Помощник начштаба по разведке в этот день не был оригинален. Вражеская мина рванула неподалеку, и капитан Муромцев стал вдруг каким-то дерганым, поглядывал на небо, по которому, словно верблюды в пустыне, плыли горбатые облака. – Не скажу ничего нового, лейтенант. Нужен «язык». Собирай людей и дуй на вражескую территорию. Объясни, зачем мне разведка, если от нее меньше пользы, чем от полковой хлебопечки? Чем особенным вы отличились в последнее время? Что потупился, лейтенант? Не знаешь, как быть? У нас сегодня день безысходности? Возразить было нечего. Закололо в подвздошной области – правильная реакция на правильные слова. Похвастаться полковая разведка могла лишь уничтоженной немецкой батареей, которая стала своеобразным Змеем Горынычем, – вместо отрубленной головы выросли две, и возникал резонный вопрос: а нужно ли было это делать? Помощник начштаба по разведке смерил подчиненного неодобрительным взглядом. – Что-то намечается, товарищ капитан? – Ты удивительно наблюдателен, лейтенант. Особенно в тех областях, где не надо. Да, через считаные дни наши войска перейдут в наступление и снесут к чертовой матери этот надоевший выступ. Поступила директива по частям и подразделениям быть готовыми в любой день. Наш полк действует на ответственном участке – здесь горловина, которую надо перекрыть. Возможно, нам придадут танки, они сейчас разгружаются на станции в Даниловке. Но как прикажешь действовать нашим войскам, если мы не знаем, против кого воюем? Какие войска, где стоят, чем обеспечены, насколько эшелонирована немецкая оборона? Сведения отсутствуют или носят противоречивый характер. В духе «одна баба сказала», понимаешь? На нашем направлении из леса выходят три проселочные дороги, они вполне пригодны, чтобы подтянуть войска. Немцы их контролируют, видимо собираются использовать. Козырь один – ваша тропа через болото. Она находится западнее этих дорог, и понятно, что вблизи болотистой местности немцы силы наращивать не будут, в этом нет смысла. Но заслоны и резервы могут быть. Ждать вечера – долго, выступаете через час. Карта минных полей с позавчерашнего дня не обновлялась – нам не поступали никакие циркуляры. – Здесь пройдем, товарищ капитан, – кивнул Шубин. – Между дубравой и рекой Ильинкой постоянно дежурят мои люди с биноклями. Немецких наблюдателей на той стороне нет. Разрешите выполнять, товарищ капитан? – Выполняй, лейтенант. Без добычи не возвращаться – это тебе не угроза, а мой добрый совет. Нервы у начальства на кулак намотаны, если сорвется, последствиям задний ход не дашь… Шестеро стояли навытяжку, во всей амуниции – защитные комбинезоны с капюшонами, вещмешки, притянутые к туловищу дополнительными лямками. К поясам немецкими допниками крепились скатанные плащ-палатки, призванные обеспечить дополнительную маскировку. У каждого – пока редкие в действующей армии пистолеты-пулеметы Шпагина, «ТТ», ножи, по паре гранат. Шубин внимательно разглядывал отобранных бойцов. Придраться не к чему. Командир был обязан знать своих людей, их биографии, способности, личные качества – и на это ориентироваться при постановке задачи. Это по уставу. В реальной жизни все было сложнее. Люди гибли, получали ранения – не успеешь привыкнуть, а бойца уже нет. И снова надо присматриваться, делать зарубки… Разведчики молчали, опасливо косились на командира. Даже Багдыров не улыбался. Настороженно поглядывал красноармеец Вожаков – внушительный, плечистый, родом из Саратова, где на заводе сельскохозяйственных машин возглавлял комсомольскую ячейку и приобщал подрастающую смену к борьбе и боксу. Переминался с ноги на ногу светловолосый Саша Бурмин – бывший тракторист и победитель социалистических соревнований – человек невозмутимый и малотребовательный. Смотрел честными глазами Вадик Мостовой – паренек интеллигентный, склонный к фантазиям, которые иногда давали положительный эффект. Понятие «вшивая интеллигенция» к нему не относилось – в противном случае он бы здесь не оказался. Выжидающе смотрел Сергей Герасимов – парень умный, ироничный, любитель скрывать свои мысли за загадочными ухмылками. До войны он учился в техникуме связи, вроде бы окончил, устроился специалистом на телефонную станцию – в этот момент военкомат и вспомнил, что Серега еще не служил. А как отдал полтора года на благо Отечества, разразилась война, и мысли о гражданской жизни приняли иллюзорный характер… – Опять за «языком», товарищ лейтенант? – деловито осведомился Шлыков. Будучи самым низкорослым, он всегда стоял на левом фланге, что неизменно вызывало шутки про «хату с краю». – Опять за «языком», Петр Анисимович. Что нам стоит, верно? Сколько их уже взяли – и майоров, и полковников, и даже целого генерала от инфантерии. Каждый день берем – надоело уже. Не помните, Петр Анисимович? Вот и я не помню. Скоро взвод расформируют, вас отправят в пехоту, а меня под трибунал. – Ну, вы скажете, товарищ лейтенант, – насупился Вожаков. – Нам просто не везло пока… – Мы воюем по везенью? – оборвал Шубин. – Или все же упорством, волей и целеустремленностью? Ты же комсомольский вожак, Вожаков. Не настораживает, что мы неделю бьемся лбом в закрытые ворота? – Приказали взять сухой паек, товарищ лейтенант, – негромко заметил Герасимов, – вроде поели уже. Значит, не на час идем? – Идем, пока не выполним задачу. Понадобятся сутки или двое – значит, так тому и быть. Но если, находясь во вражеском тылу, мы станем свидетелями нашего наступления, которое начнется без должного разведывательного обеспечения… – Шубин сделал выразительную паузу. – То вы нам покажете кузькину мать, – предположил Мостовой. – Нам всем покажут кузькину мать. Ладно, это было лирическое вступление. Рацию не брать – в ней нет необходимости. Приказываю: скрытно выдвинуться через болото и заняться активным поиском. Углубляемся как можно дальше. Вопросы есть? – Вопросов нет, товарищ лейтенант, – заулыбался Багдыров, – не в первый раз идем. Чем дальше в лес, тем больше дров… в смысле, немецких офицеров. – Ты стал любителем русских поговорок? – нахмурился Шубин. – Выдвигаемся в колонну по одному, рот не открываем, проявляем осторожность и осмотрительность. В случае выхода на объект Шлыков, Бурмин – группа поиска, Вожаков, Герасимов… и я – группа захвата; остальные – группа прикрытия. И никак иначе, зарубите себе на носу. Действовать быстро, решительно и грамотно. Но только по приказу, это понятно? – Глеб пристально посмотрел на Мостового. Тот сделал серьезное лицо и скромно кивнул. Остальные заулыбались. Трава на ничейной земле была по пояс – вроде и злаковые, а все же – сорняки. Ползли, закусив удила, загоняя вглубь отчаянное желание встать и побежать. – Бурмин, ты чего свои бутсы мне в физиономию тычешь? – шипел Мостовой. – Не видишь, что я тут? Не тормози, Саня, пошевеливайся. Эх, Бурмин, Бурмин, я бы с тобой точно в разведку не пошел… – А ты не наседай, чего ты наседаешь? – огрызался вспотевший Бурмин. – Навалился, как на бабу, стыда и совести у тебя нет, Вадим… Разведчики сдавленно посмеивались. Через поле виднелась тропа – ходили к немцам так часто, что трава не успевала подниматься. Приближался лес, погруженный в низину. Местечко выбивалось из типичного ландшафта. Криворукие деревья произрастали густо – почерневшие, узловатые, ветвистые, но далеко не везде покрытые листвой. Болото расползалось по низине, губило растительность, отравляло воздух. Неприятный запах аммиачных испарений уже чувствовался. Равнина оборвалась, скатились в низину. Протоптанная дорожка огибала гниющий кустарник, уходила в темень леса. Несколько шагов в чащу, и почва под ногами стала вязкой, зачавкал мох. Трясины были дальше, метров через двести, а пока можно было идти без опаски. Маленькая колонна втянулась в заболоченный лес… К такой обстановке уже привыкли. Мрачно, рискованно – как в страшной русской сказке, – не хватало только леших с кикиморами, а ближе к трясинам – водяных. Роились кровососы – приходилось прятать открытые части тел, защищать глаза. Низина углублялась, но ближе к ее середине деревья разомкнулись, расползся и поредел кустарник. Возглавлявший шествие Вожаков вооружился слегой, прощупывал каждый шаг. На то, что проверили ранее, полагаться нельзя – рельеф дна постоянно «плыл» и менялся. Заблестели «окна», стыдливо прикрытые пленкой ряски. Смотреть в ту сторону совершенно не хотелось. Тем не менее постоянно косились, и воображение рисовало неприглядные картины. Закончился короткий отдых. Дальше каждый вооружился слегой, пошли медленно, такое предстояло вытерпеть еще как минимум минут сорок… Солнечный день был в разгаре – три часа пополудни, – когда разведчики вышли из болота и присели на опушке за большой повалившейся осиной. Из-за леса слышался едва различимый гул – работали моторы или генераторы. – Танковые двигатели гоняют на холостом ходу, – подсказал всезнающий Шлыков. – Техника стоит у фрицев в резерве, ждет своего часа. Здесь не пройдут, товарищ лейтенант, значит, в этом районе у них что-то вроде отстойника. – В прошлый раз не гудело, – справедливо подметил Герасимов. – Мотоциклы носились, патрули иногда попадались, но ничего крупнее машины связи мы не видели. Дорога вдоль низины имела укатанный вид – ею часто пользовались. Соответствующий опыт уже имелся. По дороге курсировали патрули – чаще на мотоциклах, реже – на бронетранспортерах, имеющих открытые отсеки для пехоты. Представители командного состава немецкой армии данной дорогой не пользовались – она вела в никуда. Послышался шум, бойцы прижались к земле – всем хватило места. Медленно, волоча за собой шлейф пыли, по дороге проследовал бронетранспортер с крестами – явно не новый, побитый шрапнелью, поеденный ржавчиной. В отсеке для десанта ехало отделение пехотинцев. Поблескивал ствол пулемета МG-34. Кузов ощетинился карабинами, мерно покачивались стальные шлемы. Солдаты увлеклись беседой – двое говорили одновременно, третий смеялся. Боевая машина протащилась мимо, растаяла за плавным поворотом. Северный ветер отогнал смрадное облако к лесу, накрыл «пластунов». Бойцы плевались, кашляли в пилотки. – Вот ведь сволочи, – чертыхался Вожаков, – достать не могут, а все равно нагадили, словно знали, что мы здесь… – Ничего, Вожаков, мы им отомстим, – уверил Сергей Герасимов, – всех поймаем, к выхлопной трубе привяжем, пусть знают… Облако пыли растаяло. Стало тихо. Только в низине гудели комары, да в березняке по левую руку галдели пернатые. Дальше пошли проторенной дорожкой – склоном лощины, погрузились в лес. Гул моторов превращался в заунывный фон. На северной опушке скопилась бронетехника. Просматривались танки Pz III, самоходные артиллерийские установки. Сновали крохотные фигурки людей. Бронетехника перемещалась с места на место, но квадрат не покидала. Глупцов там не было, немцы помнили, на что способна советская разведка, а также артиллерия, чей огонь корректируют разведчики. Танки были разбросаны по обширному пространству и в случае артобстрела могли уйти в поле. На опушке разместился как минимум танковый батальон. Это было соблазнительно. Интуиция подсказывала, что ловить здесь нечего, но Шубин решил задержаться. Участок, где обосновались его люди, представлял собой вереницу буераков. Дороги и водные артерии остались в стороне. Четыре часа пополудни – еще не вечер. Глеб отправил к опушке Бурмина с Вожаковым – нечего там делать всем кагалом. Дозор убыл, а остальные погрузились в меланхолию. Нет ничего труднее – ждать, когда нельзя курить, даже шевелиться! Нервы, как струны – жизнь не вспомнишь, не помечтаешь. Дозорные вернулись минут через двадцать, сползли в рытвину, отдышались. – Вожаков пилотку потерял, – сообщил последние известия Бурмин. – Та еще тетеря. – Я не виноват, товарищ лейтенант, – смутился бывший комсорг, – она мешалась, я ее за ремень сунул, а когда возвращались, обнаружил, что ее нет. Не возвращаться же за пилоткой… Да вы не волнуйтесь, немцы там не ходят, одни колдобины и буераки… – Ну, все, товарищ боец, – покачал головой Мостовой, – теперь будешь до конца войны без пилотки мыкаться. И границу перейдешь без пилотки, и в Берлин войдешь без пилотки. А как ты хотел? Это, между прочим, казенное имущество, немалых денег стоит… – Это все, что вы сделали? – нахмурился Шубин. – Нет, конечно, – спохватился Бурмин. – Мы лежали метрах в ста от опушки, нас никто не видел. На видимом пространстве примерно полтора десятка машин. Средние танки и две самоходки. Рядом две палатки для личного состава и брезентовый навес – под ним немцы соорудили что-то вроде передвижной ремонтной базы. Половина танков неисправна, над ними колдуют механики. Есть палатка с радиостанцией – пищит, зараза. Часовые ходят, много часовых. И в лесу, наверное, есть, чтобы враг, то есть мы, с тыла не подкрались. – Офицеры есть? – Старше лейтенанта никого не видели… верно, Дима? – Угу, – печально подтвердил Вожаков. – Длинный такой жердяй, точно лейтенант. Бегает взад-вперед, покрикивает, на часы смотрит. Пара унтеров у него под ногами путаются, бегают, куда пошлет. Как-то сомнительно, товарищ лейтенант, стоит ли овчинка выделки? Овчинка выделки, безусловно, не стоила. Интерес к подразделению имелся, но это не то. Пусть даже танковый батальон, но машины в ремонте, это не то формирование, что завтра ринется в бой. Можно умыкнуть офицера. Трудно, долго, но можно. Но что он знает? О своем подразделении, о парочке соседей. Общей картины комсостав подобного ранга не представляет. А допросив «языка», дальше путешествовать не удастся – будет шум, потерю обнаружат, перевернут весь район… – Уходим, – принял решение Глеб. – И пусть радуется этот жердяй, не пробил еще его час… Район уже знали. Звонкие березовые перелески, луга, где трава по грудь, и ничто не мешает передвигаться. Пара речушек – их можно пересечь, не замочив колени, плотные лесные массивы. К северу – деревня со странным названием Беженка. Воинские подразделения были разбросаны по лесным массивам. Маскировались без усердия: просто стояли, разбив полевые лагеря, охраняли сами себя. Фортификаций в квадрате не наблюдалось – их заменяло протяженное болото, полностью исключающее прорыв русских на данном участке. Дорог на севере хватало – пусть невысокого качества, но по ним могла передвигаться техника и пехота. Проселки связывали деревни и села, их плотность за Беженкой ощутимо возрастала. Километрах в пятнадцати – поселок городского типа Кировск, где размещен штаб 78-й пехотной дивизии врага – но такая даль, увы, не для полковой разведки… Часть пути прошли вдоль опушки. Местность была изрыта, вырастали заброшенные постройки сельскохозяйственного назначения. Приходилось делать вынужденные остановки – возрастала плотность неприятельских войск. По проселочной дороге проехала колонна мотоциклистов. Навстречу из-за леса показались двухтонные грузовики «Опель-Блиц». Они тащили в восточном направлении зачехленные орудия. Брезентовые тенты были сняты, в кузовах покачивались солдаты в касках – казалось, все они дружно спят. Разведчики выжидали в траве. Потом отправились дальше, наблюдали, как по полю в сторону опушки движется штабной «Опель». В салоне просматривались вожделенные офицерские фуражки. Легковушку сопровождал единственный мотоцикл с двумя членами экипажа и без пулемета. Мурашки поползли по коже. Шубин шепотом отдал приказ: атакуем за поворотом, когда скорость будет невысокой, из пистолета – по водителю, сопровождающих выбросить из мотоцикла и ликвидировать ножами… Все приготовились, должно получиться. Посторонних в округе не было… Но вдруг, так некстати, ползущая по полю легковушка сменила направление! Она прошла развилку, скрытую за высокой травой, и теперь направлялась совсем в другую сторону! Разведчики со злостью стали кусать губы, они видели, как в ста метрах от них следует по дуге маленькая колонна. Атаковать с такой дистанции? Это значило положить половину группы, ведь быстро не добежишь… – Не везет нам, товарищ лейтенант, – вздыхал Шлыков. – А что мы хотели? Это место нерыбное, в третий раз сюда приходим, и опять не клюет… Мысль устроить засаду на обратном пути в голове не утвердилась. Открытое поле – слишком рискованно. Продолжили движение вглубь захваченной противником местности. Пробежали логом между полевыми лагерями, рискуя нарваться на патруль или праздных зевак в мундирах «фельдграу». Деревушка Беженка раскинулась в низине под обрывом, увенчанным монументальными соснами. Деревня была небольшая, но симпатичная. Крыши домов прятались за фруктовыми деревьями. Набирала цвет рябина, рассыпала оранжевые блестки. На околице в широком проезде стоял трехтонный грузовик с отброшенными бортами. Солдаты без головных уборов с засученными рукавами загружали в кузов полевые минометы. Серых мундиров в деревне был явный переизбыток. Стояли гужевые повозки, с них стаскивали какие-то ящики. За пределами околицы ходили часовые с собаками. Овчарка чуть не сорвалась с поводка! Метнулась вперед, угрожающе зарычала. Гренадер с автоматом за плечом натянул поводок. Овчарка вскинулась на дыбы, как лошадь, истерично залаяла. Холодок побежал по позвоночнику, неужели почувствовала чужаков? Упитанная полевая крыса кубарем выкатилась из канавы, шмыгнула в траву. Раздался дружный гогот. Военнослужащий цыкнул на собаку, та поджала хвост, вернулась к хозяину. На шум из крайней избы выглянул темноволосый офицер в расстегнутом кителе, помаячил и убрался. Во дворе курила солдатня. Вдоль дороги к колодцу семенила женщина в длинной юбке. Голова, повязанная платком, была опущена. Немцы принялись задирать женщину, шутливо перебегали дорогу перед ее носом. Кто-то хлопнул в ладоши у самого уха, радостно засмеялся, когда женщина втянула голову в плечи. Об опасных последствиях встречи с пустыми ведрами эти неучи, видно, не знали.