— Ранен, — сразу ответил тот. «Вот блин! Что может быть хуже раненого в степи?». Уполномоченный перемахнул через бархан, оглядел солдата. У того была серьёзно — ну, судя по количеству крови на бинтах, — ранена левая рука чуть ниже локтя. Повязочка так себе. А капитан ещё хвалился, что у него весь взвод медики. Наверное, солдат сам себя перевязывал. А ещё у него в левой части бронежилета огромная вмятина. Зато у него на поясе подсумок, и там пара целых магазинов. «Ну, хоть это…». — Отсюда нужно убираться, на нашу стрельбу сбежаться могут, — говорит уполномоченный, — идти сможешь? — Я на стимуляторе, ещё полчаса смогу идти. Наверное… — Тогда пошли, помочь встать? — Горохов привстаёт с песка и опять осматривается по сторонам. — Я сам, — говорит солдат и встаёт, сам при этом придерживает раненую руку, прижимает её к себе, — а вы богомола убили? — Богомола? — не понял Горохов. — Ну, тут крутился вокруг меня, такой… — солдат пытается объяснить. — А, прыгуна? — догадывается уполномоченный, — да, убил. Пошли, пошли… Надо спешить. — Я иду, вы только скажите, куда, — говорит солдат. Он чуть запинается, когда говорит, и движения у него не очень уверенные. Солдат неловко закидывает винтовку на плечо. «Ему не пройти пятнадцати километров». — На север, пошли… Как тебя зовут? — Горохов пока идёт рядом с ним, но всё время оглядывается назад, смотрит по сторонам. — Рогов. Рядовой Рогов. — А имя у тебя есть, рядовой Рогов? — Мефодий, — отвечает рядовой. — Мефодий, — повторяет уполномоченный. — Красивые у вас там, на Севере, имена, Мефодий. — Обычные, — отвечает солдат. — Слушай, Мефодий, и запоминай, — тут уполномоченный обернулся и остановился, ему что-то показалось, он несколько секунд вглядывался, солдат остановился тоже. Горохов поворачивается к нему, — иди, иди, останавливаться нельзя. За нами скоро пойдут. В общем, нам нужно пройти пятнадцать километров. Понимаешь? — Понимаю, — говорит солдат. — Нужно пройти, а вот фляги я у тебя не вижу. Фляга твоя где? — Бросил… Пыльник пришлось снимать… Флягу бросил на песок… Когда перевязывал себя. А потом пришлось уходить… Быстро… Уже не успел её взять… — Бросил… — Горохов даже вздохнул. — В пустыне фляга с водой — это последнее, что нужно бросать. — Пятнадцать километров, четыре-пять часов ходьбы, это расстояние я смогу пройти и без воды. Я проходил и больше на учениях. «Проходил раненый?». — Отлично, — говорит Андрей Николаевич. — Пойми меня правильно, но я не смогу тебя нести. — Я понимаю. — Идёшь сам, как бы плохо, как бы тяжело ни было, ты должен идти сам. Понимаешь? — Понимаю. Вот только куда мы идём? До Красноуфимска пешком нам… — он пристально глядит на Андрея Николаевича. — Мне, наверное, не дойти. — У меня там тайник, там я закопал медпакет, еду, воду и, главное, мотоцикл. А на мотоцикле мы до Красноуфимска доберёмся. Короче, соберись и продержись пятнадцать километров. Парень смотрит на Горохова, и в его глазах видится проблеск надежды. А уполномоченный хлопает его по плечу: — Давай шагай, Мефодий Рогов. Кстати, а у тебя есть ещё бинт? — Вы ранены? — солдат лезет в сумку на поясе. — Нет, нужно тебе маску сделать. Иначе ты ещё сильнее ослабнешь. Отравишься тлёй. Уполномоченный забирает у Рогова бинт и начинает мастерить из него маску. Сделать это будет не очень сложно, бинты у северян, как, впрочем, и всё остальное, отличные, а делать респираторы из любых подручных материалов его ещё мать научила. При этом уполномоченный то и дело оборачивается назад, иногда даже останавливается, чтобы как следует всё оглядеть. Но не забывает задавать Рогову вопросы. — Мефодий, а кто напал на лагерь? Это ведь не дарги? — Дарги тоже были, — неожиданно отвечает солдат, — но они шли вторым эшелоном, в виде огневой поддержки, первые шли здоровенные такие бугаи… — Похожие на того, которого миномётчики убили? — Да, а с ними ещё были богомолы и такие двуноги… двулапые твари с хвостами, а за ними дарги, они капитана ранили… Ещё в самом начале боя и пулемётчика убили. Вот эти двулапые… Я в такую магазин разрядил полностью, ну почти весь… А ей всё нипочём. Напала на Казаева, у неё на морде такие крюки, клыки… Не знаю… Короче, разорвала его просто… Руку оторвала… Там ещё… — А как машины загорелись? — У этих суперсолдат такие ружья, что разносят всё вокруг, один из них попал в бак, так из бака вырвало целый клок… Ну, и из него полилось топливо… Прямо на всё… Всё заливать стало. — Ясно… Металл раскалённый, испарения… Любая искра… — Да, вот и вспыхнуло и стало гореть, а потом погорело, и бак взорвался. — Ну понятно. Остановись-ка… Солдат послушно остановился, и уполномоченный, зайдя сзади, помогает ему надеть самодельный респиратор. Завязывает его на шее. — Удобно? — Нормально, — Рогов поправляет маску. — Воды дать? — Пока потреплю. — Пошли. Горохов смотрит на спину солдату. На его замотанную до локтя руку. Рогов, в принципе, неплохо идёт. На обезболивающем и на стимуляторе. Андрей Николаевич знает, что на все пятнадцать километров действия медикаментов не хватит. «Ну, хоть так… Хорошо бы ему пройти в таком темпе хотя бы половину пути». Он осмотрит на часы: скоро три. Термометр: шестьдесят ровно. «Даже если три часа он сможет так идти, будет хорошо. К шести температура упадёт ниже пятидесяти… Станет полегче. Ну, будем на это надеяться. А там ещё пара часов — и мы на месте». Горохов, чувствуя, как начинает нагреваться, нажимает кнопку впрыска. Коротко и негромко тарахтит компрессор на поясе, и сразу по всему телу разливается такая классная прохлада. Костюм — это нечто! — Мефодий! — уполномоченный снова оборачивается и смотрит назад. Но там по-прежнему ничего не видит. — Значит, ботов и зверей было немало, да ещё и дарги, как ты сказал, были. Как же ваши разведчики не увидели их следов? Рогов поворачивается к нему, в его глазах немой вопрос: ты, что, и вправду не понимаешь? Андрей Николаевич и вправду не понимает. И тогда рядовой говорит: — Разведка постоянно докладывала и про следы, и про явные цели. — И почему же капитан продолжил движение? Понимал же, что едет в западню, — Горохов спросил и сам тут же ответил на свой вопрос: — Кораблёва приказала, что ли? — Был приказ продолжать движение, — подтвердил его догадку рядовой. — Капитан ничего не мог поделать. Только приказал готовиться к бою. Уполномоченный только подивился бестолковой, а может быть, и преступной упёртости этой странной женщины. «Она приказала продолжить движение, даже когда было ясно, что колонна движется по местности, в которой полно ботов, зверей и даргов. Это было сверхопасно. Капитан не мог ей этого не объяснить! Но она настояла на движении. Ну, допустим, она не хотела уводить колонну обратно в Красноуфимск, но почему не дала солдатам остановиться и планомерно зачистить местность. У капитана были возможности. Миномёт вещь серьёзная. Ну, пришлось бы ей потерять два-три дня. А может, и отступить. Нет, ни отступать, ни ждать она не могла. Боялась, что „выход“ исчезнет. Вот и решилась на этот смертельный рейд, думала, что солдаты либо отобьются, либо продержатся, пока она нахватает того, что она хотела там получить. Отчаянная баба, вернее, сумасшедшая». Глава 30 Горохов быстро поднялся на небольшой камень, достал прицел и несколько секунд разглядывал пустыню. Смотрел во все направления. Он всё время чувствовал тревогу, но сейчас, не увидав ничего опасного, никакого движения, он чуть успокоился. Чуть. Совсем немного. Расслабляться было нельзя. Да, его стрельбу, судя по всему, никто не услышал, винтовка, как это ни странно, бьёт довольно тихо, а в камнях и барханах звук быстро теряется, тем не менее, на их с Роговым следы мог в любой момент набрести какой-нибудь прыгун или, что было бы ещё хуже, дарг. Андрей Николаевич спрыгнул с камня и, на ходу пряча оптику в кобуру, поспешил за рядовым. У него не укладывался в голове приказ Кораблёвой двигаться вперед, несмотря на то, что вокруг было большое количество опасных существ. Он бежит и быстро догоняет Рогова, у того нет пыльника, возможно, уже начал обгорать незащищённый кусочек шеи. Это плохо. А ещё между лопаток появились белые разводы. Пот выступает и сразу высыхает. Он теряет воду. Это ещё хуже. Очень, очень плохо, что у него нет пыльника. — Мефодий, ты как? — уполномоченный вытаскивает и поднимает придавленный винтовочным ремнём воротник гимнастёрки солдата. Нельзя допустить ожога. — Пока иду, — отвечает тот, но дышит он уже не очень хорошо.