– Таита, я терпеть его не могу. Это уродливый старик. Я не хочу, чтобы… Я не хотел слышать ничего подобного. Еще немного, и она начала бы плакать. Поэтому я поспешно продолжил: – Я обратился к лабиринтам для него. Это немедленно привлекло ее внимание. Госпожа Лостра совершенно без ума от моих способностей ясновидца. Если бы не вред, который лабиринты наносят моему здоровью, она бы заставляла меня обращаться к ним каждый день. – Говори, что ты видел! – Она уже обо всем забыла. Мыслей о самоубийстве как не бывало, печали тоже. Она была еще так молода и так безыскусна, что мне даже стыдно стало своей хитрости, хотя я и пошел на нее ради госпожи Лостры, ради ее благополучия. – Я видел необычайные картины. И никогда еще они не были такими ясными и глубокими… – Говори! Я умру от нетерпения, если ты немедленно не расскажешь мне все. – Сначала ты должна поклясться хранить тайну. Ни одна душа не должна узнать о том, что я видел. Это дело государственное, и последствия могут быть крайне тяжелыми. – Клянусь, клянусь! – К таким вещам нельзя относиться легкомысленно… – Ну же, Таита, ты дразнишь меня. Я приказываю тебе рассказать мне сейчас же, или… – она порылась у себя в голове в поисках подходящей угрозы, – или я снова побью тебя. – Очень хорошо. Слушай же, что я видел. Это было огромное дерево на берегу Нила. На вершине дерева я видел корону Египта. – Фараон. Дерево это – наш царь. – Она все мгновенно поняла, и я кивнул ей. – Продолжай, Таита. – Я видел, как Нил поднялся и опустился пять раз. – Пять лет, пройдет пять лет! Она восторженно захлопала в ладоши. Госпожа Лостра обожает разгадывать загадки моих видений. – Потом дерево пожрала саранча, оно упало и обратилось в прах. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, не в силах произнести нужные слова, и мне пришлось говорить самому. – Через пять лет фараон умрет, и ты станешь свободной женщиной. Будешь свободна от власти твоего отца, свободна уйти к Тану, и никто не сможет остановить тебя. – Если ты лжешь мне сейчас, это слишком жестоко с твоей стороны, невыносимо жестоко. Пожалуйста, скажи, что это правда. – Это правда, госпожа, но это не вся правда. В своем видении я видел новорожденного, и это был мальчик, сын. Я почувствовал, что люблю этого ребенка всем сердцем, и понял, что ты его мать. – Но кто отец, кто отец моего ребенка? О, Таита, пожалуйста, скажи мне. – В своем видении я был абсолютно уверен, что отцом его будет Тан. – Это было первым отклонением от истины, которое я себе позволил. Но и сейчас я утешил себя тем, что делаю это ради ее благополучия. Она долго сидела молча, но лицо сияло внутренним светом, и сияние это было лучшей наградой для меня. Потом наконец прошептала: – Я смогу ждать пять лет. Я была готова ждать его целую вечность… Мне будет тяжело, но я смогу ждать Тана пять лет. Ты был прав, когда не дал мне умереть, Таита. Моя смерть была бы оскорблением богов. Я с облегчением выслушал эти слова и теперь почувствовал уверенность в том, что смогу провести ее по дороге, которая ожидала впереди. На рассвете следующего дня царская флотилия отплыла на юг из Карнака. Как и обещал фараон, госпожа Лостра и ее свита поместились на борту маленькой быстроходной ладьи южной военной флотилии. Я сидел со своей госпожой на корме под навесом, сооруженным специально для нее по приказу кормчего. Мы смотрели на белые стены города, удаляющиеся от нас в оранжевых лучах восходящего солнца. – Не могу себе представить, куда он подевался. – Лостра беспокоилась за Тана и уже двадцать раз с момента отплытия успела спросить о нем. – Ты везде искал его? – Везде, – подтвердил я. – Я все утро обыскивал внутренний город и верфи. Он исчез. Но я оставил записку у Крата. Он наверняка доставит ее Тану. – Пять лет без Тана! Кончатся ли они когда-нибудь? Путешествие вверх по реке проходило довольно приятно. Дни неторопливо тянулись за днями, пока мы сидели на корме и разговаривали, я и моя госпожа. Мы успели подробно обсудить наше новое положение и весьма основательно изучили все, чего нам ожидать и на что нам надеяться в будущем. Я описал госпоже все сложности придворной жизни, важность старшинства и соблюдения церемоний. Специально проследил для нее направление тайных путей власти и влияния и перечислил тех, кого в наших интересах следует заполучить в друзья, а кого мы спокойно можем не замечать. Объяснил ей важнейшие государственные дела и то, как фараон относится к каждому из них. Потом перешел к описанию настроений и чувств наших подданных. Этим сведениям в большой степени я обязан моему другу Атону, царскому постельничему. По-моему, за последние десять лет каждый корабль, который приходил с острова Элефантина в Карнак, привозил письмо, и письмо это сообщало увлекательнейшие подробности придворной жизни, а отправляясь в обратный путь, тот же корабль увозил немного золота в знак благодарности моему другу Атону. Я твердо вознамерился скоро поместить себя и, разумеется, свою госпожу в самую середину придворной жизни, где перекрещиваются все нити власти. Я не зря обучал госпожу эти годы и не мог позволить, чтобы оружие, которым я ее снабдил, ржавело без дела в арсенале. Сумма всех ее дарований была невероятной, и я из года в год и изо дня в день увеличивал ее. У нее был острый и пытливый ум. Как только я помог ей отбросить мрачное настроение, грозившее погубить ее, она, как обычно, была готова впитывать то, чему я учил. И теперь при каждом удобном случае я разжигал ее честолюбие и подливал масла в огонь желания играть ту роль, которую я для нее задумал. Я скоро обнаружил самый надежный и действенный способ привлечь ее внимание и заставить слушаться. Достаточно было сказать, что все это делается для блага Тана. – Если у тебя будет влияние при дворе, ты сможешь лучше защитить его, – подчеркивал я. – Царь поставил перед ним почти невыполнимую задачу. Мы понадобимся Тану, если он захочет выполнить ее, а в противном случае нам будет легче спасти его от приговора, который вынес фараон. – Что нужно сделать, чтобы помочь ему выполнить свою задачу? – Стоило мне упомянуть Тана, и она тут же начинала внимательно прислушиваться к каждому моему слову. – Скажи мне правду: сможет ли кто-нибудь когда-нибудь победить сорокопутов? Разве это не слишком тяжелое поручение даже для такого человека, как Тан? Разбойники, которые наводили страх на Верхнее царство, называли себя сорокопутами, взяв себе имя этих жестоких убийц. Наш нильский сорокопут меньше горлинки. Это очень красивая птичка с белой грудкой и горлышком и черными головкой и спинкой. Она разоряет гнезда других птиц и устраивает отвратительный спектакль, вывешивая трупики своих жертв на колючках акации. Местные жители называют ее птицей-мясником. Вначале разбойники пользовались загадочным именем, чтобы скрыть свои имена да и само свое существование. Но с тех пор они настолько обнаглели и стали так бесстрашны и сильны, что смело и открыто брали на себя преступления, совершенные под именем сорокопутов. И черно-белые перья сорокопутов – птиц-мясников – стали их знаком. Вначале они просто оставляли перья на дверях ограбленных домов или трупах своих жертв. Но в те дни, о которых идет речь, они стали настолько дерзкими и хорошо организованными, что временами просто посылали перо своей будущей жертве в качестве предупреждения. В большинстве случаев этого было достаточно, чтобы жертва заплатила половину всего, что имела в этом мире. В противном же случае человек мог потерять все: жен, детей и дочерей насиловали и уводили в рабство, а хозяина и сыновей бросали связанными в горящие руины их собственных домов. – Так ты считаешь это возможным при помощи соколиной печати фараона? Тан действительно сможет выполнить порученное задание? – повторяла моя госпожа. – Я слышала, что все шайки сорокопутов в Верхнем царстве подчиняются одному человеку, которого все зовут Ак Сет, брат Сета. Это правда, Таита? Я задумался на некоторое время, прежде чем отвечать. Было преждевременно рассказывать ей все, что я знал о сорокопутах. Да если бы и рассказал, пришлось бы раскрыть источник сведений, то, каким образом я получил их. А сейчас это не даст ей никаких преимуществ, да и мне не поможет. Еще будет время приоткрыть тайну. – Я тоже слышал об этом, – осторожно согласился я. – Мне кажется, что, если бы Тан смог найти и победить этого единственного человека, которого зовут Ак Сет, сорокопутов перебили бы со временем. Но Тану понадобится помощь, и только я один могу ему такую помощь оказать. Лостра проницательно посмотрела на меня. – Как ты можешь помочь ему? – спросила она строго. – Что ты обо всем этом знаешь? Она очень быстро все схватывает, и обмануть ее трудно. Сразу почувствовала, что я что-то скрываю. Мне пришлось быстро отступить и снова сыграть на ее любви к Тану и доверии ко мне. – Прошу тебя, госпожа, ради Тана, не задавай больше вопросов. Позволь мне только сделать все, что в моих силах, и помочь Тану выполнить поручение, данное ему фараоном. – Да, разумеется, мы должны сделать все возможное. Скажи мне, как ты собираешься помочь ему? – Я останусь при дворе на острове Элефантина в течение девяноста дней, но затем ты должна позволить мне отправиться к Тану… – Нет-нет, – прервала она меня, – если ты можешь помочь ему, отправишься к нему немедленно. – Нет, через девяносто дней, – упрямо повторил я. Именно такую отсрочку дал нам фараон. Хотя меня и разрывала на части любовь к двум дорогим мне людям, чувство долга перед госпожой было гораздо сильнее. Я не мог оставить ее одну при дворе без друга и учителя. Кроме того, ей понадобится моя поддержка в тот последний день, когда царь пошлет за ней ночью. – Я не могу покинуть тебя сейчас. Не беспокойся, я оставил у Крата записку для Тана. Они будут ждать меня. Я объяснил Крату, что нужно сделать до моего прибытия в Карнак. – Больше я ей ничего не говорил, и мало кто может сравниться со мной в тупости и уклончивости, если мне это нужно. Флотилия плыла вверх по течению только днем. Ни мореходные навыки флотоводца Нембета, ни удобства царя и его двора не позволяли плыть ночью, поэтому каждый вечер мы приставали к берегу, где вырастал город разноцветных шатров. Царские старшины рулевых всегда выбирали самые приятные места для стоянки. Обычно это бывали пальмовые рощи или небольшие долины, укрытые со всех сторон холмами, а неподалеку стоял храм или деревушка, откуда можно было получить необходимые припасы. Свита все еще находилась в праздничном настроении. Каждую высадку воспринимали как праздник. Многие танцевали и пировали в свете костров, а в тени пальм придворные плели интриги и флиртовали. Как много союзов, политических и плотских, было заключено в эти благоуханные ночи, пропитанные плодовыми ароматами орошаемых земель у реки и острым запахом ветра пустыни, доносившихся издалека! Я пользовался каждым благоприятным моментом, чтобы улучшить свое положение и положение моей госпожи. Сейчас она стала одной из царских жен, но таковых было уже несколько сотен, и она считалась одной из младших. Вельможа Интеф предусмотрел изменение ее статуса в будущем. Но это случится только тогда, когда она родит фараону сына, а пока дело было за мной. Почти каждый день, когда мы высаживались на берег, фараон посылал за мной. Считалось, что я должен следить за лечением лишая. На самом же деле наблюдал за приготовлениями к рождению наследника двойной короны. С большим интересом он смотрел, как я готовил лекарство для укрепления мужской силы из толченого рога носорога и корня мандрагоры, которые смешивал с теплым молоком и медом. После того как он принимал лекарство, я осматривал царственный член и, к большой своей радости, обнаруживал, что он совсем не обладал длиной и толщиной, приписываемыми богу. С моей точки зрения, госпожа моя, несмотря на девственность, без особого труда справилась бы с предметом столь скромных размеров. Разумеется, я сделаю все, что возможно, чтобы избавить ее от страха и боли. Если мне и не удастся полностью избежать этого ужасного момента, я облегчу для нее потерю девственности. Обнаружив, что царь здоров, хотя и не так уж крепок в этой области, я порекомендовал ему припарки из пшеничной муки, смешанной с оливковым маслом и медом, которые он должен был прикладывать к царственному члену на ночь. А затем принимался за лечение лишая. К великой радости царя, мое средство действительно вылечило чесотку за три дня, и моя репутация врача, и без того высокая, возвысилась еще больше. Царь похвалил мои способности перед своими министрами, и через несколько дней спрос на мои услуги при дворе стал огромен. Позже, когда разнесся слух, что я не только лекарь, но и астролог, с которым совещается сам фараон, моя популярность стала безграничной. Каждый вечер к нашим палаткам начиналось шествие посланников, несущих дорогие дары для моей госпожи от какого-нибудь знатного господина или знатной госпожи, которые умоляли ее позволить мне посетить их и дать совет. Мы уступали только просьбам тех, с кем хотели познакомиться поближе. Как только я оказывался в шатре могущественного и знатного вельможи, а он поднимал подол, чтобы я осмотрел его геморрой, было очень удобно восхвалять госпожу и привлекать внимание этого господина к ее добродетелям. Остальные жены царя очень скоро обнаружили, что мы с госпожой Лострой прекрасно поем дуэтом, можем сочинять самые занимательнейшие загадки и рассказывать интереснейшие истории. Нас приглашали повсюду, и особенно часто звали к детям. Мне это доставляло особое удовольствие, так как больше всего я люблю маленьких детей и только после них – животных. Фараону, который, собственно, и был причиной нашей популярности при дворе, скоро доложили о всеобщем внимании к нам. Это еще более усилило его интерес к моей госпоже, а он и так был достаточно велик. По утрам во время отплытия ее часто вызывали на борт царской барки, и она проводила в обществе царя большую часть дня, а по вечерам обедала за его столом и веселила присутствующих своим остроумием и детской грацией. Разумеется, я всегда скромно прислуживал ей. Царь не пытался вызывать ее на ночь, чтобы насильно заставить выполнять те ужасные действия, о которых она имела весьма смутное представление. Ее чувства по отношению к нему стали смягчаться. Несмотря на мрачную внешность, фараон Мамос был добрым и порядочным человеком. Госпожа Лостра скоро поняла это и, как и я, привязалась к нему. Еще до прибытия на остров Элефантина она обращалась с ним как с любимым дядей и довольно часто безыскусно сиживала у него на коленях, рассказывая какую-нибудь историю, или играла с ним в биту на палубе царской барки. Оба они, разрумянившись, смеялись, как дети. Атон признался мне, что никогда еще не видел царя таким веселым. Свита заметила это, и очень скоро в моей госпоже признали любимицу царя. По вечерам в наших шатрах появлялись другие посетители. Они приносили просьбы или прошения и умоляли мою госпожу привлечь внимание царя к их заботам. Дары, которые они предлагали, стоили намного дороже, чем те, которые доставались мне за мои услуги. Госпожа моя отказалась от прощального дара отца ради одного-единственного раба, поэтому отправилась в путешествие на юг нищей и зависела только от моих скромных сбережений. Однако еще до окончания нашего путешествия она собрала приличное состояние, не говоря уже о длинном списке богатых и влиятельных друзей, каждый из которых был ей чем-то обязан. Я вел тщательный учет всего нашего имущества. Я не настолько самодоволен, чтобы делать вид, будто госпожа Лостра не смогла бы добиться признания без моей помощи. Ее красота, ум и мягкий, добрый характер сделали бы ее любимицей двора при любых обстоятельствах. Я только хочу сказать, что немного приблизил этот момент. Благодаря мне путь к нему стал короче и надежнее. Наш успех при дворе принес нам и кое-какие неприятности. Как обычно, нам завидовали те, кто считал себя обделенным благосклонностью фараона, да и плотское влечение фараона к моей госпоже стало расти. Последнее усугублялось полным воздержанием, которого я от него требовал. Однажды вечером в царском шатре, после того как я дал фараону питье из толченого рога носорога, он признался мне: – Таита, твое средство действительно великолепно. Я не чувствовал себя столь мужественным, пожалуй, с ранней молодости, с того времени, когда еще не был царем и богом. Когда я проснулся этим утром, то почувствовал, сколь приятно окреп мой член, и даже послал за Атоном, чтобы тот посмотрел на него. Он был поражен и хотел тут же привести твою госпожу.