– Вопросы могут показаться вам слишком личными, – осторожно начал Лев. – Но без них не обойтись. Надеюсь на ваше понимание. – Да что вы вокруг меня как вокруг барышни пляшете? Думаете, я не понимаю, что вы про взрыв говорить пришли? Чего глаза вытаращили? Не за советом же пожаловали, верно? Нужен вам мой совет, как собаке палка! Так что кончайте огород городить и делайте то, что должны. Я хоть и инвалид, и кроме языка да глаз у меня ничего не действует, а все же не беспомощный. И нервы у меня крепкие, выдержу. – В деле о взрыве на Дмитровке появились новые факты, – решил начать с главного Лев. – У нас появился свидетель, который видел, как Взрыватель входил в здание. В свете этих данных мы хотим предъявить вам фотоснимок подозреваемого. Если вы видели кого-то похожего на этого человека незадолго до взрыва или в другое время, нам важно это знать. Крячко выудил из кармана фото, поднес ближе к свету и развернул так, чтобы Дорожкину было лучше видно. – Почему вы решили, что я должен был его видеть? – спросил тот, вглядываясь в снимок. – Потому что вы в тот момент находились в машине, а машина – как раз напротив входа в здание отдела, – пояснил Гуров. – Итак, вы видели этого мужчину? – Нет, не видел, – ответил Дорожкин и, переведя взгляд с фотографии на Гурова, добавил: – Если бы видел, то не забыл бы. Я весь тот день прекрасно помню, до мелочей. Закрываю глаза и вижу. Открываю – снова вижу. Знаете, почему я сидел там, на парковке, почему не уехал, как все мои коллеги домой? Да потому, что впал в ступор, как статуя мраморная, как соляной столб. Тошно мне было от самого себя, от несправедливости жизни. Да, да, я ведь тогда считал, что жизнь со мной несправедливо обошлась. Знать бы, как все обернется, небось радовался бы и небеса восхвалял за то, что дают мне возможность на своих ногах ходить. Но нет, я был небесами недоволен. Вот насколько глупы люди. – Вы были расстроены из-за своего племянника? – спросил Крячко. – Докопались? Конечно, докопались, иначе и быть не могло, – криво улыбнулся Дорожкин. – Странно еще, что так долго молчали. Хотя, думаю, это не от вас зависело. Начальник мой, Виктор Степанович, постарался. Ему тоже не нужно было, чтобы известие о моем племяннике в верха просочилось. Что ж, задавайте свой главный вопрос – не я ли того Взрывателя в отдел провел? А может, на этот раз вы подозреваете меня? Фотка – это так, для затравки, чтобы бдительность усыпить? – Ждали, что вас подозревать будут? – спросил Гуров. – Тогда, после взрыва? Нет, не ждал. Смерти я ждал, в этом и заключалось все мое ожидание. – Лицо Дорожкина сморщилось, по щеке потекла слеза, но вытереть он ее не мог. – Да ладно, это дело прошлое. Смерть не пришла, тюремный срок тоже мимо пролетел, и даже обвинений мне никто не предъявлял. Свои же парни помурыжили, да и то больше для проформы. Они-то не верили, что я мог на такое пойти, даже ради сестры и племяша. А я вот все думаю: предложи мне тогда кто взорвать, к чертям собачьим, хранилище вещдоков, устоял бы я перед соблазном? Может, и не устоял бы. Кровь, она ведь не вода, какой-никакой, а все же племянник. Сестру жалко было до слез. Как она убивалась тогда, как в ногах у меня валялась, молила спасти драгоценного сыночка, а я стоял в ее гостиной и блеял как баран: не в моих силах, не в моих силах. А знаете, что самое ужасное? Я вот все думаю: сделай я тогда то, что требовалось, поддайся порыву, и никакого взрыва бы не было! И парни живы бы остались, и я в это долбаное кресло не попал бы. Гуров и Крячко переглянулись. Казалось, Дорожкин говорил сам с собой, но сквозь сумбур его тирады проглядывало что-то, что словами не назовешь, а лишь интуитивно почувствуешь. Гуров дал знак Крячко молчать, боясь спугнуть момент. Он был уверен, что Дорожкин подошел к той черте, когда излить душу, открыть страшную тайну гораздо важнее, чем сохранить свободу или уважение окружающих. А Дорожкин продолжал свою речь. Он будто забыл о существовании полковников и говорил теперь не для них, а точно в пустоту: – До сих пор все думаю, чего ради к начальнику отдела ходил, просил дело у нас оставить. Ведь знал, что добром это не кончится, и все же настоял. Племяша мне нисколько жалко не было. Он осознанно выбрал такой путь. Не в дурную компанию попал, не по глупой случайности. Я таких насмотрелся, понимал, что к чему. И ведь не ошибся, тот случай его ничему не научил. Так и пошел по кривой дорожке, вот почему я отказал, страшно было, а все равно не уступил. Правда, сомневался потом долго, все тот разговор в голове прокручивал. Я ведь не Бог, мог и ошибиться, и тогда, считай, своими руками племяша на скользкий путь толкнул. Не хотел в дерьмо с головой нырять, знал: раз слабину дашь, так всю жизнь на них работать и будешь. Может, и надо было согласиться, парни бы живы остались. Дорожкин начал повторяться, будто заговаривался, и Гуров решил, что пора вмешаться. Из путаной речи он понял одно: кто-то вышел на Дорожкина с предложением уничтожить улики, одним махом избавить от срока и племянника, и того, за кого ходатайствовал визитер. – И вы ему отказали. Отказались уничтожать улики, верно? – осторожно спросил Лев. – Отказал, а как иначе? – в полубессознательном состоянии подтвердил Дорожкин. – Не мог я этого сделать. Может, за шкуру свою трясся, а может, слишком правильным был тогда. А поплатились за мою правильность другие. Крячко терпением Гурова не обладал, ему давно наскучил этот туманный разговор, и он решил ускорить процесс. – Кто именно к вам приходил с предложением уничтожить улики? Имя его вы знаете? Пора рассказать все, Дорожкин, больше молчать нельзя. Голос Крячко ворвался в уши Дорожкина, разогнав туман. Взгляд его стал осмысленным, а выражение лица каким-то обреченным. Память отпустила, вернув из трагического прошлого в незавидное настоящее. – Что? Ах, это вы, – рассеянно проговорил он. – Я, кажется, снова потерялся. Со мной такое случается. Напомните, о чем мы с вами говорили? Нет, погодите, сам вспомню. Вы показывали мне фото человека, которого во взрыве подозреваете. И я его не узнал. Что тут поделать? Не видел я вашего подозреваемого. – Сейчас речь не о нем, – сердито произнес Крячко. – Вы тут кое-что поинтереснее рассказывали, и в свете ваших откровений у нас возникли новые вопросы. Кто тот человек, который предложил вам уничтожить улики? – Улики? Человек? Помилуйте, я такого не говорил, – быстро проговорил Дорожкин. – Никакого человека не было, вы неверно истолковали мои слова. Это и неудивительно, когда я в таком состоянии, то совсем себя не контролирую. – Послушайте, Дорожкин, – уже с угрозой в голосе проговорил Стас. – Вы хоть и инвалид, но заставить вас открыть правду у нас рычаги давления найдутся. – Погоди, Стас, – остановил его Гуров, – принуждением мы вопрос не решим. Верно, Дорожкин? Но раз уж сказали «А», придется говорить и «Б», вы ведь понимаете, что теперь без информации мы от вас не уйдем? Думаю, понимаете. Давайте поступим так: я начну говорить, а вы меня поправите, если я в чем-то ошибусь. Итак, ваш племянник попал в переделку. Для вас история началась с этого, верно? Верно. Племянника задержали при попытке ограбления, и доказательную базу на него собрали такую, что не отмажешься. В то же самое время в вашем отделе в разработке было еще четыре дела. И тоже с полной доказухой. И вот, в один прекрасный день к вам пришел некто, кто, по его мнению, так же, как и вы, был заинтересован, чтобы улики из дела пропали бесследно. Он сумел выяснить насчет вашего племянника и посчитал вас легкой добычей. Пришел и дал полный расклад: он снабжает вас взрывчаткой, вы проносите ее в отдел и в подходящий момент активируете. Улик нет – и дела нет. Он был уверен, что ради племянника вы на это подпишетесь. Но вы отказали. Он дал вам срок обдумать ответ и ушел. Потом пришел второй раз, просто не мог не прийти. И вы снова отказали. Может, даже в тот самый день, когда все случилось. Почему вы не сдали его, Дорожкин? Почему не сообщили о гнусном предложении? Ведь все можно было исправить. Тогда еще можно было! – Потому что боялся, – не выдержал Дорожкин, – боялся, что мне не поверят. Я ведь уже тогда вляпался по самое «не хочу». Что бы вы подумали, если бы я пришел и заявил: мне предложили уничтожить улики по делу племянника, а заодно и по другим делам? – Я бы решил, что кто-то пытается воспользоваться ситуацией. Я бы принял все меры, чтобы задержать того человека, – ответил Гуров. – Я и сейчас этим занимаюсь, разве вы еще не поняли? Кто к вам приходил? За кого просил? – Да не знаю я, кто это был! – выкрикнул Дорожкин. – Просил за Зверя, его дело на мне было. Взрыв на рынке, доказуха полная. В участок не сунулся, подкараулил возле магазина. Поздоровался вежливо и про племяша заговорил. Я не хотел, чтобы нас кто-то услышал, предложил отойти в сторону. Он согласился. В машину меня усадил, сигареткой угостил, а я, как лох последний, на поводу у него пошел. В машине он не сразу к делу перешел, сперва все про племянника втирал – мол, как обидно, когда родной человек на скамью подсудимых попадает. А потом заявил, что готов помочь решить мою проблему. Мне бы, дураку, сразу уйти, но нет, я этого не сделал. Вместо этого совершил еще одну глупость: поинтересовался, что он может предложить! – И он озвучил свой план? – догадался Гуров. – Почти сразу. Понимаете, он специально фразы так строил, будто этот план не его, а наш общий. Будто беседуем мы с ним не в первый раз и встретились именно для того, чтобы детали обсудить: как пронести взрывчатку в отдел, где установить и как самому при этом не поджариться. Я только потом сообразил, что он меня намеренно подставляет, пути к отходу отрезает. Как только я в отказ пошел, он тут же разговор свернул. А потом взял, да и выложил: записал я тебя, дружок, на пленку. И послушать дал. Так по этой записи выходило, что я чуть ли не организатор всей этой хрени. Дальше я его слушать не стал, ушел. А он вдогонку крикнул, что, мол, срок мне неделю дает. Что будет после окончания срока, он не озвучил, но и так все понятно было. – Когда он пришел второй раз? – Как и обещал, через неделю. Только я уже знал, чего от него ожидать, и вообще разговаривать не стал. Сказал, что никакой сделки не будет, и пусть он катится со своим предложением и с записью куда подальше. Больше он не появлялся, а потом отдел взорвали. – Значит, того, кто к вам приходил, вы не знаете. А интересовало его дело Зверева, – медленно протянул Гуров. И вдруг в его голову пришла идея: – Опознать сможете? – Я его лица до самой смерти не забуду, – ответил Дорожкин. Лев выхватил из кармана телефон и набрал номер Жаворонкова: – Валера, срочно пришли мне фотографию Кросса! Да, Красильникова, он сейчас в розыске. Перешли мне на мобильный, срочно! Полминуты не прошло, когда сигнал мобильника оповестил о том, что пришло новое сообщение. Лев загрузил снимок и показал Дорожкину: – Этот человек к вам приходил? – Точно, он. – Отлично! – Гуров убрал телефон. – Выходит, Кросс – человек Зверева. Что ж, это закономерно. Когда первый вариант не сработал, он вышел на Тельных и заказал тому работу, от которой вы отказались. – И что теперь? – взволнованно спросил Дорожкин. – Для вас? Пока ничего. Полагаю, за старые глупости вы свое получили, – ответил Гуров. – А нас с полковником ждут дела. Счастливо оставаться, Дорожкин. И вот что: будьте на связи, вы нам еще понадобитесь. Он первым вышел из дома. Едва дождался, пока к нему присоединится Крячко, и повел машину обратно в Управление. Глава 9 Войдя в свой кабинет, Лев начал методично обзванивать всех оперов и следователей, которые так или иначе соприкасались с делами Зверева и Красильникова. Он по крупицам собирал портреты двух преступников, просидел до полуночи, а утром снова продолжил прерванное занятие и в итоге получил довольно четкое представление, чем дышал каждый из них. Визит к Дорожкину прояснил ситуацию настолько, что теперь Гуров мог представить всю картину целиком. А картина получалась вполне обыденная. Много лет назад бандитская группировка под руководством Дениса Зверева устроила разборки на вещевом рынке Москвы. Зверев хотел убрать конкурента, грязно и не «по понятиям». Прошло все не так гладко, как планировалось, и их главаря замели. Звереву грозил не просто долгий срок, попади он в зону, его свои же порешили бы за беспредел. Этого он допустить не мог, жить-то всем хочется. В то время его правой рукой был Кросс, исчезнувший из Новосибирска. Теперь стало понятно, почему он пропал с горизонта, – просто сменил и место жительства, и хозяина. С новосибирскими Кросс расстался тоже не совсем красиво, это Гуров узнал от новосибирских оперов. Поговаривали, что Кросс ушел не с пустыми руками, а стянул «общак». Такое на зоне не прощают, так что Кросс не меньше Зверева был заинтересован в том, чтобы дело Зверя до суда не дошло. И он начал действовать. Каким-то образом узнал про проблемы Дорожкина и посчитал его легкой добычей. Но здесь его ждала неудача. Потерпев поражение с Дорожкиным, Кросс придумал другой план. Во время очередной отсидки он свел знакомство с Тельных и был прекрасно осведомлен о его специализации. Такой человек ему сейчас и был нужен. Только вот подставлять себя слишком тесным контактом с бывшим зеком Кросс не хотел. Тогда он вспомнил про Гладышева, вернее, про его чудаковатого друга из Подмосковья. План сложился. Кросс вышел на Тельных и напомнил про должок. Тот, в свою очередь заявился к Гладышеву, получил адрес Мережко и поехал в Москву. Скорее всего, с Кроссом он вообще не встречался и вряд ли знал, что тот в Москве. Он просто выполнил его задание. Сам же Кросс старался не высовываться, это было не в его интересах и не в интересах Зверева. После взрыва от Зверева к Кроссу не должно было вести никаких дорожек, иначе весь грандиозный план летел к чертям собачьим. Кросс залег на дно, и это сработало. Зверев вышел сухим из воды, до суда дело так и не дошло. Дорожкин промолчал, про Кросса никому не сообщил, а без этого звена к Звереву ни одна зацепка не вела. Его причастность к взрыву рассматривали на общих основаниях, потому никакой связи не нашли. Сейчас же стало очевидно, что заказчиком преступления является именно Зверь. Порадоваться своим достижениям Гуров не успел, капитан Жаворонков явился к нему с досье на нынешнего Зверя. За восемь лет многое изменилось. Зверь уже не являлся антисоциальным элементом, он стал уважаемым членом общества, а именно – депутатом городской Думы. Такому повороту Гуров не обрадовался, но и не удивился. Он понимал, что теперь до Зверева так просто не добраться. И все же решил рискнуть. Прихватив для поддержки Крячко, Лев отправился к Орлову. Тот оказался на месте. Выслушав его, генерал долго молчал, потом, тяжело вздохнув, заговорил: – Ты понимаешь, насколько серьезны выдвигаемые обвинения? Всего неделю назад имя Зверева красовалось во всех средствах массовой информации. Сказать тебе, под каким лозунгом светилось его фото? Благотворительный фонд продовольствия «Русь», вот чем на настоящий день занимается видный политический деятель Денис Зверев. Полгода назад получил награду от самого президента, а ты просишь дать добро на его арест. И каковы же доказательства? – Доказательства будут, – пообещал Гуров. – Как только возьмем Тельных и Красильникова, доказательства появятся. – Как только возьмем! Прекрасное основание для запроса прокурору. Гуров, у тебя даже нет оснований полагать, что Зверев и Красильников связаны между собой. Все, что ты имеешь, – это личные догадки и умозаключения. С этим к прокурору не пойдешь. – Петя, он виновен, и ты это знаешь не хуже меня. Другого варианта просто нет, мы должны его арестовать, – настаивал Гуров. – Депутат он или папа римский, мне все равно. Он должен сесть. – Лева, ты сам себя слышишь? Должен, не должен – все это лирика. Добудь доказательства, тогда и поговорим. Непохоже, чтобы Зверев собирался в бега, так что никуда он от тебя не денется. Не пори горячку, продолжай работу и жди своего часа, – безапелляционно заявил Орлов. – И не трать больше мое время. Все, идите, работайте. Гуров и Крячко вернулись в кабинет. Гуров уселся за стол и немигающим взглядом впился в пространство перед собой. Крячко усидеть на месте не мог. Он то начинал ходить из угла в угол, то, взгромоздившись на подоконник, проклинал Дорожкина и его глупое молчание, то снова вскакивал и бегал по кабинету. Гуров ничего этого не замечал. Он думал. «Должен быть какой-то выход. Должен, – твердил он про себя. – Не может быть, чтобы все труды пропали напрасно. Мы уже так близко подобрались к развязке, что теперь все не может просто так заглохнуть». – Лева, не молчи, скажи хоть что-нибудь, – не выдержав молчания друга, Крячко принялся тормошить его. – Надо же что-то делать. Давай рассуждать логически: что мы имеем на настоящий момент? Дорожкин! Он может дать показания против Зверева. Кросс озвучил, чьи интересы представляет. – Показания? Дать их он может на суде, а оснований для возбуждения дела у нас недостаточно, в этом Орлов прав. И даже в суде это не прокатит. Слово инвалида против слова депутата? Не смеши меня, Стас! – Тогда нужно зайти с другой стороны, – продолжал Крячко. – У нас есть свидетель, который подтвердит, что Тельных был в Москве в момент взрыва. Связь Тельных и Красильникова легко доказать. – И что с того? Мало ли с кем сидел Тельных? Каждого под подозрение брать можно. Из сидельцев любой точит зуб на правоохранительные органы. Все, чего мы этим добьемся, это срок для самого Тельных. Тоже неплохо, но Зверев-то от правосудия уйдет. – Когда запахнет жареным, Тельных его сдаст, – уверенно заявил Крячко. – Не станет он один отдуваться. – Не думаю, что Кросс рассказал ему, за кого впрягается. Наверняка тот действовал вслепую. – Почему ты так думаешь? Разве не логично предположить, что Тельных захотел узнать подноготную? – Стас, о чем ты вообще? Тельных был должен Кроссу, зоновский долг – дело святое. Не его собачье дело, чего ради Кросс решил взорвать Дмитровский ОВД. Тельных выполнил работу, рассчитался с долгами и исчез. – Вот! Исчез. А куда и зачем? – За тем, что после такого дела ему «светиться» и самому не резон, – рассуждал Гуров. – А может, в этом заключалась часть сделки. Не просто взорвать отдел, но и исчезнуть с горизонта, чтобы мы через него на Кросса выйти не смогли.