Когда Сет наконец выскочил на сцену для решительного боя, вечного боя между добром и злом, красотой и уродством, долгом и бесчестьем, зрители уже были готовы к этому. Они приветствовали его криками неподдельной ненависти. Расфер вызывающе осклабился и стал плевать в публику, гордо расхаживая по сцене. Потом он сложил руки на половых органах и стал двигать бедрами взад и вперед, чтобы похабным жестом привести зрителей в ярость. – Убей его, Гор! – завопили они. – Размозжи его уродливую морду! – Сет расхаживал перед ними, разжигая в них злобу. – Размозжи ему морду! – Убей убийцу великого бога Осириса! – ревела публика. – Вырви ему потроха! В глубине души зрители знали: это Расфер, а не Сет, но ненависть их от этого нисколько не ослабла. – Отруби ему голову! – орали они. – Убей его, убей! Наконец Сет сделал вид, будто в первый раз заметил своего племянника, и нахально заковылял к нему, высовывая язык и болтая им перед черными зубами; он пускал слюну, как слабоумный, и она серебристой пленкой ложилась на его грудь. Мне трудно было поверить, что Расфер может заставить себя выглядеть еще более уродливо, чем обычно, но теперь он доказал, что это так. – Кто это дитя? – спросил он и рыгнул прямо в лицо Гору. Тан не ожидал этого и невольно отступил назад с неподдельным выражением отвращения на лице, когда в нос ему ударил смрад прокисшего вина, все еще бродившего у Расфера в желудке. Тан быстро пришел в себя и произнес свою реплику: – Я Гор, сын Осириса. Сет издевательски захохотал: – Что ты ищешь, маленький сынок мертвого бога? – Я ищу отмщения за убийство своего благородного отца. Я ищу убийцу Осириса. – Тогда тебе больше не нужно его искать, – выкрикнул Сет, – потому что это я. Сет, победитель слабых богов. Я, Сет, пожиратель звезд и разрушитель миров. Боги обнажили мечи и бросились друг на друга, столкнувшись посередине сцены. Клинок ударился о клинок, и бронза зазвенела. Чтобы уменьшить опасность случайного ранения, я попытался заставить их сменить бронзовые мечи на деревянные, но мои актеры не потерпели этого. Расфер обратился к вельможе Интефу, и тот приказал им пользоваться боевым оружием, – мне пришлось подчиниться его власти. По крайней мере, это придаст сцене более реалистичный характер, решил я. И вот теперь они стояли друг перед другом, грудь в грудь, скрестив клинки, и свирепо смотрели друг другу в лицо. Эта необычная пара совершенно несхожих людей, казалось, воплощала вековечный конфликт между добром и злом – основную мысль мистерии. Красавец Тан был высок и светловолос. Сет был черен и кряжист, с кривыми ногами и омерзительным лицом. Контраст их внешности буквально вызывал тошноту. Зрители пылали яростью, как и главные герои, сражавшиеся на сцене. Они одновременно толкнули друг друга и отступили назад, а затем снова бросились вперед, нанося колющие и режущие удары, парируя удары и уклоняясь от них. Оба были прекрасно тренированными и умелыми фехтовальщиками, одними из лучших в войсках фараона. Клинки их мелькали, кружились и сверкали в лучах факелов так, что казались совершенно невесомыми, как солнечные лучи, отраженные рекой. Шум поединка походил на хлопки и шелест крыльев птиц, поднятых со своих гнезд. Когда мечи сходились, они гремели, как кузнечные молоты по меди. То, что сторонний наблюдатель принял бы за хаос реального сражения, было на самом деле тщательно отрепетированным танцем. Оба прекрасно знали, как наносить каждый удар и как отражать удар противника. Два превосходных бойца занимались тем, к чему готовились всю свою воинскую жизнь, и движения их, казалось, не требовали никаких усилий. Когда Сет наносил удар, Гор отражал его с таким опозданием, что конец клинка задевал его нагрудник и оставлял на нем яркий след. Затем Гор делал ответный выпад, и его меч проносился так близко к голове Сета, что срезал локон спутанных жестких волос, будто бритва цирюльника. Ноги их переступали грациозно и точно, как у храмовых танцоров, а движения были стремительны, как полет сокола или бег гепарда. Толпа была загипнотизирована зрелищем. Потом какое-то внутреннее чутье предостерегло меня. Может быть, какой-нибудь бог тронул за локоть, кто знает? Во всяком случае, что-то находящееся вне меня заставило оторваться от созерцания боя и взглянуть на вельможу Интефа, который сидел в переднем ряду. То ли глубокое знание вельможи Интефа, то ли чутье, то ли вмешательство богов, покровительствовавших Тану, вложили мне в голову страшную мысль. А может быть, действовали все три из вышеназванных сил. Однако я вдруг понял, почему на лице вельможи Интефа застыла уродливая волчья усмешка. Я понял, почему он выбрал Расфера на роль Сета. Я понял, почему он не пытался лишить Тана роли Гора в спектакле даже после того, как обнаружил его связь с госпожой Лострой. Я понял, почему он приказал воспользоваться настоящими мечами на сцене и почему сейчас ухмыляется. Убийство Осириса не было последним кровопролитием. Расфер снова найдет применение своим талантам. – Тан! – закричал я и бросился вперед. – Осторожно! Это ловушка, он хочет… – Мой крик утонул в реве толпы. Не успел я сделать второй шаг в сторону сцены, как сзади меня схватили за руки. Я попытался вырваться, но два негодяя, дружки Расфера, держали меня крепко и потащили со сцены. Их поставили специально на тот случай, если я попытаюсь вмешаться и предупредить друга. – Гор, дай мне силы! – вознес я краткую молчаливую мольбу и вместо того, чтобы сопротивляться, бросился в ту же сторону, куда меня тащили. На какое-то мгновение люди Расфера потеряли равновесие, и мне удалось вырваться из их рук. Я сумел добраться до края сцены прежде, чем они снова схватили меня. – Гор, дай мне голос! – взмолился я и завопил изо всех сил: – Тан, осторожно! Он хочет убить тебя! На этот раз мой голос перекрыл рев толпы, и Тан услышал. Я видел, как его голова дрогнула и глаза прищурились. Однако Расфер тоже услышал меня. Он отреагировал мгновенно, нарушив отрепетированный бой. Вместо того чтобы отступить назад под градом ударов Тана, нацеленных на его голову, он шагнул вперед и быстрым ударом снизу отбил меч Тана вверх. Если бы не неожиданность, ему не удалось бы пробить оборону Тана, он не смог бы нанести тот удар, в который вложил всю мощь своих плеч и тела. Острие его клинка нацелилось на два пальца ниже края шлема, прямо в правый глаз Тана. Он мог проткнуть глаз и череп насквозь. Однако своим криком я предупредил Тана, и это дало ему время собраться. Он сумел вовремя закрыться. Рукояткой меча нанес косой удар по кисти Расфера. Это отклонило острие меча на один палец. Одновременно Тан втянул подбородок и мотнул головой в сторону. Однако отклонился поздно и не смог полностью уйти от удара, и теперь клинок, который должен был проткнуть его глаз и череп насквозь, как гнилую дыню, рассек бровь до крови и скользнул по плечу. Тут же полоска крови брызнула из мелкой раны и залила лицо, ослепив правый глаз Тана. Он вынужден был отступить перед бешеной атакой Расфера. Отступал, отчаянно отбиваясь и моргая, пытаясь смахнуть кровь с правого глаза. Казалось, он больше не сможет защищаться, и если бы меня не держали стражи дворца, я бы выхватил свой маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал и бросился к нему на помощь. Однако и без моей помощи Тан выдержал первую смертоносную атаку. Хотя Расфер нанес ему еще две раны – неглубокие порезы на левом бедре и на бицепсе правой руки, он продолжал уворачиваться, отбивать удары и уклоняться от них. Расфер продолжал наступать на него, не давая ему отдохнуть, собраться с силами и протереть глаза. Через несколько минут Расфер начал пыхтеть и хрипеть, как огромный лесной вепрь, и весь покрылся потом. Его бесформенный торс заблестел в свете факелов. Но от этого удары его не стали слабее или медлительнее. Хотя сам я и не великий фехтовальщик, я занимался этим искусством. Поэтому часто смотрел, как Расфер тренируется на оружейном дворе, и очень хорошо знал его стиль фехтования. Он великолепно владеет атакой самум («подобно ветру пустыни»). Этот прием прекрасно соответствовал звериной мощи его тела. Я сотни раз видел, как он отрабатывал этот удар, и теперь по положению его ног понял, что он готовится к нему. Это последнее усилие, которое завершит бой. Вырываясь из рук стражников, я снова заорал Тану: – Самум! Приготовься! – Мне показалось, что мои слова утонули в реве толпы, переполнявшей храм, потому что Тан никак не отреагировал на них. Позже он сказал мне, что слышал меня и что второе мое предупреждение действительно спасло ему жизнь – ведь его правый глаз был залит кровью. Расфер отступил назад на полшага – классическое начало самума, на мгновение ослабив давление на противника, чтобы тот занял нужную позицию. Потом он перенес вес на правую ногу, выставил вперед левую и после этого, оттолкнувшись правой ногой, оторвавшись от пола и выставив клинок перед собой, прыгнул вперед и понесся на врага, как чудовищный стервятник, взлетающий с трупа. Когда Расфер взвился в прыжке, а конец клинка нацелился на горло Тана, мне показалось, что удар неотразим. Ничто не сможет остановить смертоносный клинок. Он найдет свою цель. Существует только одна классическая защита от самума – это удар с остановкой. В тот самый момент, когда Расфер уже не мог остановиться, Тан тоже бросился вперед с равной силой, но превосходящей грацией. Как стрела, выпущенная из лука, он рванулся на своего врага. Когда противники столкнулись в воздухе, меч Тана встретил клинок Расфера и скользнул вдоль него до самой рукоятки, жестко остановив его полет. Тан великолепно выполнил удар с остановкой. Вся мощь и скорость столкнувшихся мужчин пришлась на клинок Расфера, тот не выдержал и треснул, оставив Расферу рукоять с коротким обломком. Затем противники сцепились, обхватив друг друга руками. Хотя клинок Тана остался целым, Расфер сумел зажать его руку, и Тан не мог воспользоваться им. Обе руки Тана и его меч оказались за спиной Расфера. Бойцы начали бороться, обхватив друг друга. Борьба – одна из обязательных военных дисциплин, которой обязан владеть каждый воин египетского войска. И вот теперь, сжимая друг друга в сокрушительных объятиях, противники кружили по сцене и старались повалить друг друга. Они рычали, пытались сделать подножку, ударить друг друга забралами шлемов, но силы и решимость были равны. Зрители давно уже поняли, что перед их глазами разыгрывается настоящий поединок не на жизнь, а на смерть. Я подумал было, что их аппетиты поугасли после первого акта мистерии, но ошибся. Они были неутолимы и снова и снова жаждали крови… Наконец Расфер вырвал правую руку из объятий Тана. Он все еще сжимал в кулаке рукоять с коротким обломком клинка. И начал махать обломком, стараясь ударить в лицо Тана и попасть ему по глазам и по ране на лбу, чтобы усилить кровотечение и ослепить врага. Тан уклонялся от ударов, принимая их краем бронзового шлема. Как питон, извивающийся вокруг своей жертвы, он воспользовался моментом и обхватил покрепче грудь Расфера. И так сильно сжал своего противника, что лицо Расфера стало распухать и наливаться кровью. Тан выжимал из него воздух, и тому приходилось бороться с удушьем. Он начинал слабеть. Тан сжимал до тех пор, пока фурункул на спине Расфера не лопнул и желтый гной не потек до самого пояса. Расфер задыхался, лицо его скривилось от боли, когда нарыв прорвался, и на какое-то мгновение он дрогнул. Тан заметил это, собравшись с силами, и начал теснить противника, опустив плечи и чуть поднимая его – назад и вверх. Расфер терял равновесие, а Тан жал сильнее и сильнее, заставляя сделать шаг назад. Как только Расфер поддался, он пошел назад не останавливаясь, а Тан толкал его все дальше и дальше через сцену, направляясь к одной из гигантских каменных колони. Сначала никто из присутствующих не понимал, что Тан задумал, а затем мы увидели, как он опустил меч горизонтально и прижал рукоять к хребту Расфера. Клинок Тана с разгона ударился о каменную колонну. Металл заскрежетал по граниту, и вся сила удара пришлась на рукоять меча. Она остановила обоих мужчин, и вся мощь двух тяжелых тел загнала рукоять меча в хребет Расфера. Человека послабее это могло бы убить, и даже Расфера удар парализовал. Он вскрикнул от острой боли, выдохнув остатки вонючего воздуха из легких, и вскинул руки. Сломанная рукоять меча вылетела из его пальцев и покатилась по каменному полу. Колени Расфера подогнулись, он повис в руках Тана. Тан подставил под его тело бедро, а затем мощным движением корпуса бросил Расфера через себя. Тот рухнул на каменные плиты с такой силой, что я услышал, как ребра его затрещали, словно прутья в костре. Затылок запрыгал по каменным плитам, как тыква, сброшенная со скалы, и воздух со свистом вырвался из глотки. Он застонал от боли. У него едва хватило сил, чтобы поднять руки и признать свое поражение. Однако Тан был настолько захвачен яростью боя и разгорячен ревом толпы, что просто обезумел. Он встал над телом Расфера и высоко поднял меч клинком вниз, схватившись за рукоять двумя руками. Зрелище это было ужасное. Кровь из раны на лбу превратила его лицо в блестящую дьявольскую маску, волосы на груди пропитались потом и кровью, и красные полосы проступили на одежде. – Убей его! – ревела толпа. – Убей негодяя! Острие меча Тана нацелилось в середину груди Расфера, и я приготовился увидеть, как его удар пронзит насквозь огромное тело. Я хотел, чтобы Тан сделал это, поскольку ненавидел Расфера больше, чем кого бы то ни было. Боги знают, у меня были на то причины: именно он оскопил меня, и я жаждал отомстить этому чудовищу. Но желание мое было тщетным. Мне следовало бы лучше знать Тана: он никогда не убьет сдавшегося врага. Я увидел, как безумный огонь начал гаснуть в его глазах. Он чуть тряхнул головой, словно беря себя в руки, а затем, вместо того чтобы проткнуть поверженного врага, медленно опустил клинок, пока острие не укололо грудь Расфера, где среди спутанных грубых волос появилась гранатовая капелька крови. И Тан снова принялся играть свою роль. – Так я подчиняю тебя своей воле и изгоняю тебя со света. Да будешь ты отныне властвовать мраком, и да не будет у тебя власти над благородными и добрыми людьми. Я даю тебе власть только над вором и трусом, наглецом и обманщиком, лжецом и убийцей, над грабителем могил и соблазнителем добродетельных женщин, над богохульником и предателем. Отныне ты становишься богом зла. Убирайся, и да скроется с тобой проклятие, нависшее над Гором и его воскресшим отцом Осирисом. Тан поднял клинок меча над грудью Расфера и отбросил его в сторону, намеренно обезоружив себя перед противником, чтобы показать всю мощь своего презрения. Клинок загремел по каменным плитам, Тан отошел к нашему театральному Нилу и, опустившись на колени, набрал воды в ладони и плеснул на лицо, чтобы смыть кровь. Затем оторвал полоску материи от своего плаща и быстро завязал рану на лбу. Две гориллы, дружки Расфера, отпустили меня и бросились на сцену спасать своего побежденного командира. Они подняли его на ноги, и он, шатаясь и спотыкаясь, хрипя и пыхтя, как чудовищная поганая жаба, пошел со сцены. Я видел, что он серьезно ранен. Его потащили прочь, а толпа кричала вслед издевательства и грубые шутки. Я посмотрел на вельможу Интефа и на какое-то мгновение застал его врасплох. Все мои подозрения подтвердились. Именно так он хотел отомстить Тану. Хотел убить его на глазах у всего населения города, убить любимого на глазах собственной дочери, которой тоже хотел отомстить. Это было бы наказанием за то, что Лостра пренебрегла волей отца. Злоба и разочарование, отразившиеся на лице моего господина Интефа, заставили меня самодовольно ухмыльнуться. Представить только, чем это грозит Расферу! Он наверняка скорее предпочел бы еще раз сразиться с Таном, чем подвергаться тому наказанию, которое выберет вельможа Интеф. Господин мой сурово обходился с теми, кто не оправдывал его доверия. Тан еще тяжело дышал после поединка. Теперь, быстро переводя дыхание, он вышел на переднюю часть сцены и стал готовиться к декламации, которая завершит представление. Как только он встал лицом к собравшимся, все замолчали. Его гневное окровавленное лицо вызывало благоговейный страх. Тан поднял обе руки к крыше храма и громко воскликнул: – Амон-Ра, дай мне голос! Осирис, дай мне красноречие! – Это было традиционной мольбой оратора. – Дай ему голос! Дай ему красноречие! – подхватила толпа. И хотя по лицам зрителей было видно, что они еще не опомнились от кровавой бойни, развернувшейся на их глазах, но уже жаждали новых развлечении. Тан – существо необычное. Это человек действия, но также человек слов и мыслей. Я уверен, он был достаточно великодушен и мог бы признаться, что многие мысли, появившиеся в его голове, попали туда усилиями нижайшего раба Таиты. Однако там они находили плодородную почву. Что же касается его ораторских способностей, речи Тана, обращенные к войскам перед боем, прославились на всю страну. Естественно, я участвовал не во всех сражениях, но речи были переданы мне Кратом, его верным другом и помощником. Я записывал многие из них на свитках папируса, поскольку они стоили того, чтобы их сохранить. Тан говорил просто и умел увлечь народ. Я часто думаю, что именно честность и прямодушие придавали особую силу его красноречию. Люди доверяли ему и охотно шли за ним, куда бы он ни вел их, даже на смерть. Я все еще переживал предшествующую сцену. Меня мучила мысль о том, насколько близок был Тан к гибели в ловушке, подстроенной ему вельможей Интефом. И очень интересовала речь, которую он приготовил без моего совета. Признаться, меня обидел отказ от помощи, да и последствия немало беспокоили. Тан не мог похвастаться такими добродетелями, как такт и вежливость. Теперь фараон жестом предложил ему начинать. Он развел и снова скрестил руки с посохом и плетью на своей груди и милостиво кивнул. Собравшиеся молчали, напряженно вслушиваясь в то, что скажет им этот человек, и боялись пропустить слово. – Это я, Гор, сокологоловый, говорю вам, – начал Тан, и они подбодрили криками: – И правда – сокологоловый, слушайте его! – Ха-Ка Птах! – Тан произнес архаичное слово, от которого произошло современное название Египта. Очень немногие осознавали, что начальное значение этого слова было «храм бога Птаха». – Я говорю с вами о древней земле, данной нам десять тысяч лет назад в те времена, когда боги были молоды. Я говорю вам о двух царствах, которые по природе своей едины и неделимы. Фараон кивнул. Тан произносил обычные догмы, одобренные и светскими, и духовными властями, так как ни те ни другие не признавали лжефараона Нижнего царства и не желали слышать о его существовании. – О Кемет! – Тан воспользовался еще одним названием Египта, которое означает «черная почва» – по цвету ила, приносимого ежегодно половодьем Нила. – Я говорю вам о нашей земле, разоренной и разделенной, разрушенной войной, обескровленной и лишенной сокровищ. Мое собственное потрясение отразилось на лицах всех, кто слушал его. Тан заговорил о том, о чем никто не смел говорить. Мне захотелось выскочить на сцену и зажать ему рот, чтобы он не мог продолжать свою речь, но я словно прирос к полу. – О Та-Мери! – Это было еще одно древнее название – «любимая земля». Тан хорошо усвоил историю, которой я учил его. – Я говорю вам о старых и дряхлых военачальниках и флотоводцах, которые слишком слабы и нерешительны, чтобы в бою отобрать царство у узурпатора короны. Я говорю вам о выживших из ума стариках, которые тратят наши сокровища и проливают кровь лучших молодых воинов, словно кислое вино. Я увидел, как во втором ряду Нембет, Великий лев Египта, покраснел от злости и свирепо запустил руку в бороду. Остальные старые военачальники, сидевшие за ним, нахмурились и беспокойно задвигались на своих скамейках, неодобрительно гремя мечами в ножнах. Только вельможа Интеф улыбался, увидев, как Тан, избежав одной смертельной ловушки, сам полез в другую. – Нашу любимую землю окружает стая врагов. Однако сыновья знати предпочитают отрубать большие пальцы рук, чтобы не защищать ее с мечом в руках. – Сказав это, Тан прямо уставился на Менсета и Собека, старших братьев Лостры, которые сидели за своим отцом во втором ряду.