– Так этот горделивый старый дурак пожертвовал своей жизнью и всем своим войском, чтобы насолить мне. Нужно поставить пирамиду его грехам, потому что Египет такого еще не видывал. – Это не единственный его грех, – пробормотал я, и Тан мрачно кивнул: – Нет, не единственный. Он предоставил гиксосам средство переправиться через реку. О, сладкое молоко Исиды! Как только они переправятся через Нил, нам придет конец. Наверное, богиня услышала, как он произнес ее имя, и в то же мгновение я почувствовал, что ветер, все это время дувший нам в лицо, начал стихать. Тан тоже ощутил это. Резко повернулся на пятках и громко выкрикнул приказ командирам, стоявшим на кормовой надстройке: – Ветер поворачивает. Он будет попутным! Передайте общий сигнал всему флоту. Поставить все паруса! Сменять гребцов каждый час по водяным часам! Барабанщикам ускорить темп до марша! Спешить на юг! Ветер повернул и скоро задул с севера. Паруса наши наполнились и напряглись, как животы беременных женщин. Барабаны отбивали ритм гребцам, и ладьи в боевом строю разрезали поверхность реки. – Благодарю тебя, богиня, за ветер! – выкрикнул Тан. – Божественная Исида, позволь нам успеть вовремя и настигнуть их на воде. Царская барка плыла медленно и неуклюже. Она стала отставать от основного флота. Видимо, судьба снова вспомнила о нас, потому что старая любимая ладья Тана «Дыхание Гора» снова оказалась рядом с нами. У нее теперь был новый кормчий, но она по-прежнему оставалась быстрой и грозной ладьей. Острый, обитый бронзой таран торчал на носу чуть выше ватерлинии. Тан сигналом подозвал ее к борту барки и перенес на нее флаг Синего Крокодила, приняв командование у нового кормчего. Мое место было рядом с госпожой и царевичем. Я до сих пор не помню точно, как оказался на кормовой надстройке «Дыхания Гора» рядом с Таном, когда мы понеслись вверх по течению. Иногда я грешу не меньше, чем вышеупомянутый вельможа Нембет. Помню только, что стоило царской барке отстать от нашей ладьи, как я начал горько сожалеть о своей дерзости. Я хотел было сказать Тану, что передумал, и попроситься обратно на палубу барки. Но, бросив взгляд на его лицо, понял: лучше встретиться лицом к лицу с гиксосом, чем просить об этом. Стоя на палубе «Дыхания Гора», Тан отдавал приказы. Голосом и флажками их передавали с корабля на корабль. Не уменьшая скорости движения, Тан начал менять строй. Он собрал вокруг себя все ладьи, а сам занял место во главе флотилии. Раненых и тех, кто был не в состоянии сражаться, перевели на более медленные суда, которые отстали, чтобы сопровождать главную барку. Более быстрые ладьи в авангарде подготовили к бою. Команды их в большинстве своем составлял свежий отряд Ремрема, снятый с осажденного Асьюта. Его воинам не терпелось отомстить за позор Абнуба. Тан поднял флаг Синего Крокодила на мачте «Дыхания Гора». Как же скоро воины смогли собраться с духом после кровавого поражения! Признаки недавнего разгрома Нембета с каждой милей становились все более и более очевидными. Трупы, обломки ладей и другие следы сражения виднелись на зарослях папируса по обе стороны реки. Потом наконец мы заметили в небе облако пыли от колесниц, смешавшееся с дымом костров над лагерем гиксосов. – Все как я и предполагал, – обрадовался Таи. – Они остановили свое продвижение на Фивы и теперь, когда Нембет предоставил им средство для переправы, пойдут на другой берег. Однако они плохие моряки, и им будет трудно погрузить на ладьи людей и колесницы. Если Гор будет добр к нам, мы придем вовремя и поможем им. Развернутым боевым строем мы выскочили из-за последнего поворота реки и увидели впереди гиксосов. По счастливому капризу войны мы прибыли в тот самый момент, когда переправа была в разгаре. Все пятьдесят захваченных ладей толклись посреди реки, двигаясь туда и сюда. Их снасти и паруса путались, а гребцы без всякого ритма били веслами по воде, то зарывая весла слишком глубоко, то бесполезно поднимая брызги. Ладьи виляли из стороны в сторону и совершенно не обращали внимания на движение других кораблей. Мы увидели, что большинство гиксосов на палубах ладей стояли при полном вооружении и в бронзовых доспехах. Естественно, они еще не осознали, как трудно плавать в таком наряде. Они с паническим страхом уставились на наши ладьи, которые неслись прямо на них. Теперь роли поменялись. Мы были в своей стихии и мчались на них, как обрывки паруса во время бури. Пока мы сближались, у меня появилось время рассмотреть врага. Основная часть войска гиксосов оставалась на восточном берегу. Они встали лагерем. Теперь их было так много, что становище их простиралось в сторону холмов пустыни насколько хватало глаз. Царь Салит посылал через реку небольшой отряд. Очевидно, ему дали приказ поспешить вдоль западного берега и захватить погребальный храм фараона Мамоса, прежде чем мы перевезем его сокровища. Мы стремительно неслись на корабли гиксосов, и я крикнул Тану, стараясь перекрыть грохот барабанов и кровожадные вопли наших головорезов: – Они уже переправили лошадей. Посмотри туда! Почти без защиты, если не считать немногочисленной вооруженной охраны, на западном берегу стояло большое стадо этих ужасных животных. По моей оценке, там было несколько сотен лошадей, и даже на большом расстоянии мы могли различить, как их длинные гривы и хвосты развеваются на сильном северном ветру. Зрелище это было очень тревожное. Несколько человек вокруг меня содрогнулись и с отвращением выругались. Я услышал, как один из них мрачно пробормотал: – Гиксосы кормят этих чудовищ человеческим мясом, как ручных львов или шакалов. Вот почему они разбили нас. Им нужна пища для этих зверей. Представляете, сколько наших товарищей уже оказалось у них в брюхе. Я не мог возразить ему и сам почувствовал легкую тошноту: ведь его слова могли оказаться правдой. Затем отвернулся от этих красивых, но кровожадных чудовищ и стал смотреть на ладью впереди нас. – Мы застали их во время переправы колесниц и людей, – сообщил я Тану. На палубах ладей, захваченных у Нембета, стояло множество высоких колесниц и разного снаряжения, а между ними толпились возничие гиксосов. Когда враги поняли, в какую переделку попали, некоторые из ладей попытались развернуться и спастись, поплыв на восточный берег. Они сталкивались с другими ладьями, которые шли за ними, и, беспомощно сцепившись снастями, дрейфовали вниз по течению. Тан свирепо захохотал, увидев беспорядок в рядах врага, и крикнул по ветру: – Сигнал всем! Ускорить темп до скорости атаки. Запалить зажигательные стрелы. У гиксосов еще не было возможности узнать, что такое обстрел зажигательными стрелами, и, представив себе этот сюрприз, я расхохотался вместе с Таном. Однако в моем голосе чувствовалась тревога. Потом я вдруг замер, и смех мой захлебнулся. – Тан! – Я схватил его за руку. – Посмотри! Посмотри на ладью прямо по носу! На кормовой надстройке! Вон наш предатель. Тан не сразу узнал высокого властного человека у поручней мостика, потому что на нем были доспехи из бронзовой чешуи и высокий шлем гиксосов. Потом вдруг зарычал от ярости и негодования: – Интеф! Почему мы раньше не догадались, что это он?! – Теперь мне все ясно. Это он привел Салита в нашу страну. Отправился на Восток и намеренно соблазнил гиксосов рассказами о сокровищах Египта! – Мое негодование и ненависть не уступали ярости Тана. Тан вскинул Ланату и выпустил стрелу, но расстояние было слишком велико, и наконечник стрелы лишь скользнул по шлему вельможи Интефа. Я увидел, как голова его дернулась от удара и он посмотрел в нашу сторону. Разглядел нас, меня и Тана, и на какое-то мгновение мне показалось, что я заметил страх в его глазах. Потом он нырнул под высокий борт ладьи и скрылся из глаз. Передовой отряд ладей врезался в кучу беспорядочно сновавших и кружившихся на месте кораблей противника. С ужасающим треском наш бронзовый таран ударил в середину ладьи Интефа, и меня повалило с ног. Когда я поднялся, гребцы уже сдали назад, и наш таран с душераздирающим скрежетом отцепился от корпуса пораженного корабля. Одновременно наши лучники стали осыпать пробитую ладью дождем зажигательных стрел. Наконечники таких стрел обвязывались просмоленными стволами папируса, горевшими в полете, как кометы, оставляя за собой след искр и дыма, и вонзались в паруса и корзину на верхушке мачты. Северный ветер раздувал пламя, и скоро его языки запрыгали по снастям в дьявольской пляске. Вода хлынула через отверстие, пробитое нашим тараном в борту ладьи, и она резко накренилась. Паруса ее загорелись и полыхали с ужасающим жаром. Даже на расстоянии он опалил мне ресницы. Тяжелый главный парус, весь в огне, опустился на палубу и накрыл команду ладьи и толпу возничих. Вопли пронзили наши уши: волосы и одежда на них загорелись. Я вспомнил равнину у Абнуба и без всякой жалости смотрел, как горящие люди прыгали в воду с борта ладьи и тонули под весом собственных доспехов. Только небольшой водоворот и легкое облачко дыма оставались над водой на месте их исчезновения. По всей линии сражения ладьи гиксосов горели и тонули. У них не было ни опыта, ни умения, чтобы отразить нашу атаку. Они оказались столь же беспомощны, как и мы, под ударами колесниц. Наши ладьи сдавали назад и били снова, разрубая корпуса кораблей и осыпая их дождем огненных стрел. Я следил за первой ладьей, на которую мы напали, и искал вельможу Интефа. Ладья уже почти затонула, когда он появился снова. Сбросил свой шлем и доспехи и остался в одной набедренной повязке. Легко вскочил на борт тонущего судна, а затем, окруженный языками пламени, сложил руки над головой и прыгнул за борт. Интеф был сыном Нила и в воде чувствовал себя как рыба. Почти без брызг вошел в воду, а через минуту появился в пятидесяти шагах от того места, где скрылся в глубине. Его черные волосы вытянулись вдоль спины, и он поплыл, словно гигантская нутрия. – Вон он! – завопил я Тану. – Дави эту свинью! Тан тут же отдал приказ развернуть «Дыхание Гора», но, как бы стремительно ни орудовал рулевой своим веслом, ладья разворачивалась медленно. А вельможа Интеф тем временем, как рыба, скользил по воде, саженками продвигаясь к восточному берегу под защиту своих союзников-гиксосов. – Греби! – просигналил Тан гребцам по правому борту. Нос ладьи быстро повернулся. Как только пловец оказался прямо по носу, Тан отдал приказ грести обоим бортам, и мы рванули с места. Однако вельможа Интеф был уже далеко впереди и до берега ему оставалось совсем немного, а там ожидали пять тысяч лучников гиксосов с огромными изогнутыми луками, готовые прикрыть его своими стрелами. – Моча Сета на их головы! – заорал Тан. – Мы схватим Интефа под самым их носом. – И он повел «Дыхание Гора» прямо вперед, приближаясь к одинокому пловцу. Когда мы подошли к берегу на расстояние полета стрелы, гиксосы залпом выстрелили, небо потемнело вокруг нас, и свистящая туча обрушилась на ладью и реку вокруг нее. Стрелы падали так густо, что палуба словно покрылась щетиной, некоторых наших гребцов ранило. Корчась и обливаясь кровью, они повалились со скамеек. Однако Интеф был совсем близко. Он оглянулся, и я заметил ужас на его лице, когда он понял, что не сможет уйти от острого носа ладьи. Позабыв о стрелах, я побежал на нос и закричал ему: – Я ненавидел тебя с самого первого дня! Я ненавидел каждое твое прикосновение. Я хочу увидеть, как ты умрешь. Ты – само зло! Он услышал меня. Я заметил это по глазам, и тут боги тьмы, его покровители, снова вмешались. Одна из полузатонувших ладей гиксосов плыла на нас по течению, разбрызгивая искры, языки пламени и клубы дыма. Если бы мы коснулись ее, наша ладья тоже заполыхала бы, превратившись в столб огня. Тану пришлось свернуть и приказать гребцам сдать назад. Пылающая ладья поплыла между нами и берегом. Вельможа Интеф скрылся за ней. Когда горящая ладья проплыла, я увидел своего врага снова. Три смуглых возничих-гиксосов вытащили его из воды и помогли ему взобраться на высокий берег. Наверху он на мгновение остановился и оглянулся, а потом скрылся из виду. Меня трясло от бессильной злобы. На наших людей падали стрелы, поэтому Тан дал приказ развернуться и присоединиться к основным силам, которые добивали еще держащиеся на плаву ладьи гиксосов. Последние ладьи врага переворачивались, накренившись, зеленые воды Нила заливали их и тушили пламя, с громким шипением поднимая облака пара. Наши лучники высовывались из-за борта и расстреливали в упор беспомощно барахтавшихся гиксосов. Как только все враги утонули, Тан обратил внимание на западный берег: на небольшую группу вражеских воинов и стадо лошадей, оставшихся там. Когда ладья понеслась вперед, пастухи гиксосов разбежались, но наши воины выскочили на берег с обнаженными мечами и погнались за ними. Гиксосы были конниками и привыкли вести бой на колесницах, а наши парни были пехотинцами и превосходно бегали. Они бросились за неприятелем, как стадо гончих за шакалами. Быстро окружив гиксосов, стали крушить их острой бронзой, и скоро сотни окровавленных трупов усеяли зеленое пшеничное поле. Я соскочил на берег с первыми воинами. Дело у меня было серьезное. Что проку делать модели и изобретать колесницы, если некому таскать те самые колеса со спицами, которые уже представляются моему воображению. Мне потребовалось огромное мужество, чтобы направиться к стаду ужасных существ, брошенных пастухами гиксосов недалеко от реки. Каждый шаг в его сторону требовал усилия воли, потому что лошадей было несколько сотен, и их явно обеспокоили и встревожили крики, бегающие люди и звон оружия. Я был уверен, что чудовища в любой момент могут броситься на меня, как раненые львы. Я уже вообразил, как они будут рвать на части мою теплую дрожащую плоть, и мужество мое тут же испарилось, я остановился как вкопанный. Стоял и смотрел на лошадей с расстояния в сто шагов, очарованный красотой этих диких хищных зверей, и приготовился спасаться бегством при первом же намеке на нападение. У меня впервые появилась возможность поближе рассмотреть этих животных. Большинство из них серые с оттенком гнедого. Две или три лошади черные, как Сет. Ростом они были с человека, а грудь у них была широкая, как бочка, шеи длинные и изящно изогнутые. Их гривы напоминали волосы красивых женщин, а шкуры блестели на солнце, как отполированные. Одна из лошадей, стоявшая поближе, вскинула голову и задрала верхнюю губу. Я отступил назад, увидев огромные прямоугольные белые зубы. Она ударила задними ногами по земле и издала такое страшное ржание, что я повернулся и довольно поспешно направился к ладье. Затем хриплый вопль одного из воинов неподалеку остановил мое трусливое отступление. – Бей чудовищ-гиксосов! – Бей чудовищ! – подхватили все этот крик. – Не надо! – закричал я, и весь мой страх за собственную шкуру был забыт. – Не надо! Спасите лошадей. Они нам нужны! Мой голос потонул в свирепом боевом кличе наших войск, бросившихся на стадо лошадей с поднятыми щитами и окровавленными мечами, с которых капала кровь пастухов. Некоторые воины останавливались и пускали стрелы по стаду лошадей. – Не стреляйте! Я проследил, как черный, сверкающий на солнце жеребец встал на дыбы и заревел, когда стрела впилась ему в холку. – Не надо, пожалуйста, не надо! – вопил я, а один из моряков подбежал с легким боевым топором к молодой кобыле и ударил по суставу над копытом. Удар покалечил ее, и она не могла убежать. Вторым ударом по шее он свалил лошадь, и та забилась на земле. – Не троньте их, не троньте, – умолял я, но стрелы повалили еще дюжину животных, а мечи и топоры искалечили и убили по крайней мере еще столько же, прежде чем стадо испугалось и три сотни лошадей, вскинувшись, поскакали галопом в пыльную пустыню на запад. Прикрыв глаза от солнца, я смотрел, как они уносятся прочь. Мне почудилось, что частица моего сердца убежала вместе с ними. Когда они исчезли, я попытался защитить пораненных и искалеченных стрелами животных, скрывшихся в зарослях папируса, но воины опередили меня. Их ярость была столь велика, что они собирались вокруг поваленных трупов и свирепо пронзали их мечами, отрубали конечности и головы. Немного в стороне, за островком папируса, вдали от глаз разъяренных воинов стоял тот самый черный жеребец, в которого попала первая стрела. Он был тяжело ранен и, спотыкаясь, брел вперед. В холке у него торчала стрела. Не думая о собственной безопасности, я подбежал к нему и остановился, когда он повернулся ко мне. Только тогда я понял, какая опасность мне угрожает. Зверь ранен и, как лев в подобной ситуации, наверняка бросится. Жеребец смотрел на меня, я смотрел на него и вдруг почувствовал, как страх падает с моих плеч, как ненужный в жару плащ. Огромные глаза туманила боль. При виде этих добрых, красивых глаз сердце мое наполнилось жалостью. Он издал тихий прерывистый звук и побрел ко мне. Я протянул руку и коснулся морды, ощутив, что она теплая и гладкая, как аравийский шелк. Черный жеребец подошел ко мне и прижался лбом к моей груди таким доверчивым и умоляющим, почти человеческим движением. Он просил о помощи. Я инстинктивно обнял жеребца за шею и в этот момент больше всего на свете жаждал спасти его. Но кровь текла из ноздрей по моей груди. Я понял, что стрела пронзила его легкие и он умирает. Я уже ничем не мог помочь ему.