— Да, конечно, он хороший парень, но почему-то не всех хороших парней снизу перетягивают сюда. Ты не задумывался, почему? — Ломов был непреклонен. Задавая вопрос, откинулся на спину кресла, на котором сидел и сложил руки крест-накрест. — Почему же? — Это прецедент, если можно одному, почему нельзя другим? Если пойти по такому принципу, разрушится вся система. — Как многие из старых вояк, он был предан системе, будто близкому человеку, и готов был пожертвовать многим для обеспечения ее безопасности. Петру Гольдштейну не сложно было предугадать, что он скажет дальше. — Потому что не существует критериев для определения «хороший парень», — продолжал Ломов. — Каждый по своему хорош. Не так ли? Рейтинг удерживает порядок. Каждый знает свое место. Рейтинг дает здоровую конкуренцию и прогресс. Ты отпускаешь его вниз и не боишься, что он сболтнет там лишнее? — Не отпускать вниз — это такое же лишение свободы, как закрыть в клетке. Он все понимает. — Петр Гольдштейн одернул руку, потянувшуюся за ухо и продолжил с новым рвением. — Нужно найти ему какое-то другое применение, отвлечь что-ли. Занять. Чтобы он почувствовал ответственность за других, свою причастность. Чтобы не думал, что он изгой, не такой как все. — Ну вот. Здесь, как ты говоришь, на свободе, он чувствует себя изгоем, и у него едет крыша. Тебя это не смущает? — нашлись контраргументы и выводы у Ломова. — Смущает. — В этом Петр Гольдштейн был с ним согласен. — Быть вне системы — это то же самое, что попасть одному за пределы Рейтполиса. Поначалу даже интересно, новые впечатления, но со временем одиночество обгладывает до костей. — Вот именно. Может, ему устроить экскурию за купол? Пошляется по пустыне без атмоферы, припечется чуток на солнышке, сразу почувствует разницу. И что значит быть одному. И что значит киснуть, когда причины нет, абсолютно. Захар Ломов скривился, наблюдая за тем как его собеседник, поджав губы, отвел взгляд. — Одиночество. Не такой как все, — передразнил Гольдштейна. Затем выдал глубокий «ох» и сменил интонацию в голосе на более спокойную. — Если у него совсем поедет крыша, и он учудит что-нибудь, угроза будет более чем реальна. А наша задача — предупреждать угрозы. Делай выводы. Он сам дает повод. Мы его закрываем за перевоз наркотиков, а ты убеждаешь в том, что сотрудничество ему придется продолжать. По сути, большую часть времени между сменами он и так сидит взаперти. Это практически ничем не отличается от сидения на нарах. За малым исключением: в тюрьме он будет нормально питаться и не гробить здоровье галлюциногенами. И, конечно же, меньше будет возможности поделиться информацией с другими. * * * Гольдштейн и Ломов не впервые обсуждали ситуацию с центром управления Рейтполиса и проблемы, появившиеся в связи с необходимостью держать в штате Гуляку. На памяти Захара Ломова, а отдал он службе более сорока лет жизни и немалую часть своего здоровья, кроме происшедшего два года назад инцидента, не было каких-либо проблем с системой управления. До недавнего времени каждый сотрудник сетевой безопасности ни на долю секунды не сомневался в компетентности Совета Модераторов, стоящих во главе всего. Миллиардный Рейтполис жил в целом стабильной размеренной жизнью, за исключением мелких инцидентов, с которыми легко справлялись технические службы. Общепринятым было мнение, что все жизненные процессы, будь то движение транспорта или ремонт купола, выращивание и доставка пищи, защита от внешних и внутренних угроз, контролируется Советом Модераторов. На сетевых экранах регулярно выступали хорошо известные всем личности, рассказывая о новостях науки и техники, космических открытиях, о победах над болезнями и рецептах долголетия, о воспитании детей и о произведениях искусств, — обо всем, что способно сделать жизнь Рейтполиса комфортной и открывать новые перспективы для развития. Два года назад выяснилось истинное положение вещей. Оказалось, что на тот момент модераторы существовали только на голограммах, регулярно обновляемых автоматической системой управления функциями — АСУФ. Создатели АСУФ запрограммировали ее допускать к себе только того, кто был вне системы рейтинга. Как удалось выяснить у самой Аси (так с легкой подачи Захара Ломова в отделе сетевой безопасности стали называть сетевой блок управления), последний десяток лет Ася работала на автопилоте. В позапрошлом году автопилот дал сбой, в результате которого пришлось перезагружать всю систему верхних этажей. Сашу Линника Ася приняла за модератора. Это было спасительной соломинкой, позволившей проникнуть в центр управления, но это же оказалось и наибольшей угрозой для сетевой безопасности Рейтполиса. Гольдштейн и Ломов серьезно были обеспокоены тем, что если первого встречного без сетевой регистрации Ася восприняла как модератора, то точно так же может случится с любым другим, кто существует вне системы рейтинга. В связи с этим за последнее время было создано несколько обновлений, облегчивших получение рейтинга жителями нижних этажей. Сетевой номер регистрации теперь имели право получить все желающие. Многие воспользовались этим, вычеркнув себя таким образом из списка угроз. Однако количество не зарегистрированных до сих пор оставалось неизвестным. Никто из посвященных не представлял, сколько еще времени удастся удержать эту информацию в тайне от общественности. «Мы и сами прилично заврались», — думал Петр Гольдштен. С сетевых экранов верхних этажей по-прежнему вещали улыбающиеся модераторы, а второй отдел безопасности вместе с ограниченным количеством людей из военного ведомства ломали голову над тем как усилить защиту АСУФ от внешних угроз и перепрограммировать ее таким образом, чтобы изменить порядок доступа хотя бы для профилактических сетевых работ. Пока это не произошло, Саша Линник был заложником ситуации. После двадцать первого сеанса профилактических работ он уже не верил обещаниям Гольдштейна в ближайшем будущем оформить и ему сетевой номер. За это время он и сам успел вникнуть в программное обеспечение АСУФ, но принцип контроля в нем выглядел незыблемым, как в башне из детских кубиков: убрать нижние кубики без того, чтобы башня не рухнула, не представлялось возможным. Таблетка неборы, и через пять минут проблемы исчезли, растворились, будто и не было их никогда. Их место заняли покой и умиротворенность, как в младенчестве, когда слышишь, как бьется материнское сердце. Тук-тук, тук-тук. Какая бы ни была совершенная виртуалка, ей далеко до неборы. В игре нужно принимать решение, сомневаться, делать выбор. Небора освобождает от такой необходимости. Она знает что нужно. Голодному — чувство насыщения, мучающемуся от боли — освободиться от нее, сомневающемуся — стать уверенным в своем выборе. Тук-тук, тук-тук. Ее сердце бьется рядом. Влажные губы — на расстоянии дыхания. Тук-тук, тук-тук. Нет преград. Нет расстояний. Рядом с входной дверью в верхнем углу между стеной и потолком зашуршало. Мелкий, не больше сантиметра в диаметре, плоский механизм медленно и бесшумно переместился к центру холла, завис, будто в раздумье под потолком. Повернулся несколько раз вокруг своей оси, выискивая камеры видео-наблюдения. Электромагнитная волна разошлась с легким щелчком, нейтрализовав три камеры холла в доли секунды. На входе в ванную комнату нашлась еще одна. Не менее быстро отключилась сигнализация, и через входную дверь в квартиру неслышно проникли один за другим пятеро мужских фигур в военном обмундировании и черных масках, прикрывающих нижнюю половину лиц. Дверь ванной комнаты распахнулась одновременно с включением света. — Он в отключке. — Уверенный мужской бас прошелся эхом по тишине. — Пакуем. Быстро. Открыв глаза, Саша Линник обнаружил себя на полу в темном помещении без окон. Придя в себя, какое-то время пытался вспомнить, что произошло. После того, как на ощупь нашел стену и прошелся вдоль нее по периметру комнаты, первое, о чем подумал, что он находится в виртуалке. Пустое помещение не более десяти квадратных метров с металлическими стенами и полом до нельзя напоминало изоляционный короб, который часто ставили в квестах. Вот только то, с чего все началось, вспомнить не мог. Он не играл в игры бог весть сколько времени. «Я снова в потерянном мире, — пульсировала мысль. — Что я ищу?» Стало страшно. По-детски страшно. «Надо выбираться, иначе закончится воздух». Эта мысли заставила искать вентиляционное отверстие. К счастью, нашел его в одном из верхних углов короба. «Я нашел то, что искал», — от души отлегло. «Какого чёрта меня занесло в виртуалку?» — снова пытался вспомнить обстоятельства, при которых попал сюда. Вспомнил про небору. Пошарил в карманах спортивок, но те оказались пусты. Одежда своя, — домашние штаны и футболка, только ноги босые. Галлюцинации? Или виртуалка? Меньше всего хотелось, чтобы это была реальность. Выход из короба был, даже два, но оба открывались снаружи. Это он понял, когда снова обшарил все вокруг и нашел щели, за которыми наверняка скрывались дверные проемы. Ударил кулаком по двери так, что от гула заложило уши. Ноль. Попробовал покричать в вентиляционное отверстие «Эй, открывайте!» Все так же, ничего не изменилось. Снова и снова искал скрытые коды и шифры, сантиметр за сантиметром ощупывая стены и пол. Корил себя: «Потерял хватку, Гуляка». Через несколько часов почувствовал позывы… «Блин…» — Эй, а сцать под себя, что ли? Как ни странно, обращенный в никуда вопрос возымел ответную реакцию. Одна из дверей отъехала в сторону, и в глаза ударил ослепительный свет. Когда глаза привыкли к свету, за дверьми увидел то, что хотел бы обнаружить в данный момент больше всего. «Жаждущему посцать да воздастся». Чувствовал себя в идиотском положении. Небора с исполнением желаний или очередной потерянный мир? А, может, это Гольдштейн узнал, что он балуется неборой, и решил повоспитывать? За раздвижной дверью куба был обычный туалет, какие часто ставили в общественных местах со всеми необходимыми атрибутами и соответствующими ароматами. Белый цвет стен, потолка, сантехники усиливал слепящий эффект от яркого света, а от приторной вони ароматизатора защекотало в носу. Прежде чем подойти к очку, поискал взглядом видеокамеры, и таки нашел — над дверьми. «Маразм… Гольдштейн в туалетах камеры не ставит». Мелкая камера была вделана в кафельную плитку — ни зацепить, ни разбить. Пришлось справлять нужду, повернувшись к ней спиной. Вскоре камера получила непристойный жест из пальцев и услышала в свой адрес тираду соответствующих жесту выражений. — Извращенцы хреновы, что за игры?! Я хочу знать, то происходит! Гольдштейн, если это ты, то мне эти меры по боку! Мне все равно где просидеть месяц! На противоположной стене от очка висел рукомойник. Поднеся к нему ладони удостоверился, что в нем есть вода и можно помыть руки. Высушил руки, но потом ради эксперимента, снова поднес ладони к крану рукомойника. Набрал воды и выпил несколько глотков. — Хочу пива, — сказал рукомойнику и снова подставил ладони, пытаясь проверить, в какой реальности находится. В виртуалке желание должно было исполниться. В ответ получил все ту же водопроводную воду. Только после этого сообразил, что реально пива он не хочет. Чуть позже он даже подумал, что это розыгрыш перед днем рождения. Просидит тут сутки, а завтра дверь распахнется и опля, все с воздушными шарами. Двадцать первый год жизни встречать в металлическом кубе не хотелось. Если это приход от неборы, то завтра ее действие должно закончиться. Если это розыгрыш, то завтра всем им не поздоровится. Если в кубе он сидит по милости Гольдштейна… Что же, тогда тот придет и все объяснит. Если это игра… То можно попробовать так… Переход из освещенного туалета в темный куб все это время оставался открытым. Саша стянул с себя футболку и затолкал ее в щель, где теоретически должен был находиться раздвижной механизм дверей. Зашел в куб. Ожидаемо двери стали быстро закрываться, но на полдороге остановились, издав истошный скрежет. Футболка сделала свое дело: движок натужно загудел, потом заискрил, и, охнув, задымился. Запахло паленым пластиком. Тут же погас свет и сработала противопожарная сигнализация. Можно было порадоваться, но настроения хватило только ухмыльнуться. За два года жизни наверху он уже перестал удивляться этому. Местная жизнь имела примечательную особенность: как механизмы раздвижных дверей, так и по сути все остальное, не были рассчитаны на то, что кому-то в голову может прийти мысль запихнуть футболку в раздвижной механизм. Соответственно, алгоритма действия в таких обстоятельствах у Аси не было. Виртуалки верхних этажей в точности повторяли общепринятые устои. Поступить иррационально они считают сложным трюком? Ценят нестандартный подход? — Что же, пошли, Гуляка, — пригласил сам себя. — Посмотрим, что из этого получится. — И перешагнул низкий порожек открывшегося в кубе выхода. Часть 3. Профилактика. Глава 3 Выход из изоляционного короба открывался в узкий коридор шириной чуть больше метра, где вовсю моросили поливайки. Моментально намокнув с головы до ног, Саша посмотрел направо, налево, потом на мокрые штаны, противно прилипшие к ногам. Под ногами быстро образовалась лужа, а поливайки, казалось, выключаться не собирались. Перспектива бродить мокрым по неизвестному зданию, шлепая босыми ногами по лужам, не радовала, но была весомой альтернативой сидению в темном кубе, наполненном дымом с запахом горелого пластика. Выйдя в коридор, повернул направо. Отсутствие окон, покрытые изоляцией стены грязно-серого цвета, тусклые светильники и подвесные панели, пронизанные проводами, напоминали технический уровень жилого здания. Через десяток метров от выхода из короба коридор поворачивал. Здесь уже не было так мокро и чувствовался сквозняк, что заставило поежиться от холода, но и с уверенностью двинуться дальше — есть сквозняк, значит есть выход или окно. Ускорив шаг, сразу за поворотом чуть не наткнулся на преграду — фигура в военной экипировке стояла недвижимо по центру коридора, своим внушительным видом неоднозначно намекая, что дальше хода нет. Широкий в плечах, лицо закрыто маской, только глаза. Взгляд как живой. Боевого оружия у вояки не наблюдалось, но весовая категория была внушительной. Рационально было предположить, что для преодоления этой преграды надо искать подручные средства. Вот только ничего подходящего в поле зрения не попадало. — Не могли бы вы сказать, что происходит? — обратился к нему, пытаясь для себя ответить на вопрос: это механическая преграда или информационный модуль? — Вернитесь назад, — послышался лишенный каких-либо эмоций ответ. «Да, конечно, разбежался…» — Подчиняться команде он не собирался. Толкнул военного в плечо, чтобы проверить — тот голограмма или телесный фантом, и получил увесистый удар по шее. От боли невольно вырвалось ругательство, оборвавшееся еще одним ударом, от которого потемнело в глазах. — Вернись назад. Или пинками загоню.