Спустя некоторое время, мы решили оставить детей развлекаться самим. Сами же пошли к недавно сформировавшийся толпе, состоящая преимущественно из школьников. Я каждый год прихожу на площадь, поэтому легко отличаю обычную толкушку людей по незначительным поводам, и толпу людей, которые здесь собрались для игр и сладких, а иногда и не очень, подарков. За все время, я участвовала в играх, которые любезно организовывал детский клуб, всего несколько раз за всю жизнь, и выиграла хоть что-то только один раз. Это была большая плитка дорогого шоколада, которую я решила отдать Роме. Во-первых, я сама не очень любила шоколад, а во-вторых, я решила отплатить небольшой должок перед Ромой. Просто Рома, в отличие от меня, был достаточно спортивен, отчего активно участвовал в этих конкурсах и частенько уносил оттуда сразу несколько подарков. Кое-как протиснувшись к «первому ряду», мы смогли увидеть в полный рост дядю Петра, работник детского клуба, а также двух человек, несущих во рту столовую ложку с куриным яйцом. Испытание, конечно не особо новогодние, но на это как-то все равно, особенно учитывая, что испытания с новогодней атмосферой идут вперемешку с такими. Двое соперников шли, дыша друг другу в спину. Казалось, что оба финишируют с нетронутым яйцом, и определяться победитель будет по тому, какое место они заняли. Но все же, низенький парнишка в нелепой красной шапочке, уронил яйцо, которое со смачным звуком разбилось, чуть запачкав уронившего. — Эх, эх, эх, не в этот раз, Володька. На вот, вытрись, — дядя Петр протянул влажные салфетки, после потянувшись за купленным в магазине новогодним подарком, — А вот это, Миша, тебе, молодец, парень! Победитель и проигравший сошли с воображаемой сцены. Оба были радостны и довольны. Победивший понятное дело, почему был довольным и радостным, а почему проигравший был счастлив? Думаю, что соревнования слишком малозначимые, оттого проиграть было не обидно. Сама ни разу не расстраивалась от проигрыша, хотя достаточно ранимая на проигрыш где-либо. После того, как два участника смешались с толпой, дядя Петр достал длинный толстенный канат. Обычно, его можно встретить в школьном спортзале, повешенный у самого потолка, чтобы по нему можно было карабкаться. Также, он еще используется для проверки физической силы: несколько человек стараются перетянуть канат на свою сторону резкими толчками. Именно для этого дядя Петр достал его. — Ну-с, кто желает показать силушку богатырскую? Ну-ка парни, выходите! — Можно я? — громко, чуть посмеиваясь, спросил кто-то из толпы. — Ну конечно можно! Выходи! — после сказанной фразы, из толпы вышел высокий человек. Он явно был либо 11-класником, либо уже учился в местном ПТУ. По нему было видно, что он пришел сюда от нечего делать. Друзья его заливались от смеха. Наверное, связанно это было с тем, что он был самым высоким и старшим среди всех присутствующих молодых людей, отчего с ним вряд-ли мог хоть кто-то сравнится в силе, — Да уж… Подобрать тебе соперника — та еще работенка. Кто нить хочет потягаться с великаном? — Ну, давайте я попробую что-ли, — подняв руку и подав голос, вызвался Паша. Я была немного удивлена. Конечно, Паша казался мне крепким, но не до такой степени, чтобы победить такого соперника. — О-па, попался богатырь! На сцену, так сказать, — дядя Петр сделал приглашающий жест. После этих слов, Паша быстро зашагал навстречу испытанию. Лицо его был полно сомнений, но это не мешало ему гордо идти вперед. Он напомнил мне один момент. В такую же новогоднею ночь, мы с Ромой пришли посмотреть на игры. В эту ночь дядя Петр все также достал канат и пригласил силачей посоревноваться меж собой. Тогда Рома решил также как и Паша выйти против сильного соперника, и также как Паша уверенно шел вперед, не смотря на полное сомнений лицо. Хотя, все же вернее сказать, что это Паша также как Рома вышел против сильного противника и уверенно шел вперед. Паша уже стоял перед своим соперником. Будь это индийский фильм, они бы уже давно проткнули друг друга устрашающими взглядами. По приказу дяди Петра, оба отошли на сказанное Петром расстояния, там же оба крепко обхватили канат обеими руками, а их ноги приняли положение, какое принимают в рукопашном бою. Дядя Петр начал отчет, который для Пашки, наверное, длился целую вечность. Как только в воздух была сказана фраза «Начали!», что Паша, что его противник с завидной силой и скоростью начали тянуть канат на себя. На удивление всем, и мне в том числе, Паша отлично держался. Он умудрялся удерживать канат почти в едином положении, чем сильно озадачил противника. На его лице появилась небольшая улыбка, видимо, он был рад, что хотя бы может на равных сражаться с такой дылдой, которая еще и старше его. Еще в течение нескольких секунд, канат никак не двигался. Будто, соперники настолько равны, что до бесконечности могут тянуть канат, но никто из них не приблизиться к победе даже на миллиметр. Но все же, спустя некоторое время, изменение произошли, и были эти изменения в пользу Паши. Видимо его противник слишком устал и не мог с такой же силой держать канат, а паша все еще мог. Паша забрал небольшую часть от доверенной противнику половине каната. Данное события, видимо, сильно подбодрило Пашу. Из-за этого, в следующий миг он забрал себе еще немного каната, чем заставил всех присутствующих, кроме друзей противника, болеть за него. По толпе прошлись волны из слов поддержки. Люди кричали, свистели, а некоторые, особо остроумные шутники, сняли с себя шапки и начали парадировать черлидерш. По мне и не скажешь, но в тот момент я больше всех остальных болела за Пашку. Я очень умело сдерживала свои эмоции и не давала выйти им наружу, но внутри меня они активно кипели и бурлили. Я постоянно впадала в эмоциональные крайности: от безумной радости до чуть ли не отчаяния, когда Паша немного уступал своему сопернику. Через некоторое время, стало понятно, кому будет принадлежать победа в этом нелегком испытании. У противника Паши оставался совсем небольшой кусочек каната, которые с каждым мгновением только уменьшался. В конце концов, Паша взял всю оставшуюся силу и сделал рывок, положивший конец в состязании. Реакция людей на победу Паши над таким человеком не заставила долго ждать. Люди начали громко аплодировать, и я вместе с ними, а его соперник, с грустью на лице и подорванной самооценкой, быстренько свалил к своим друзьям шокированным друзьям. — Ух, дал ты нам шоу, парень! Настоящий богатырь! — сообщил Паше дядя Петр, одновременно с этим доставая из кармана купюры, — награда за такую победу присуждается соответствующая, на вот, купи себя что-нить, — дядя Петр протянул в красные ладошки Паши несколько сотен рублей. После церемонии награждения, Паша медленно, чуть спотыкаясь, пошел обратно в толпу, которая к этому времени поутихла. По его походке было видно, что он израсходовал все силы на эту победу. Но, не смотря на физическую изнеможенность, чисто ментально он был полностью заряжен. Я также, как и Паша, была ментально заряжена, хоть и никого не побеждала, и не получала за это призы. Чувство гордость за друга пульсировали и старательно пытались выйти наружу, в виде какого-то нелепого телодвижение или мимики. Так, я и прибывала бы в хорошем настроение, но… — Молодец, Антон! — крикнул кто-то из толпы. По непонятной мне причине, это разожгло во мне камень гнева и злости. Сама не зная почему, но мне очень хотелось выкрикнуть какую-нибудь гадость в ответ. Я только и могла, что думать «какой нахер Антон?!». Когда ко мне подошел Паша, гнев и злость отступили, но поганой чувство все также присутствовало. Почему-то мне казалось, будто в словах выкрикнувшего есть доля правды, а может и не доля… — Ой, Паш… — тихонечко я взяла его за руку, — пойдем отсюда в другое место, — Паша нахмурился. На его лице появилось явное недовольство. Никогда не видела его раздраженным, так еще и на меня. Видимо, ему тут было весело. — А че так? Весело же, — все-таки я оказалась права, ему тут хорошо. Было ощущение, будто он еле-еле сдерживает себя, что не посмотреть назад. Наверное, его захлестнул дух соперничество и азарта. — Да какой уж там… Вот вначале было весело, а сейчас этот интерес иссяк полностью, — наверное, я поступала эгоистично, но мне сложно было находиться в этом месте, — еще тут слишком уж шумно, уши скоро отвалятся. — Вот те раз! Ты шумные места не любишь? — спросил с восклицанием Паша, — тебе точно 16, а не 30 лет? — Пошли уже отсюда, — с ноткой злости и раздражения ответила я. Думаю, и лицо мое в тот момент было искаженно гневными порывами и злобой. — Ладно… — лицо Паше после моей фразы сменилось с немного раздраженного до обычного. Брови вернулись в свое первичное положение, а мышечные зажимы спали. Передо мной стоял привычный для меня Пашка, — а куда пойдем хоть? — Давай до стадиона сходим, так сейчас вряд-ли народец будет, — после его вопроса, мое лицо тоже потеряла негативные оттенки. — Нуууу, — потянувшись, сказал Паша, — Как скажете, Дашенька. После сие фразы, мы вместе двинулись прочь от этого места. Я была счастлива, что наконец-то покину это место, ставшие мне мерзким и отталкивающим. Рука об руку мы шли на выход с площади, и чем ближе мы были к столь желанному выходу, тем сильнее мой мозг набухал от радости. Я предвкушала, как вцеплюсь в Пашу своими вопросами, на которые до смерти хотела получить ответы. Я обхватила ничего неподозревающую кисть Пашке и крепко сжала своими пальцами, чтоб никто не смог украсть или увести его от меня. Сжим был достаточно сильным, как для девушки, отчего Паша даже издал непроизвольно тихий звук. Что ёлка, что ледяные сооружения, что люди остались позади. Мы пересекли черты выхода, и несли свои тела в другое место, более отдаленное и безлюдное. Деревенский стадион находился на окраине деревни, и идти до него от площади было занятием не быстрым, но меня это мало волновало. Даже напротив, я была сильно рада тому, что буду долго идти с Пашей руку об руку (Уже в буквальном смысле). Не знаю почему стадион называли стадионом, ведь из себя он представлял пустырь со стоящей в самом его сердце большое детской площадкой. Наверное, это самое мое любимое и самое уютное место в деревни, хоть многие бы со мной не согласились. Площадка эта была уже вся ржавая и стояла еще со времен советского союза, не обновлялась тоже со времен ее постановки в этом месте. Там не было современных развлечений для молодежи, какие были в других местах на других улицах, отчего место это было крайне не популярным среди народа. Моя любовь к этому место объяснялась, что именно рядом со стадионом жил Рома. Стадион был буквой «Г» окружен домами, а по другую сторону ржавыми гаражами. Его не выпускали гулять далеко до 2-ого класса, поэтому вначале нашего знакомства мы играли исключительно на этой площадке. Даже тогда, когда наша деревня не пополнялась новыми детскими площадками, на стадион обычно никто не приходил, ни дети, ни подростки. Редкость было встретить хоть кого-то на ней кроме нас. Так и пролетел год, за который я успел привязаться к этому месту, ведь только здесь я получала удовольствие от жизни, в то время как дома и в школе ничего подобного не было. **** — Паш, а что ты собираешься делать после школы? — поинтересовалась я. У самой не было каких-то мыслей на этот счет. До смерти Ромы я не смогла понять, а после даже думать не хотела. — Ну, наверное, в Иркутский Юрфак поступлю, — его слова мне напомнили момент, который произошел несколько месяцев назад, когда еще Рома был жив и здоров. Там у нас складывался такой же разговор и Рома ответил точно также как и Паша сейчас, — а вообще хотелось бы накачаться и рекорды силовые ставить. Знаешь, как какой-нибудь Сарычев или Зуев, — наверное, для Паши эти называние этих фамилий вызывали ассоциации с конкретными личностями, но для меня это все пустой звук. Тем не менее, его мечта мне симпатизировала. Я одна из тех консерваторш, что считает мужчин сильными защитниками и добытчиками, а женщин хранительницами очага. — А ты на кого хочешь учиться? Куда планируешь поступать? — после серии своих ответов задал встречный вопрос Павел. Вопрос меня ввел немного в ступор. Как я до этого говорила, у меня нет ни единой мысли, куда бы можно было поступить, на кого учиться, и как устраивать свою жизнь в дальнейшем. — Нуу… — было почему-то стыдно перед Пашей. Будто он мой успешный отец или старший брат, которого сильно расстроит столь не амбициозная сестра или дочь. Хотелось ответить хоть чем-то, но в голове не всплывало ничего. Я судорожно бегала по самым затаенным уголкам моего мозга, но все безуспешно, — не знаю я… — чувство стыда заполнило все мое тело, от пяток до кончиков волос. — Как это? В середине девятого класса не знаешь? — он вопросительно посмотрел на меня, а лишь сумела кивнуть в ответ на вопрос. Чувство стада меня захлестнула с новой прытью и мощью. Мне хотелось, чтобы Паша меня наоборот поддержал, а не задавал такие уничижительные вопросы, — Ну, надо как-то уже начинать хотя бы думать, а то время быстро пролетит, не заметишь, как уж придет черед подавать документы. — Я не хочу об этом говорить. — мой голос звучал под лад моему в очередной раз изменившемуся настроение. Грустно и обидчиво. Я опять ощущаю это противное чувство собственной ущербности. — А что в этом так… — Паша не успел договорить, как сразу смолк, после того как увидел мое лицо, которое, видимо, очень уж хорошо показывало мое тамошние настроение. Своей осечкой он хотел избежать продолжение этого диалога, но было уже поздно. Его слова сработали, как красная тряпка на быка. — Мне очень стыдно, Паш, очень! — внезапно я повысила громкость и выразительность моего голоса, — наверное, это связано с моей мамой. Тогда, когда она еще не была законченной алкоголичкой и работала, она сильно надеялась на меня. Надеялась на мой сокрушительный успех, надеялась на то, что я смогу сдать хорошо ЕГЭ и поступить в самый лучший Вуз страны, но когда моя учеба опустилась с хорошей на среднею, она стала ругаться… — мне не просто было проговаривать эти строки. Идеальным для меня вариантом в этой ситуации было просто не говорить об этом и сменить тему, но было уже слишком поздно, ведь прервать рассказ было бы, как минимум, не уважением к Паше, — она почти каждый день проверяла мой дневник, и если видела хоть одну тройку, то начинала меня долго и нудно отчитывать на более высоких тонах, а иногда и просто орала. Под конец, она уже просто начинала меня оскорблять, как не оскорбляет даже самый креативный задира в школе. В те моменты я чувствовала стыд и чувство собственной ущербности. Казалась, что я не от мира сего, что я отброс общества, что — закончив свой оправдательный рассказ, я посмотрела в лицо Паши. Оно было добрым. У него всегда было доброе лицо в моменты, когда меня надо как-то поддержать. С учетом моего постоянно меняющегося настроения, могу предположить, что он может уже искусственно делать такое лицо. — Не стоит этого стыдиться, Даш. Всякое в жизни бывает, — Паша посмтрел мне в глаза. Этот добрейший и понимающий взгляд, в сумме с его словами, сильно успокаивали мою нервную систему, — не нужно делать из такого пустяка великую проблему. Ну и не поняла еще куда будешь поступать, но и хрен был с ним! Че переживать та из-за этого? Тем более не с абы кем говоришь, а со мной, — он медленно и плавно опустил свою тяжелую, но такую нежную руку мне на голову. Хоть это и выглядело как-то по-детски, но от этого менее приятным это действие не становилось. — Я тебе поражаюсь… Ты как будто ко мне в голову залез и увидел то, что сейчас хочу услышать…Спасибо… — я чуть ли не плакала от того, что у меня есть такой замечательный друг. — Я просто сказал, как оно есть, — сказал Паша, непроизвольно пажав своим широкими плечами. Даже тут он пытался меня поддержать, при этом в его словах чувствовалась искренность, я чувствовала, что он действительно думает так, как говорит, и это теплило мою душу даже сильнее, чем его слова. Хотя конечно, если бы он говорил искренне обо мне гадости, то мне бы вряд-ли это понравилось… Паша полностью погасил мои негативные эмоции. Настроение после его терапии заметно улучшилось. Мне вновь захотелось идти развлекаться и радоваться, а также наслаждаться компанией Пашки, хотя его компанией я хотела бы наслаждаться и с плохим настроением. Паша — это словно реинкорнация Ромки. С ним также интересно проводить время в любом месте, в любое время, в любых обстоятельствах. А уж поверьте, составлял он мне компанию в самых не подходящих местах и не тех обстоятельствах, но мне было с ним все равно интересно. Удивительный Рома человек и Паша такой же. Было ощущение, будто бог когда создавал меня, решил злобно пошутить, закинув меня в это захолустье и к такой матери, но после все же отнесся с пониманием и дал друзей верных. **** Диалог с Пашей, как и всегда, сильно укоротил время нашего пути для моего восприятия. Перед нами стояла та самая улица, вызывающая только теплые чувства. Все те же выложенные буквой «Г» дома, в каждом из которых горел свет, и светились разноцветные гирлянды. Все те же гаражи по другую строну, откуда разносился звук попсовой музыки и дым от мангалов с вкусным мясом. И все та же старая безлюдная площадка, посреди этих баррикадных стен. Одно лишь меня напрягала — дряхлый старый домишка, в котором уже как несколько недель ни горел свет, ни текла вода, ни тлел уголь в печки бани. В связи с смертью Ромы, его мать-одиночка больше не могла терпеть это места, поэтому и съехала к чертовой матери с этого дома, и перебралась в Иркутск. Только не было понятно, на что она там живет, ведь жили они не богато, а дом она продать так и смогла, ни нашлось людей желающих купить дом в этой деревни, да и кто купить уже почти развалившийся дом. Бурные воспоминание нахлынули на меня…Опять… Было невероятно сложно жить с этими постоянно всплывающими кадрами из жизни недавней. Не хватало мне Ромы, слишком уж сильно я привязалась к нему. Я вспоминала его хотя бы раз на дню, и каждый раз настроение мое от этого падало, благо во сне хотя бы не приходит. Хоть у меня и есть человек, который почти точная его копия, все же Пашка Рому не заменит. — Ты чего? — задал вопрос Паша. — Да так…Рому вспомнила… — речь моя была наполнена печалью и тоской, — Гляжу я на его бывший дом, запустивший и уже почти развалившийся и как-то аж плакать охота… — Опять этот Рома… Да уж, тяжко тебе приходится, ну ничего, через полгодика легче должно стать, а после года так и вовсе, будешь его уютными вечерами только добрым словом вспоминать и все. Без грусти и слез… — Да… Ты прав, наверное… — неуверенно пролепетала я. Его слова в очередной раз подбодрили меня, — слушай, а давай снеговика слепим? — Шутишь, что-ли? — озадаченно спросил меня Паша, — он ж нелипкий совсем… — Да ладно тебе! Хоть попытаемся! — внезапный прилив энергии наполнил мое тело, дав сил для веселого восклицания. — Эх…Как скажешь. Мы пошли вглубь этой улицы. Нужно было дойти до ее середины, там есть небольшая дорожка, по которой можно допрыгать до площадки. В других местах слишком много снега. Скорей, можно было бы утонуть в тех местах, хоть в снегу, хоть в воде, в которую этот снег позже превратиться. Шли мы как-то молча, несмотря на мое вновь изменившееся настроение. Неужели у нас кончались темы для разговоров? Быть такого не может… «Паша же был точной копией умершего друга, он не может не знать, что сказать дальше!» — подобные мысли юлой крутились у меня в голове. Но все же, Паша молчит… Мой взгляд непроизвольно опять упал на проклятый старый дом Ромы. Казалась, будто он вот-вот и выйдет из-за двери, окликнет меня и помашет рукой, в то время как резво побегу навстречу своему счастью. Мне кажется, что я совсем потеряла смысл своего существования после смерти Ромы, и не спасет меня от этого уже ничто, даже такой замечательный человек рядом со мной. Идя за Пашей по узкой тропинке, я думала о смысле своего существование. Хотелось дальше жить, радоваться, встречать закаты и рассветы, но тот факт, что Рома погиб, словно тянул меня на дно замерзшей реки, в которой он же и утонул. Также, я еще заметила, наконец, сильные отличия Паши от Ромы во внешности, которые умело игнорировала. Все в его спине, затылке и руках отдавало совсем не Ромкиным духом, отдавало чем-то чужим… Может, рассказать Паше, о чем я думаю? Хотя бы о моей первой мысли. — Ох ты ж, как замяло тут все! — кряхтя проговаривал Паша. — Ну да! На самой площадке должно быть полегче с этим, она чуть приподнята на основным уровнем. Мгновение спустя мы, наконец, выбрались на спасательный от сугробов остров. Площадка была все такой же с одной стороны ржавой устаревшей развалюхой, а с другой уютным и тихим местом. От сие пейзажа по сознанию хлынула орда теплых воспоминаний. Даже мурашки пробежали. Уголки моих губ с каждым мгновением возвышались и возвышались. В голове уже успела стать колом картина веселого времяпрепровождения с Пашей. На этой картине мы с улыбками до ушей безуспешно пытаемся воссоздать снеговик с картинок в интернете, а после дружно смеемся над нашей неудачей. — Ну-с, товарищ, давайте действовать так… — я не смогла закончить свою фразу. Причиной этому послужила… даже не знаю, как это описать, кроме как гребанное колдовство. Вместо Паши там уже стоял совсем другой человек, с другим лицом, одеждой и аурой, что исходила от него. — Что такое, Даш? Тебя, что-то удивило? — незнакомец попытался повторить добрую интонацию Паши, но у него плохо получилось, так еще и лицо его отображало полную безразличность ко мне. — Ты кто… кто ты такой, мать твою?! — злобно и с непониманием задал я вопрос этому человеку. — Что ты такое несешь? Это я, Паша, — было ощущение, что стоящий передо мной человек и фальшивит, и говорит правду одновременно. Он был и не похож и похож одновременно. Его лицо наполовину состояло из черт лица Паши, а на половину совсем другого человека, светловолосого, светлоглазого, с более темной кожей и большим выпирающим лбом. Одежда, что была напялена на него, сочетала в себе и Пашину одежду, и одежду другого человека, например, в качестве штанов, у него теперь были синие джинсы, а на голове была тонкая шапочка, с длинным красным шарфом вокруг шеи. Про духовные отличия даже говорить не хочется… Это слишком сложно объяснить… Она просто была и Пашина, и не Пашина одновременно. Разве что, можно сказать, что от него чувствовалась опасность.