягся, раздраженно фыркнув. Ну вот, теперь Джонсону придется еще тщательнее чистить его пальто… Он мог только предполагать, каким суровым стало его лицо, но дети тут же разбежались, как мыши с тонущего корабля. Малкольм хотел было продолжить путь, но мимо проехали сани, а в его сознание ворвался голос старушки, собиравшей деньги для детского приюта. Женщина раздавала всем, кто кинет монету ей в корзину, веточки омелы, перевязанные красными лентами. Суета, кругом суета… Мэл глубоко вдохнул в себя морозный декабрьский воздух. Не то чтобы ему всё это не нравилось, но… Вообще-то, когда-то он искренне любил Рождество. Его самыми теплыми воспоминаниями из детства были как раз такие вылазки в Лондон вместе с отцом — когда вокруг каждого столба были обмотаны вечнозеленые ветви, окна лавок украшали праздничные венки, а запах сосны был такой густой, что пропитывал даже одежду… Вот только Малкольм давно уже не ребенок. Он граф, черт возьми! У него есть куча дел и море ответственности, и он не мог позволить себе тратить время на глупости. — Мне отнести это в карету, милорд? — спросил камердинер, кивнув на сверток. — А? Что? Мэл растеряно похлопал себя по карманам и достал пару шиллингов, которые тут же отправились в корзину старушки с омелами. — Ваша покупка, — уточнил камердинер. — Мне отнести ее в карету? Джонсон протянул руку, чтобы принять поклажу. — Да, пожалуй… — пробормотал Мэл. — Сэр! Камердинер и Малкольм одновременно вздрогнули и обернулись. К ним подлетела старушка. — Сэр, вы забыли омелу! Мэл уставился на нее, как на сумасшедшую, а через мгновение у него вырвался еще один раздраженный вздох. Он прикрыл глаза, отчаянно пытаясь найти в себе силы остаться вежливым. Так… Бои снежками были забавными, пока он сам не находился на линии огня. Звенящие сани были транспортом, достойным восхищения, а венки на окнах приятно пахли, хоть и не служили никакой цели, кроме как быть красивыми… Но омела? Серьезно? Уж без омелы-то он точно мог обойтись. — Нет, я не забыл, — ответил он как можно сдержаннее. — Мне просто ничего не нужно. Он уже повернулся к своему камердинеру. — Джонсон, почему бы тебе не… — О нет, сэр, вам придется взять омелу, — настаивала старушка. — Это благодарность за ваше щедрое пожертвование! Она подошла к нему почти вплотную и сунула букет зловонного кустарника ему в лицо. Терпение Малкольма стремительно заканчивалось. Но его всё еще было достаточно, чтобы отодвинуть проклятый веник и пояснить: — Считайте, что мое пожертвование безвозмездно. Я не хочу брать омелу. Глаза старушки распахнулись в растерянности. — Но почему нет? Мэл стиснул зубы. — Просто потому что. Так вот, Джонсон… — А у вас разве нет возлюбленной? — перебила его женщина, тряхнув букетом. — Уверена, у такого красивого джентльмена обязательно должна быть возлюбленная! Симпатичная дама, за которой вы ухаживаете, или красавица-жена, ожидающая дома. Подарите омелу ей! Малкольм застыл. Перед его внутренним взором тут же возник образ его милой Мюриэль. Красавица-жена и правда ждала его дома, но… — Мою жену не интересуют такие глупости. А теперь, если вы меня извините… — Глупости? Но омела — это вовсе не глупости! Ну, вот и всё. Вот и пришел конец его терпению. Какого черта он вообще тратит время на всю эту ерунду? Он подался вперед, нависая над старушкой и тыкая указательным пальцем ей в лицо. — Хватит! Это растение с ягодами, которое торгаши обвязывают лентами и продают по два шиллинга за штуку, а в конце декабря выбрасывают гнить на обочинах. Если это не глупости, то я не знаю, как это еще назвать! — Но сэр, моя омела — это просто подарок!