3. Назойливый звонок скрежетал, царапал и ранил нежную ткань утреннего сна. Наощупь добравшись до видеодомофона и с трудом разлепив веки, Янина с удивлением узнала на экране угрюмое лицо Нила Тейта. Бульдожья челюсть, неизменная жевательная резинка, бесцветный буравящий взгляд из–под тонких стёкол очков с прогрессивными линзами. – О, господи, Нил, привет, – сказала она в микрофон хрипловатым спросонья голосом. – Проходи. Я что-нибудь накину и спущусь. Нил важно кивнул ей с экрана. Янина ткнула пальцем в зелёную кнопку, сигнал побежал по контактам и разноцветным проводкам, нержавеющие цилиндрические шпонки скользнули в безопасные пазы, блокировка входной двери отключилась. Накинув коротенький розовый халатик поверх прозрачного кружевного пеньюара, Янина спустилась по лестнице. Нил, по-хозяйски порывшись в холодильнике, уже плеснул себе в стакан апельсинового сока и расхаживал по гостиной, отпивая холодный напиток мелкими глотками и внимательно изучая развешанные по стенам полноцветные снимки в рамочках. Панорама проспектов Бухареста и фронтальный ракурс Дворца парламента, соседствовали здесь с видами лазурного моря и песчаных пляжей Мамаи. На самом верху гордо красовался коллективный снимок женской сборной Клужа по волейболу U-16. В центре, лучезарно улыбаясь, стояла Янина с капитанской повязкой на рукаве, гордо сжимая в руках какой-то региональный трофей. – Доброе утро, Нил, – приветливо пропела она, завязывая поясок на ходу и проходя в совмещённую кухню. – Поставить кофе? – Доброе, Янина, не откажусь, – лаконично отозвался Нил. – Как Джессика, дети? – вежливо поинтересовалась Янина, начиная возиться с буфетом и кофеваркой. – Всё окей, спасибо. Нил остановился перед свадебной фотографией из церкви в Беверли-Хиллс и теперь, казалось, внимательно изучал лица всех гостей, присутствовавших на церемонии. – Кстати, всё хотел спросить, кто ты по вероисповеданию? – Православная христианка, – ответила Янина, залив воду в термоблок кофеварки и поставив её в рабочий режим. – А что? – Как же получилось, что вы венчались в пресвитерианском приходе? Родители Джека – потомственные католики, оба. – Ну, я не знаю, – неуверенно сказала Янина, откинув волосы назад и удобно устраиваясь в кресле. – Джеку неохота было устраивать католическую церемонию. Он вроде бы говорил, что та церковь более современная. – Понимаю – Нил кивнул. Ответ его, судя по всему вполне удовлетворил. – Джек молодец, он настоящий патриот своей страны. Надеюсь, то же самое всегда можно будет сказать обо всей вашей семье. Янина неспешно откинулась на спинку мягкого кресла и закинула одну длинную ногу на другую. По мере капельного заполнения фильтр-кофеварки, по комнате исподволь расплывался крепкий аромат отборных зёрен американского помола. Янина накручивая длинный рыжий локон на палец, выжидающе смотрела на Нила. Он извлёк из кармана свой громоздкий смартфон, ввёл код, и медленно приблизился к Янине. – Ты знаешь этого человека, Янина? Чуть привстав, чтобы лучше рассмотреть изображение на дисплее, Янина невольно отпрянула назад. Внутри захолонуло от неожиданности и испуга. Тот самый парень из ремонтной мастерской. Нил внимательно наблюдал за ней. Когда она подняла на него глаза, её взгляд уже успел принять хорошо знакомое ему затравленное выражение. – Этот человек – хладнокровный убийца, Янина, враг нашей страны. Ты его знаешь? Он молча наблюдал за тем, как её глаза увлажнялись, стремительно поблёскивая всеми оттенками умоляющего вида. Она неуверенно покачала головой. Но по спине её колко разбегались пронырливые мурашки, потому что на неё вдруг скопом нахлынули пронзительные воспоминания о стальных объятиях того безымянного парня, о его жарких поцелуях в шею и грудь, о резком и пряном запахе его тела. – Хорошо, я сформулирую свой вопрос иначе, Янина, – безжалостно отчеканил Нил. – Ты была на прошлой неделе в мотеле «Каса Бонита» на улице Альварадо? Она попыталась отвернуться, но Нил взял её пальцем за подбородок и резко поднял лицо. Она закрыла глаза. Внезапно, он наклонился к ней и буквально впился в её рот своим. Янина, неожиданно для самой себя, ответила на поцелуй. У неё были пухлые податливые губы. Её руки сами потянулись к ремню Нила. 4. В этот раз, Джейкоб, вняв настоятельным рекомендациям Джима, облачился перед выездом в бронежилет и кевларовый шлем. Основательно приладил на пояс кобуру, которую обычно носил под пиджаком. Попрыгал перед зеркалом – ощущения были вполне комфортные, он боялся, что будет более скован в движениях. Спускаясь на лифте и дожидаясь автомобиля у входа, он отметил про себя, что его внешний вид абсолютно никого из окружающих не смущает, не привлекает ничьего внимания. Консьержи так же, как ни в чём не бывало, подобострастно здоровались на английском, швейцар так же почтительно придерживал распахнутую входную дверь. На улицах этого города такой защитный наряд, видимо, был обычным явлением, даже вызывал одобрение. Между тем, улицы Хуареса ничем не отличались от улиц любого заштатного американского городка – те же вывески, магазины, семафоры. По тротуарам уже деловито сновали прохожие, явно спешившие на работу – в мировой столице убийств, как это ни странно, существовало легальное трудоустройство, обычный распорядок рабочего дня, повседневные заботы. Хозяин лавчонки мелких товаров, подняв алюминиевые рольставни, усиленно надраивал полы у входа. Пожилая сеньора в уютной булочной расплачивалась за круассаны и выпечку с улыбчивым пекарем. Стайка школьников с разноцветными рюкзачками перебегала дорогу в неположенном месте. Проезжая по городу на заднем пассажирском сиденье, Джек поймал себя на мысли, что после рассказов Джима уже несколько иначе воспринимает окружающую его действительность. Он тут и там подмечал теперь пулевые отверстия в дорожных знаках, отбитые кусочки кирпича на углах домов, угрюмые взгляды исподлобья, незамысловатые тексты граффити в диапазоне от «смерти врагам» до призывов «хватит убийств». Современное здание полицейского управления так и сверкало на солнце армированным стеклом и белыми панелями обшивки. Ни на кого не глядя, Джек прошёл через вращающиеся двери, взбежал по лестнице и уверенно прошествовал в кабинет начальника. В приёмной несколько офицеров в тёмно-синих униформах и в камуфляже дожидалось своей очереди. Коротко бросив привычное «ФБР» печатавшему рапорты секретарю, Джек рывком потянул на себя массивную, обитую истёршейся кожей дверь и, войдя, тщательно закрыл её за собой. Нырнув в полумрак, царивший в офисе, он огляделся. Всё как в прошлый раз: вымпелы, портреты Порфирио Диаса и Фелипе Касеролы на стенах («лоялист не признаёт нового президента, или не успел сменить?», подумал Джек), только окна в этот раз были наглухо зашторены. Джек не сразу разглядел полковника Санчеса. Тот, обречённо вперившись в один из двух плазменных мониторов, из-за которых едва видно было его лысеющую макушку, увлечённо смотрел какой-то видеофайл. Наконец, с неохотой оторвавшись от экрана, он смерил вторгшегося Джека взглядом, узнал его и кивнул. Когда Джек подошёл поближе, Санчес усталым жестом ткнул в монитор и проговорил на своём ломаном английском: – Ваш подопечный вступил в вооружённое столкновение с мексиканской федеральной полицией и морской пехотой. Сдаётся мне, мы вполне можем увидеть его смерть в прямом эфире. – И слегка помедлив, добавил, – В этом случае мы сможем снять наружное наблюдение с дома Гутьересов, не так ли? Ничего не отвечая, Джек впился взглядом в полыхающий виртуальным заревом экран. На прямую связь с полковником вышли по скайпу, очевидно из Мехикали, офицеры принимавшие участие в боевой операции. Трансляция, видимо шла с видеорегистратора, установленного в одной из полицейских машин. Видны были такие же кофейные домишки как здесь, между которыми велась очень интенсивная стрельба из автоматического оружия. Постоянно раздавались отрывистые команды на испанском, неразборчивые крики, завывали сигнальные ракеты, взрывались светошумовые гранаты, заглушали друг друга автоматные очереди с разных концов. Далеко на заднем фоне полыхал грузовик. Джек перевёл вопросительный взгляд с экрана на Санчеса. – Размалёванные[9] с утра устроили акцию, – пояснил полковник. – Один «понтиак» и один внедорожник «Чероки». Гоняют по улицам, палят во всех, кто одет в униформу, угнали два бензовоза, перегородили ими федеральную трассу под мостом и подожгли. На выезде из города образовалась гигантская пробка. Магазины и образовательные учреждения закрыты, банки взяты в оцепление. Армия направила в район перестрелки вертолёт, так бандиты попытались его сбить из «стингера». – Ничего себе, – Джек присвистнул. – На них неожиданно напал приступ амока? Или всё же есть разумное объяснение? Полковник Санчес откинулся в кресле и задумчиво поскрёб щёку, заросшую пегой щетиной, рассматривая непрошеного американского гостя. Это был грузный пожилой увалень, давно уставший тянуть лямку. Ему не хотелось конфликтовать с агентом ФБР, но он был бы счастлив, если бы тот провалился в тартарары сию же секунду. – Основная версия – протест против ареста Кальехоса, одного из лейтенантов Прибрежного картеля, – наконец пояснил он. – Его взяли в Мехико с оружием и наркотиками и перевели в Мехикали. Рассматривается вопрос его экстрадиции в Соединённые Штаты. – Понимаю. – Джек кивнул. Помедлив, он добавил, – И всё же надеюсь, что подозреваемый Гутьерес доберётся до Хуареса целым и невредимым, несмотря ни на что. И на вашем месте я надеялся бы на то же самое. Это дело чрезвычайной государственной важности. Он должен вывести нас на крупную террористическую структуру. Попрошу вас даже гипотетически не рассматривать возможность снятия наружного наблюдения с дома его родственников. Но говоря всё это, Джек невольно травил свою совесть той тихо скребущейся мыслью, что на самом деле в глубине души он сам тоже надеется, что Пако там пристрелят. Прежде всего, это открывало бы перед ним возможность скорее вернуться к Янине, оказаться рядом с ней, в тёплой постели. Он ничего не мог с этим поделать – желание превратилось в физическую потребность. Временами эта жажда заарканенной плоти захлёстывала всё его существо, заглушая чувство служебного долга. Но к концу того дня армия с полицией отступили – как это часто случалось на границе, страх за собственные семьи не позволял солдатам и рядовым полицейским идти в таких зачистках до конца. По большей части, они просто дежурно отстреливались. Остаток дня он провёл в участке, изучая доступные в электронном архиве копии документов кое-как в разное время накарябанных безвестными служаками на английском. Санчес освободил для Джека кабинет напротив, временно выселив своего заместителя. Секретарь по его поручению собрал пакет испанской документации по связям БП-13 с Прибрежным картелем и направил его на срочный перевод. Если основная версия сегодняшних событий в Мехикали вдруг окажется верной, она сулила ряд зацепок, позволяющих хотя бы прошить разрозненные заметки формирующегося файла в некое подобие рабочей версии. Джек невольно углубился в хронику преступной жизни города, которая казалась более понятной и объяснимой благодаря рассказам Джима Боша. Он чувствовал, что начинает нащупывать внутреннюю логику процесса будничных убийств, совершаемых с хладнокровием поденщиков, отрабатывающих съеденный хлеб. За изучением досье прошлых лет, Джек не заметил, как пролетел рабочий день. Вспомнив, что они условились поужинать с Джимом Бошем, он вызвал машину, которую подали без промедления. Смуглый шофёр в полицейской униформе выскочил при его приближении, чтобы открыть заднюю дверь и, возвращаясь на водительское место, предупредительно закрепил на крыше синюю мигалку. На обратном пути улицы выглядели совершенно иначе, чем утром. Редкие прохожие нервно спешили, поминутно оглядываясь, словно бы боялись опоздать в ненадёжные укрытия своих хибар до наступления темноты. Парадные запирались. Ставни захлопывались. Дыхание пустых подворотен отдавало подавленными страхами. Закат в безоблачном небе окрашивал в густой зловещий багрянец возвышавшуюся над Хуаресом гору Франклина, итак красноватую как терракота при дневном свете. Гигантская надпись «В Библии истина. Читай её», выложенная белыми камнями на склоне, воспринималась как предостерегающий призыв, выведенный кровью тысяч невинных жертв местных улиц. Вечернее подсознание подсказывало: «пока не поздно». Пятая глава. СТАРЫЙ ДЖИМ ВСПОМИНАЕТ (2) Альманегру подняли на ножи в одной из тюремных камер Каракаса, уже после того как он узнал, что перебиты все его сыновья, порублены на куски трое местных подельников, адвокат. Но это было только начало. Пинья подбирался к семье «Крёстного отца», истинного виновника своего горя. В один из сентябрьских дней девяносто второго, в дом матери Мигеля Фуэрте, расположенный в одном из респектабельных районов Мехико, постучались люди одетые в форму федеральной судебной полиции. Мать Фуэрте без колебаний впустила их внутрь, потому что, как ей показалось, она видела раньше командира группы в обществе сына. Это был «Кучерявый» Педро из Главного управления по борьбе с наркотиками. В прошлом «Кучерявый» действительно работал на Фуэрте и регулярно получал от него солидные взятки за информацию и содействие. Но в тот момент, когда Педро нагрянул к матери своего бывшего спонсора, он был уже обручен с младшей сестрой Пиньи, той самой которую Альманегра ранее бросил ради его жены. В доме сеньоры Фуэрте собрались в тот день на званый обед её дети, внуки, близкие, семейные адвокаты. Во время обыска на всех мужчин надели наручники, а всех женщин заперли в материнской спальной. Полицейские, покуривая марихуану, перевернули всё в доме вверх дном и, судя по всему, нашли, что искали. Были изъяты учредительные документы фиктивных фирм клана Фуэрте, кредитные карты, наличные, золотые слитки, ювелирные изделия. В числе прочего люди Пиньи похитили акции гостиничного комплекса Акапулько на сумму тринадцать миллионов долларов, оформленные на мать Мигеля Фуэрте, которые позже были выставлены на бирже. Когда шум, устроенный полицейскими при «обыске», затих, и дамы смогли освободиться, в доме никого кроме них не было. Трупы всех девятерых «арестованных» мужчин были найдены сутки спустя, выложенные рядком вдоль гравийной обочины перед въездом в один из пригородов Мехико. Получается, что женщин Пинья пощадил. На самом деле Пинья и Монтес финансировали и тайно координировали эту операцию совместно с Центральным картелем. Некто «Апрель» Гонсалес, помощник Торреса, от имени и по поручению «Лётчика» работал тогда непосредственном контакте с Прибрежным картелем. Позже он полностью перейдёт на их сторону. Но тогда об этом никто ещё не догадывался. Все думали, что это была личная месть Пиньи за жену и детей. Возможно, именно для того чтобы поддержать это впечатление Монтес выслал своего близкого друга Армандо Диаса, в качестве парламентёра, в Тихуану. По сей день неизвестно хотел ли он договориться о каких-то уступках, вроде нового компромиссного передела приграничных рынков, или наоборот поставить перед братьями какие-то условия. На сегодня очевидно лишь то, что он действительно собирался просто потолковать с братьями и никаких агрессивных намерений не имел. Он заявился на семейное торжество «Живчика» Пабло с подругой, изрядно навеселе, но без оружия. Возможно, сам выбор парламентёра был неудачен. Ходят слухи, что Армандо вроде бы чем-то обидел одну из сестёр Фуэрте, однако мы не знаем, правда ли это, да и не суть. Горилла пристрелил и Диаса, и его подружку на пороге. Как если бы этого было мало, он немедленно разослал по штату своих молодчиков с приказом убивать родню Диаса везде, где таковая будет обнаружена, якобы во избежание кровной мести. Приказ был выполнен, застрелили младшего брата Диаса, мирного студента, и его престарелого отца. Гораздо больше это походило на акцию устрашения, своеобразный предупредительный сигнал Монтесу – не лезь не в своё дело, не то будет хуже. Как если бы таких людей можно было пронять подобными вещами. Видите, Джек, братья Фуэрте наживали себе врагов просто играючи. Тем временем, в Тихуане сменился шеф судебной полиции. И на семью Фуэрте неожиданно посыпались неприятности. Начались повальные конфискации их грузов то по одну, то по другую сторону границы. Массовые аресты курьеров привели к тому, что некоторые из них начали давать признательные показания в письменном виде. В городском управлении скопилось многотомное собрание компромата на семью, о чём Фуэрте было хорошо известно. Первым прозрел Пабло. Оказывается, пока братья Фуэрте прикармливали у себя армию непутёвых отпрысков состоятельных семей, Монтес потихоньку, но весьма щедро финансировал все избирательные кампании правящей партии, от губернаторских до президентских. Так, постепенно, он перекупил всю клиентуру «Крёстного» в политических кругах и среди высших чинов федеральной полиции. Опомнившись, Живчик обратился за помощью к третьей стороне, в Центральный картель, и «Апрель» с готовностью вызвался выступить в качестве посредника. Монтес согласился на переговоры о перемирии, правда, не без условий: присутствовать смогут только два человека из Тихуаны, из которых в дом заходит один, без оружия. К тому времени, они с Пиньей уже практически подмяли под себя всю Сонору. В изобретательности им не откажешь – они первыми начали рыть в пустыне и оснащать всем необходимым подземные тоннели. По сети этих тоннелей в Аризону потекли стремительно растущие потоки наркотиков и ползучие вереницы нелегальных иммигрантов, а из Штатов обратно – мешки незадекларированной наличности в мелких купюрах и скорострельное оружие. Тем не менее, братья Фуэрте накрепко держали остававшуюся за ними территорию, и делить её ни с кем не собирались ни при каких обстоятельствах. Например, одной вольной птице по имени дон Риго, независимому контрабандисту со старых времён, знававшему их дядю, братья ничтоже сумняшеся подрезали крылышки, засунув его руки в молотилку. Обрубив кисти, ему прижгли раны и отправили в городскую больницу. Понимаете, они намеренно оставили его в живых на время, в назидание всему остальному населению штата. Потом его всё равно застрелили. Так вот, значит, Пабло у нас в тот раз выехал в Кулиакан, на территорию Прибрежного картеля, где у Апреля имелся свой дом. Туда же прибыл Монтес с телохранителями. Перед входом Живчика тщательно обыскали. «Лангуст» остался снаружи. Саммит картелей состоялся. Судя по всему, посовещавшись, стороны договорились о мире, потому что Живчик, по имеющейся у нас информации, позвонил Лысому Панчо и сказал: «вопрос исчерпан, всё под контролем. Скажи Горилле, чтобы не трогал людей Монтесумы». Однако не успел он сам вернуться домой, в Тихуану, как городская судебная полиция арестовала тридцать человек из «основы» Западного картеля. Выходит, Монтес над ним просто потешался, вдобавок ещё и, поди, чего-нибудь выведал задарма на той встрече. Так их и водили за нос до поры до времени. Разъярённый Живчик снова вышел на Апреля. Тот его внимательно выслушал, деланно возмутился и пообещал, что на этот раз скормит ему Монтеса с потрохами, надо лишь организовать новую встречу у него дома. Братья купились на его двойную игру. Хуан, главный палач из Тихуаны, пытался проникнуть на ту встречу с заряженным пистолетом, но его остановили у чёрного хода в дом боевики из Прибрежного картеля, предупреждённые самим Апрелем. Вы спросите, почему Монтесума сам не избавился от Гориллы или Живчика на одной из таких встреч? Цена была бы слишком дорогой, как впоследствии и выяснилось. Я убеждён, что Монтес всеми силами старался избежать той войны, что разгорелась позже. Его интересовал только бизнес, ничего личного, в отличие от Пиньи. Между тем, кольцо вокруг братьев Фуэрте продолжило сжиматься. Большинство поставок кокаина и марихуаны теперь попадало напрямую в спецхраны УБН на нашей стороне границы. За членами Западного картеля открыто следили. Семья несла крупные убытки и беспокоилась о своём будущем. Видимо, уже тогда Монтес оборудовал собственный тоннель на Сан Диего, под носом у братьев Фуэрте, и те, как минимум, должны были подозревать о его существовании. Экспорт и сбыт продукции через тот тоннель осуществлялись беспрепятственно, в связи с чем Западный картель стремительно терял значительные доли рынка. Семейный бюджет таял. Вдобавок Апрель лично «увёл» один из самолётов Фуэрте с двумя тоннами груза и, уже не скрываясь, присвоил себе всю выручку. Живчик решил проявить инициативу и пойти на мировую. Для этого он созвал новую встречу с Монтесом и Апрелем на нейтральной земле, в столице. Те согласились раскидать всё полюбовно, правда, вроде бы заблаговременно организовали засаду на пути из аэропорта Мехико к месту встречи. Пабло на всякий случай предварительно отправил перед собой разведчицу на такси. Девица вернулась спустя четверть часа и сообщила, что на выезде из аэропорта дежурит несколько машин с номерами Прибрежного штата, под завязку забитых малопривлекательными людьми. Может быть, девушке всё это показалось? Никто не знает. Засада, мнимая или реальная, была обнаружена. Братья поверили ей, развернулись и вылетели обратно в Тихуану тем же бортом, на котором прибыли. Встреча не состоялась. Монтес понял, что война неизбежна и залёг на дно. Братья Фуэрте открыто объявили по своим каналам о выплате крупного денежного вознаграждении за информацию о его местонахождении. Через месяц объявились доброжелатели из полиции Халиско, сообщившие им, что Монтес обосновался в Гвадалахаре. По адресу, который братьям «слили» их новые информаторы, опять отправился Горилла с парой верных людей. Не откладывая дела в долгий ящик, они сразу после прибытия направились в указанный особняк, выставили дверь, ворвались внутрь, но там было пусто. Кто знает, не получили ли тогда хитрые полицейские из Халиско вознаграждения от обеих сторон? В гуманных целях, разумеется, кто бы сомневался, во избежание ненужного кровопролития. Как бы то ни было, в ходе взаимной охоты врагам причудливым образом несколько раз удавалось весьма оперативно узнавать о планах друг друга. В тот раз тихуанцы остановились в одном из отелей Гвадалахары и организовали круглосуточную слежку за домом. Упорство Гориллы принесло плоды. Когда через неделю у дома, наконец, появилась машина, наблюдатель признал в водителе Монтеса. Тихуанцы успели как раз добраться до места, когда Монтес, встревоженный следами взлома, уже вновь выезжал из ворот, спеша скрыться с того места. Началось тайное преследование по улицам города. Как только водитель Гориллы смог поравняться с преследуемой машиной у светофора, все трое открыли шквальный огонь из окон. Их автоматы были заряжены бронебойными патронами, но им удалось лишь ранить Монтеса – осознав, что происходит, он вдавил педаль газа в пол и смог оторваться от преследователей на северной окраине города. Когда Горилла, не солоно хлебавши, вернулся домой, стало известно, что пограничники арестовали Пинью, потерпевшего авиакатастрофу и чудом выжившего в пустыне. С ним случилось, то, чего все наркобароны Латинской Америки боятся чуть ли не больше смерти – его экстрадировали в США. Прощай навеки, власть и могущество. Братья Фуэрте закатили по этому поводу грандиозную вечеринку на своей дискотеке «У Фрэнки» под Тихуаной. Казалось, что дело оставалось за малым. Но не тут-то было. На дискотеку заявился целый отряд бойцов Прибрежного картеля, переодетых в полицейскую форму. Они открыли беспорядочный огонь из автоматов Калашникова прямо на танцполе, с ходу положив, как минимум, дюжину человек. Ни одного настоящего полицейского, кстати, на тот момент в окрестностях не было, все заблаговременно исчезли под разными предлогами. Только «Косой» Луис, личный телохранитель Пабло, не растерялся и смог открыть ответный огонь из-за барной стойки, отвлекая внимание нападавших на себя, пока Пабло с Гориллой отползали среди трупов в сторону аварийного выхода. Он ни в кого не попал, недаром видать «Косым» его звали, но в итоге, все трое смогли запереться в туалете и выбраться на крышу по вентиляционным трубам. Больше всех попотеть при этом пришлось грузному Хуану. Он еле спасся. Мстить он решил немедленно и жестоко. Игра в кошки-мышки продолжилась. На этот раз Горилла отправился в Гвадалахару тоже во главе целого отряда боевиков Западного картеля. Было не до шуток, все это понимали, включая информаторов. Получив от своих источников в местной полиции необходимые сведения, Горилла организовал адресную облаву. Попался один из шуринов Монтеса. Перед смертью он выдал под пытками засекреченные адреса проживания других членов семьи. Тихуанцы разбились на две группы и продолжили облаву. Но вышло так, что как раз в тот момент, когда люди Гориллы обложили ещё один дом с роднёй Монтеса, вторая группа, под командованием Лысого Панчо, попала в окружение на его загородном ранчо. Всех их разоружили и связали. Очередная проделка хитрецов из Халиско? Монтес связался с Гориллой, и, в результате телефонных переговоров, состоялся обмен пленными, после чего отряд Западного картеля вынужденно покинул пределы Гвадалахары. Братья собрали очередной военный совет. До меня дошёл вольный протокол этого любопытного совещания, предопределившего дальнейший ход событий. Горилла открыл встречу, горько сетуя на посредственную боеспособность тихуанских «мажоров», которые позволили себя разоружить вместо того, чтобы дать бой окружившей их банде Монтеса. Дошло до того, что он обвинил Пабло в полном провале его долгосрочной стратегии по развитию картеля. «Как ты их выбираешь, что тобой движет? Обоснуй-ка, ну-ка», обратился он к брату. Тот лишь пожал плечами и риторически поинтересовался, знает ли Горилла, где обретается иной человеческий материал, более пригодный для дела семьи. Получив, отрицательный ответ, он сообщил, в качестве информации для размышления, что «Косой» Луис, бежавший из Штатов, раньше «мотался» на «Тридцатой улице», по его словам, то есть, говоря человеческим языком, состоял в одной из уличных банд Сан-Диего. Луис предложил подключить «пацанов с Тридцатки», то бишь своих бывших дружков «с района» к войне против Прибрежного картеля. «Чем не идея», хором отозвался семейный совет. Согласился и Горилла, что мысль неплохая. Представляю себе, как ваши старшие коллеги из отдела по уличным бандам были изумлены в тот год, когда гопники с «Тридцатой улицы» косяком добровольно потянулись в Мексику, без всяких принудительных депортаций. Горилла выкупил ранчо в окрестностях Тихуаны и организовал там тренировочный лагерь. Западный картель готовился к самой настоящей войне. «Косой» отбирал самых пригодных, физически крепких парней без вредных привычек. При переезде в Мексику, на ранчо, кандидаты добровольно одевали мешки на головы, чтобы не видеть и не знать, куда их везут. «Косой» считал, что так они не смогут выдать местоположение базы даже под пытками. На ранчо они занимались физической подготовкой, стрельбой из М-60, АК-47, «Узи» и 12-миллиметровых пистолетов, метанием гранат и обращением с взрывчаткой под руководством опытных инструкторов, ветеранов движения «контрас». Их учили как вести стрельбу на ходу, как покидать транспортное средство и укрываться за ним, как избегать попадания под перекрёстный огонь. Из тех, кто прошёл подготовку набирали бригады, в чьи обязанности входило патрулирование Тихуаны и её окрестностей. Их машины были оснащены радиосвязью с собственной частотой, сиренами и мигалками. И уж, конечно, они стреляли на поражение, если база данных выдавала присутствие людей Прибрежного картеля. Даже полиция опасалась вступать с ними в перестрелки и избегала вмешательства в их охранную деятельность и патрулирование. Представляете, что должны были чувствовать эти ребята из гетто, когда они начинали работать на мультимиллионеров с их неисчерпаемыми финансовыми возможностями? Это должно было быть чувство непомерной гордыни, помноженное на врождённую агрессию и опасную вседозволенность. Если раньше бандиты сводили счёты на задворках при помощи кастетов, ножей, или, максимум, мелкокалиберных пистолетов, то теперь на улицы пришла тяжёлая артиллерия. Группы стрелков в балаклавах, без разбора поливающих главные проспекты очередями из автоматического оружия превратились из ночного кошмара Мексики в часть повседневной реальности нашего континента. Вскоре подоспел первый крупный заказ. Молодёжь с «Тридцатки», обученная на ранчо, отправилась в курортный Канкун. Там в обстановке роскоши отдыхал в окружении пятнадцати членов своей семьи некто «Дракон» Рамирес, один из хозяев Центрального картеля. Для своей семьи и многочисленной охраны Рамирес снимал несколько апартаментов премиум-класса в «Хайятте». Но все эти затраты не уберегли его от расправы. Он с семьёй возвращался с обзорного тура в подводной лодке, в сопровождении охраны, когда прямо на пристань выехало два внедорожника, из которых выскочили, открыв огонь, головорезы с «Тридцатки». Сам Рамирес был убит вместе со «случайной прохожей» гражданкой США. Жена с одиннадцатилетним сыном были ранены, но выжили. Случайная жертва, кстати, на самом деле была штатным агентом УБН и всюду сопровождала Рамиреса. Он уже с полгода как передавал нам информацию о контрабандных операциях картелей и дожидался завершения процедуры включения в госпрограмму защиты свидетелей. До сих пор неизвестно, знали ли об этом картели. Троих из автоматчиков удалось арестовать и посадить. Четвёртый получил от братьев премию в размере двадцати тысяч долларов. Неслыханная сумма для этих бродяг. Представляете теперь, что стало вершиной амбиций среднего жителя Тридцатой улицы из Сан Диего? Страной возможностей и «американской мечты» для местных люмпенов стала Мексика. Всё наоборот. Видите ли, если сравнивать уличных бандитов с братьями Фуэрте, то менталитет у них, несомненно, одинаковый. Разница только в финансовых возможностях и общественных привилегиях. Впрочем, первые практически всегда проистекают из последних. Основоположники первоначальных династических капиталов обычно не просто оказываются в нужном месте в нужное время. Как правило, им предшествует несколько поколений толкотни локтями и хождения по головам ближних. Поэтому такие как «Косой» Луис с «Тридцатки» всегда будут работать на таких как братья Фуэрте, служить для них пушечным мясом. «Тридцатка» зародилась как невинный клуб автомобилистов, этаких любителей покататься по округе на тарахтящих маслкарах со сверхмощными двигателями. Несколько столкновений со сторонниками глушителей моторов и поборниками тишины в чужих районах и соседних городках, там и здесь, превратили безобидных иммигрантов в злобную уличную банду. Ближе к восьмидесятым, когда они начали завозить из Лос-Анджелеса фенциклидин целыми канистрами и превратили местный Мемориальный парк под транспортной развязкой в круглосуточной рынок на открытом воздухе, их можно было уже считать небольшим подпольным предприятием, этаким картелем в миниатюре. Ставки существенно возросли, когда местные бандиты начали работать штатными киллерами у братьев Фуэрте, впитывая в свой понятийный аппарат психологию тотальной городской герильи. Ведь те из них, кто возвращается домой, становятся героями района, его легендой, не забывайте об этом. В какой-то момент Горилла решил, что дюжина обкатанных в Тихуане молодчиков созрела для нового покушения на Монтеса. В основном это были подростки. Братья Фуэрте бросались из крайности в крайность. Бригада вылетела в Гвадалахару. Тому, от чьей пули умрёт Монтес, обещали гонорар в тридцать тысяч. Всё, что сообщили исполнителям – Монтеса будет встречать личный шофёр на белом «линкольне». Естественно, когда на парковке аэропорта показался белый «линкольн», его окружили и буквально изрешетили наёмники братьев Фуэрте. Только вернувшись в Тихуану, злополучные киллеры узнали, что по ошибке расстреляли высокопоставленного католического кардинала. По какому-то фатальному недоразумению судьбы священника в тот день тоже встречал в Гвадалахаре белый «линкольн». Было ли это подстроено? Людьми – вряд ли. А вот дьявол, думаю, вполне мог вмешаться. Есть достоверная информация, что Монтес, став случайным свидетелем бойни на выходе из аэропорта, экстренно спасался бегством. Он даже запрыгнул на движущийся транспортер для выдачи чемоданов и ползком скрылся из вида, вместе со своей охраной, перебежав затем закрытую зону лётного поля. Минуты спустя с этого же аэродрома вылетел чартером в Тихуану и Горилла, уверенный в том, что, наконец-то, убрал Монтеса со своего пути. Шокирующую новость об ошибке он узнал только после приземления. Братья Фуэрте, как примерные прихожане, не могли даже представить себе ничего хуже, чем убийство кардинала. Они скормили мексиканскому правосудию двоих из убийц с «Тридцатки». Одному из них было семнадцать лет, второй был лишь на год старше. Набожный мексиканский народ был охвачен негодованием. Государство ответило на святотатство волной арестов. Как вы думаете, какой арест стал самым громким? Нет, ответ неверный. Не Гориллу, и не Живчика. Все братья Фуэрте остались тогда на свободе. Арестовали почему-то жертву покушения, Монтеса. Бедняга в панике бежал от мести братьев в штат Чьяпас, где переправился на резиновой лодке через Рио-Негро в Гватемалу. На территории сопредельного государства он собрал целый караван из пикапов, с которым направился в Сальвадор, но в двадцати километрах от Малакатана его поджидал армейский блок-пост. Гватемальские военные незамедлительно передали Монтеса сотрудникам мексиканской генеральной прокуратуры, которые предъявили ему обвинения в контрабанде наркотиков, организации преступного сообщества и многократных фактах дачи взяток должностным лицам Республики и Соединённых Штатов. Как если бы они узнали обо всех этих правонарушениях только тогда. Почему всё так произошло, почему чаша весов склонилась на сторону братьев Фуэрте? Одна маленькая деталь, возможно, всё объясняет. В списке пассажиров чартерного рейса, вылетевшего из Гвадалахары в Тихуану с группой Гориллы на борту, значился некий Алонсо Веласкес, сын профессора Веласкеса, мэра Мехико, бессменного члена кабинета министров, лучшего друга и советника президента Салинаса. Возглавляемая профессором фракция консерваторов тогда уже начинала одолевать технократов во внутрипартийной борьбе, их позиции усилились как никогда прежде. Только конституция удерживала самого Веласкеса от президентства из-за германского происхождения его отца. Но фактически он управлял страной совместно с президентом. Понимаете, заманив профессорского сына в свою шайку, братья Фуэрте одним ходом решили свои политические проблемы и поставили мат Монтесу. Им даже не пришлось перекупать всю его клиентуру в правящей партии. Именно поэтому по возвращении с места убийства кардинала, группу киллеров встречала на лётном поле Тихуаны судебная полиция, которая безопасно развезла их по домам и убежищам. Но это лишь моя догадка, я ничего не утверждаю. Факты и показания говорят о том, что сам директор федеральной судебной полиции Мексики получил тогда от братков Фуэрте целых десять миллионов долларов, пока его рядовые исполнители для вида обыскивали заранее оставленные по взаимному согласию дома? семьи. Что же вы думаете, одержав столь долгожданную победу, братья успокоились? Ничего подобного, они решили взяться за Центральный картель. Спустя три-четыре месяца после ареста Монтеса, юные граждане США с известной вам улицы Сан Диего устроили кровавое побоище в самом центре Мехико. Так они пытались добраться до «Лётчика», ужинавшего с женой и детьми в ресторане морепродуктов. Бдительная охрана Центрального картеля под руководством братьев Бернардосов, земляков Монтеса, остановила этот прорыв, позволив своему боссу ускользнуть вместе с женой и детьми через чёрный ход, куда на лету подали бронированный автомобиль. Жену, правда, ранили. Этот, в отличие от Монтеса, воевать не стал. Он предпочёл сразу улететь за границу и укрылся в Монтевидео, хотя и отнюдь не отошёл от дел. Вместе с Диего Энрикесом, боссом уругвайской мафии, он наладил авиаперевозки нового наркотика, «экстази», из Европы в Северную Америку. Но это отдельная история. В Мексике между тем наступил долгожданный мир. Братья Фуэрте безраздельно правили улицами городов и необъятными участками отвоёванной границы. Никто не мешал им, ничто не омрачало торжества от завоёванного семьёй могущества и процветания. В этой атмосфере затишья состоялось ещё одно незаметное событие. Как я упоминал в начале нашего знакомства, ваш покорный слуга перевёлся в Мехико из Медельина, сразу после того как своими глазами увидел труп Эскобара. Не успело миновать и недели после моего перевода, как мне передали личное послание от Монтеса. Так точно, сэр, вы не ослышались. Я прекрасно помню тот день. Это произошло посреди периода рождественских отпусков. Большинство работников посольства разъехалось по домам, и я работал в полупустом здании, изучая многостраничный отчёт о передаче дел своего предшественника. Когда охрана сообщила мне, что явился человек Монтеса, который желает передать мне устное послание от своего патрона, я, честно говоря, решил, что это розыгрыш старожилов. Тем не менее, я впустил этого человека в свой кабинет. Что-то в его виде, голосе, повадках подсказало мне, что он не шутит. Монтес, загнанный в угол, опасающийся за свою жизнь, действительно решился на сотрудничество с УБН. Полагаю, он считал этот вариант самой надёжной гарантией в своей борьбе за физическое выживание. Разумеется, я захотел с ним встретиться. Это была редкая удача и хороший знак для моей дальнейшей карьеры. Созвонившись с Вашингтоном, я без труда добился одобрения от руководства, правда, передо мной выдвинули условие обязательно согласовать эту встречу с Мексикой. Меня не пускали в обход местных властей. Официально оформленный мной соответствующий запрос на содействие ушёл в генеральную прокуратуру Республики и, казалось, сгинул в недрах её извилистых коридоров. Ждать их согласования пришлось около полугода. За это время тоже произошло немало, но об этом я, пожалуй, расскажу в следующий раз. Хуанита, наконец-то, пришла. Наверное, из-за дождя задержалась. Шестая глава. ПРИБЫТИЕ В СЬЮДАД ХУАРЕС 1. Койот мерно семенил по краю вулканического кратера. Всеми фибрами своей звериной души он ощущал гигантскую силу огня и пара, дремлющих глубоко внизу, под литосферными слоями, готовых в любую минуту, внезапно очнувшись, вырваться на поверхность. Вдали, там, где протяжно пели кочующие дюны, изумрудная степная полоса переходила в жёлтую пустыню, простирающуюся до горизонта, достигнув которого песчаное море разбивалось о громаду застывших волн чёрной лавы, словно бы стекающей к подножию призрачной сьерры. Койот трусил по лунному ландшафту в сторону величественной, конусообразной горы, туда, где скакали среди гранитных массивов резвые вилороги, где парил над заснеженным пиком андский кондор. Волглая прерия звенела после ночного дождя, среди разнотравий деловито сновали жуки-броненосцы, полыхали пунцовые цветы пустынных кораллов, по которым скакали золотистые зайчики солнечных лучей, щетинились пурпурными колючками шарики сонорских кактусов. Между корявых ветвей могучей сейбы алели грудки залётных пташек, беспечно щебетавших о чём-то своём, невесомо радостном и птичьем. Временами грунт под стремительными лапами переходил в серебристые полосы, закованные в геотекстиль, битум и гудрон. Койот скрёб когтями, нюхал асфальт, тихо скулил. Он застыл как вкопанный, когда рычащая громада неведомого стального чудовища, резко завизжала высокими нотами полустёршихся тормозных колодок, а глаза ослепили лучи светодиодных фонарей. Взгляды опешившего полусонного возницы из-под лобового стекла и койота встретились. Пако громко расхохотался, опустил стекло и крикнул: «Ну чего застрял, сукин сын, вали отсюда пока живой». Словно разбуженный этим криком, койот, прижав уши, припустил рысцой вдоль обочины. Пако медленно тронулся с места. Ему невольно вспомнился «Койот» из Мехикали. Этот паренёк ему понравился. Несмотря на свои неполные семнадцать лет он уже «дослужился» до звания capo[10], держал в своих руках целый город. По негромкому разговору Койота, по его спокойной и уверенной манере держаться, чувствовалось, что он уже успел повидать и пережить немало серьёзных передряг. Из родной деревушки, затерянной в гватемальской сельве, его буйным ветром жизни занесло в Чьяпас, где он прибился к банде ещё в десятилетнем возрасте. Пако смог убедиться в бесспорных лидерских качествах Койота сам, когда тому позвонили из Мехико. Он хладнокровно мобилизовал сотню человек и руководил всеми их действиями и передвижениями, ему нипочём была вся полиция, армия, сам дьявол. Пако был за рулём, пока они носились по подворотням города, иногда под градом пуль. Койот, сидя на переднем пассажирском сиденье, показывал куда ехать, время от времени сам хватался за руль и управлял машиной на виражах, успевая при этом весьма метко стрелять из окна по движущимся целям. Единственная странность проскальзывала порой в его сбивчивых рассказах, когда на него находило воодушевление. Разговорившись с Пако, накануне ночью, он разоткровенничался и тихо поведал ему о том, что в детстве якобы умел превращаться в настоящего койота, когда ему это было необходимо. Отсюда и прозвище пошло. Пако промолчал тогда в темноте лёжа на своей раскладушке, потому что не знал, будет ли грубостью, если он засмеётся. Он решил, что, пожалуй, они с новым приятелем слишком много выкурили марихуаны перед сном. Видимо, он правильно сделал, потому что вечер откровений продолжился душераздирающей историей семьи Койота. Рос он без отца, что для тех краёв совершенно неудивительно, на иждивении у матери и старшего брата Луиса-Альберто. Официальным источником пропитания их семейства считались лотерейные билеты, которые мать с Луисом-Альберто пытались впаривать односельчанам в бакалейной лавке, но в гораздо большей степени они выживали за счёт подножного корма, благо густой тропический лес вокруг изобиловал фруктами и кореньями маниока, а мать к тому же выращивала на отдельной делянке сладкий батат. По воскресным утрам Койота привычно будил запах жареных мини-бананов. Он и теперь, по возможности, старался готовить себе это блюдо на завтрак по воскресеньям. Беда постучалась в их дом в виде Фернанды, любимой девочки Луиса-Альберта, которую соседи в шутку уже часто прочили тому в жёны. Он ушёл за ней в душную ночь, и она привела его на пустынную опушку за церковью, где его поджидала ватага сельских плохишей из одной с ним школы. Никто не знает, чем он провинился перед этими ребятами, на кого не так посмотрел, или нечаянно задел словом, но они силком утащили его в чащу, где повалив на землю, начали по очереди насиловать. Это были подростки в возрасте от одиннадцати до шестнадцати лет и, может быть они и не были по природе своей извращенцами, но так уж принято было теперь наказывать провинившихся во всех окрестных деревнях большого леса, они просто следовали обычаю. Наконец, посчитав, что они достаточно унизили и растоптали человеческое достоинство Луиса-Альберто, они, вздёрнули его на собственных штанах на ближайшем толстом суку. Говорят, что Фернанда смеялась, пока его «опускали» и плакала, когда его тело агонизировало в петле. Койоту, глубоко похоронившему болевой шок в своей неокрепшей детской душе, пришлось расти и набираться силёнок ещё несколько лет. Он настиг Фернанду с её новым парнем, спящими на берегу мутной речки на зацерковной опушке. Койот не знал был ли парень Фернанды одним из истязателей Луиса-Альберто, но всё равно хладнокровно размозжил ему череп булыжником. Фернанду, объятую неотвратимым ужасом грешницы, чей час настал, он какое-то время насиловал, впрочем без всякого удовольствия. С гораздо бо?льшим наслаждением он волок за волосы её покорно обмякшее тело к реке, совал зарёванным лицом в студёные воды и мстительно ждал, когда она окончательно захлебнётся, надеясь, что в это время Луис-Альберто возрадуется на том свете. Жизнь его в том посёлке большого леса стоила теперь немного и, зная это, он немедленно подался за кордон, где в уездном городке показательно лиходействовали его будущие собраться из БП-13. На следующий день после перестрелки с войсками, Койот помог Пако выбраться из города, и предложил обращаться в любое время, если нужна будет поддержка, Пако понял, что обрёл в его лице важного союзника в этой стране. «По любому вопросу, брат, по любому вопросу», сказал Койот, стукнув себя в грудь левой стороной сжатого кулака правой руки. Наматывая километры пыли на истончившиеся покрышки своего «понтиака», Пако незаметно переключился с мыслей о Койоте на гораздо более приятные воспоминания о рыжей незнакомке из Беверли-Хиллс. Их столкновение произошло не далее как на прошлой неделе. Более спонтанной и яркой встречи у него не было и не будет никогда в жизни. Её тупорылый внедорожник «шевроле» боднул задний бампер его машины на выезде из торгового центра «Сакс». Пако вылез из машины, ругаясь на чём свет стоит, но при виде юной красотки его бешенство сняло как рукой. Она казалась такой хрупкой и беззащитной. И, когда прошёл первый шок, она так заразительно хохотала, с этими её милыми ямочками на щеках. Пара бокалов брюта, которыми девушку угостили во время примерки в «Agent Provocateur» давала о себе знать, ей до сих пор кружило голову. Застенчиво посмеиваясь, Пако, в самых изысканных, по его представлениям, выражениях предложил ей заехать в ближайший ремонтный цех, чтобы оценить ущерб. Ехать было недалеко, но, добравшись до мастерской, еле заметно притулившейся под ближайшим путепроводом, незнакомка удивилась, что в самом центре города существуют настолько пустынные места. Среди безлюдного нагромождения бетонных столбов и навесов причудливо вспыхивали лампочки вывески мастерской «У Агамбегяна». Они запарковались на рабочей площадке за шаткой оградой из рифлёного алюминия. Рабочий-механик, пожилой армянин, пообещал, что или он сам, или его напарник осмотрят повреждения в течение получаса. Сказав это, он полез обратно под кузов видавшего виды «доджа». Иностранка отправилась на ознакомительную прогулку по захламленной территории СТО, искоса метнув на Пако шаловливый взгляд из–под чёлки и нарочито повиливая бёдрами в коротко обрезанных джинсовых шортиках. Пако, не растерявшись, настиг её за помятым автобусом, среди медленно ржавеющих корпусов разобранных на запчасти машин, запылившихся аккумуляторов и связок изношенных ремней ГРМ. Он метнулся к ней подобно дикому ягуару, так что она даже вскрикнула от неожиданности, хотя и знала, что он идёт за ней. Пако бесцеремонно схватил девушку за ляжки и, приподняв над землёй, прижал к стене автобуса. Её тонкие руки обвились вокруг его шеи, а длинные ноги вокруг поясницы. Не дожидаясь когда освободится механик, они, плюнув на ремонт, уехали в ближайший мотель, «Каса Бонита». У неё была такая прозрачная кожа, что, занимаясь любовью, Пако невольно наблюдал за частым биением её голубоватых жилок. Она так и не сказала ему ни своего имени, ни откуда она родом, но Пако с тех пор привык называть её про себя «русской» из-за её дразнящего восточного акцента. Час спустя, выйдя из душа полностью одетой, «русская» попросила его подождать в постели, и он, в оцепенении блаженства бездумно подчинился. Даже услышав включившееся зажигание и сытый рёв отъезжающего джипа, он не сразу понял, что она уехала от него, даже не попрощавшись. Так она и скрылась из его жизни, как неземное видение, ослепительный отблеск чужого счастья. Первым кого он заметил, покинув мотель уже затемно, был праздношатающийся Джонни Куанг, тоскливо подпиравший одну из колонн под мостом с прилипшим к нижней губе окурком косяка и смятой банкой энергетика в руке. 2. Когда до Хуареса оставалось не более тридцати километров, он позвонил кузену Хосе, предупредить, что заедет погостить. Кузен обрадовался, сказал, что все будут его ждать. Пако притормозил на обочине, чтобы переодеться. По обе стороны шоссе тянулись покатые склоны невысоких холмов, медленно проседающие под беспорядочными ярусами мазанок из фанеры и жести, усеянные россыпями мусорных куч, в которых копошились в поисках клея и ацетона ватаги беспризорной детворы. Пако достал из багажника аккуратно сложенную клетчатую рубашку с парой застиранных мешковатых «ливайсов» и переоделся. Далее пришлось вливаться в пригородный поток: чем ближе к городу, тем медленнее надо было ехать. На самом въезде в город он стал невольным свидетелем жуткой картины – с эстакады, под которой он должен был проехать, свешивалось, покачиваясь на ветру, два человеческих тела. Их руки были связаны за спиной, штаны и нижнее бельё спущены до их закоченевших лодыжек. Это выглядело одновременно страшно и непристойно. Пожарный в этот момент как раз пытался дотянуться до верёвок с телескопической стрелы автоподъёмника, чтобы перерезать их и сбросить тела вниз, где выстроилась бригада, развернувшая натяжной брезентовый тент. На перилах моста, над жертвами был растянут самодельный транспарант из белой простыни с надписью чёрной краской. Пако слегка притормозил, чтобы прочитать её, но сзади начали так яростно сигналить, как если бы подвешенные на мосту трупы были здесь самым обычным делом, из-за которого вовсе не стоит мешать проезду. Пако подумал, что за клаксонами здесь, пожалуй, могут запросто последовать и выстрелы и благоразумно решил прибавить хода. Он успел понять, что согласно надписи убитые были бандитами. В «Золотой зоне» на улицах было свободнее. Пако по памяти без труда нашёл особняк Гутьересов. Очевидно, Пепе уже успел предупредить о его приезде, потому что, как только он подъехал к дому, откатные автоматические ворота сами собой плавно распахнулись перед «понтиаком», открывая проезд, и вооружённый охранник в каскетке с логотипом дядиной фирмы важно кивнул ему. Дверь после звонка открыла донья Сара. При виде Пако она всплеснула руками и заголосила: «Ай Пакито, да ты ли это, мальчик мой дорогой? Пепе! Марьяха! Идите вниз, к нам Пако в гости пожаловал. Из самого Лос-Анджелеса. Взгляните на него, да он ведь превратился в настоящего кабальеро!». Вниз сбежал Пепе. Он не сильно изменился за те годы, что они не виделись. Те же торчащие уши, бегающие глазки, ёрничающая ухмылка. Они обнялись. «Марьяха в теннисном клубе, мама», – сказал он. «Пойдём, Пакито». Пако хорошо помнил свою двоюродную сестру, хорошенькую девочку по имени Мария Хавьера, и ему было бы любопытно взглянуть на неё теперь. Пепе потащил кузена наверх. Проходя по дому, Пако с удивлением озирался кругом, разглядывая роскошное убранство так, словно был здесь впервые. Стены дома были обиты декоративными вощёными панелями из кедра и увешаны гобеленами ручной работы. Сводчатые потолки были отделаны барочной лепниной из гипса с позолотой, багеты и дверные проёмы украшала искусная витая резьба. Широкие оконные рамы особняка были зашторены тяжёлыми парчовыми занавесями, сквозь которые не пробивался солнечный свет и шумы с улицы. Взамен уютно светила бронзовая люстра, отороченная несколькими рядами хрустальных подвесок. На круглых столиках с затейливыми гнутыми ножками вдоль стен были расставлены этнические статуэтки из слоновой кости и эбенового дерева. После гостиной, справа от мраморной лестницы виднелся за черепаховыми перегородками личный кабинет дяди Фелипе с богатой библиотекой, снукером и английским камином. Пако опасливо поднимался вслед за Хосе, стараясь ступать по ворсистым кашемировым коврам осторожно, след в след. Они вышли на асотею, плоскую крышу особняка с роскошной летней террасой, в центре которой лазурно посверкивала вода в бассейне, переливаясь на солнечном свете и мирно отражая его слепящие блики. Когда двоюродные братья растянулись на шезлонгах под навесом, Пепе прикурил самокрутку с «травкой», и, сделав несколько глубоких затяжек, передал её Пако. Спустя час на асотею поднялась и Марьяха, одетая в скромный закрытый купальник. Она едва скользнула равнодушным взглядом по брату с гостем, не ответив на галантный поклон Пако, будто бы даже не заметив его. Её каштановые волосы неровными прядями развевались на ветру, небольшая упругая грудь часто вздымалась. Вздёрнутый носик придавал лицу Марьяхи высокомерное и в то же время слегка капризное выражение. Её прекрасные глаза были словно бы подёрнуты дымкой какой-то неизъяснимой смертельной тоски. Дойдя до манящего прохладной лазурью бассейна, она спокойно погрузилась в воду и медленно поплыла.