– У его преосвященства чрезвычайно плотный график. Сообщите цель своего визита, и я приложу все усилия к тому, чтобы включить вас в рабочее расписание монсеньора. Все всякого сомнения, щедрое подношение могло серьезно повысить шансы на успешное решение вопроса, но вместо кошеля я достал охранную грамоту. – Уверен, я уже внесен в расписание его преосвященства. Клерк с нескрываемым удивлением принял документ, изучил его и потянул за один из шнуров. – Вам придется немного подождать, магистр, – сообщил он после этого. Я отошел к стоящим вдоль стены стульям для посетителей, но не успел еще опуститься на один из них, как в приемную вошел священник. Он внимательнейшим образом осмотрел грамоту, затем обратился ко мне: – Магистр, я отведу вас к помощнику его преосвященства, но с оружием во внутренние помещения вход воспрещен. Я без лишних слов отдал кинжал охраннику, немного подумал и кинул на пол саквояж. Там у меня хватало… всякого. Епископский викарий занимал просторный кабинет на втором этаже. Выслушав меня, он понимающе улыбнулся, принял запечатанный пакет с рекомендательным письмом и отвел в зал для ожидания аудиенции. Шли мы какими-то запутанными путями, лишь изредка пересекая коридоры и лестницы, по которым бегали мальчишки-посыльные и взмыленные клерки. Часть дверей мой провожатый отпирал, подбирая нужный ключ на увесистой связке; другие охранялись наемниками и потому заперты не были. В просторном зале викарий оставил меня, а сам скрылся в приемной епископа. Я сделал вид, будто не замечаю изучающих взглядов других посетителей, и все свое внимание уделил росписи стен. Талантливый художник с удивительной тщательностью воспроизвел интерьер Сияющих Чертогов; достичь абсолютного сходства помешала лишь существенная разница в размерах помещений. Да уж… Недостатком самомнения его преосвященство точно не страдал. У дверей приемной замерли два вооруженных до зубов гвардейца, но наличие столь серьезной охраны не оказалось для меня неожиданностью. Его преосвященство был из князей-епископов: он не только управлял делами епархии, но и возглавлял светскую власть в Кларне и его окрестностях. А еще, как поговаривали, метил в курфюрсты. Традиционно князем-выборщиком от Северного Весланда выступал глава рода Бейнрехов, чьи владения наряду с землями вассальных феодалов были в провинции наиболее обширными, но епископ Вим прилагал всевозможные усилия, дабы изменить сложившееся положение дел в свою пользу. И вполне мог в этих устремлениях преуспеть, ведь нынешнему графу шел восьмой десяток, а среди его сыновей согласия не было, каждый из них тянул одеяло на себя. Скрытое противостояние могло в любой миг обернуться кровавой междоусобицей, и оставалось лишь надеяться, что к этому времени мне удастся завершить работу и убраться отсюда подальше. Я уже изучил роспись стен и осматривал потолок, когда викарий покинул приемную и негромко произнес: – Проходите, магистр. Дожидавшиеся аудиенции посетители воззрились на меня с откровенным раздражением, и я поспешил укрыться от их убийственных взглядов за прочной дубовой дверью. В приемной, помимо двух посыльных и секретаря, дежурил монах-стефанианец с резным посохом в человеческий рост. Столь внушительный жезл не позволял создавать тонкое эфирное плетение, зато был способен управлять просто невероятными по своей мощи энергетическими потоками, чем братья ордена святого Стефана всегда и славились. Поднявшийся из-за стола секретарь предупредительно распахнул внутреннюю дверь, и я шагнул в кабинет с высокими стрельчатыми окнами. В дальнем углу стояла медная печь с выведенной на улицу трубой, и холодно в комнате не было. Его преподобие оказался невысоким и худощавым человеком лет пятидесяти с волевым, если не сказать жестким лицом. Он был облачен в строгую фиолетовую сутану, на груди висела семиконечная звезда, серебряная и неброская. Меня показная скромность знака в заблуждение не ввела: характерная аура выдавала в нем святую реликвию. Епископ сидел за широким рабочим столом и читал рекомендательное письмо. На миг он прервался и молча протянул руку; я почтительно поцеловал золотой перстень, затем, повинуясь жесту, опустился на стул. На стене за спиной хозяина кабинета висела величественная картина со сценой Воссияния пророка, и преображение бренной плоти в чистый свет было отражено столь искусно, что оставалось лишь мысленно поаплодировать мастерству живописца. Секретарь выставил на край стола поднос с серебряным кофейником и парой фарфоровых чашек и разлил по ним черный ароматный напиток. Тогда епископ вновь отвлекся от письма и приказал: – Вызови Олафа, – после этого обратился ко мне: – Пейте, магистр. Пейте. Вы кажетесь утомленным дорогой, а ничто не бодрит лучше, чем кофе – черный и горький, будто смертный грех. – С вашего позволения, ваше преосвященство, – осторожно произнес я, – воздержусь. Я не пью кофе. – И отчего же? Я вымученно улыбнулся, но юлить не стал: – Дело в воспитании. Мой отец полагал кофе напитком язычников… и мессиан. Епископ Вим возмущенно фыркнул: – Вы уже взрослый, чтобы выйти из тени своего отца! – Именно так он и сказал, отправляя нас с братом в университет. Ничего хорошего из этого не вышло. Хозяин кабинета отпил кофе, затем спросил: – Вы ведь сын епископа Ренарда? – Незаконнорожденный, – отметил я. Его преосвященство смерил меня внимательным взглядом ореховых глаз. – Я встречался с ним, когда совершал паломничество в Сияющие Чертоги, – сказал он вдруг. – Епископ Ренард тогда возглавлял Кафедру благочестивых раздумий, и ему благоволил сам понтифик. Что же случилось? У ортодоксов и догматиков было мало причин испытывать приязнь друг к другу, поэтому я ответил, не вдаваясь в подробности: – Папенька поставил не на ту лошадь. Точнее – не на того коня. Кардинал Риз был породистым жеребцом, он имел все шансы прийти первым в забеге на место наместника Сияющих Чертогов, только очень уж не вовремя умер. Для его приближенных настали тяжелые времена, и вместо кардинальского перстня и назначения на пост главы Канцелярии высшего провидения отец получил ссылку в родовое имение. – Политика! – процедил епископ Вим. – Грязная политика! Во что догматики превратили Сияющие Чертоги, подумать только! – Он вновь отпил кофе и вдруг резко спросил: – Вы ведь догматик, не правда ли? Я покачал головой: – Я ритуалист. Признание догмата о верховенстве наместника Сияющих Чертогов для меня равнозначно добровольному заточению в монастырь. А между тем я здесь. – Как же вас занесло по эту сторону Рейга? – поинтересовался хозяин кабинета. – В письме, – постучал он худым указательным пальцем по лежавшим на столе бумагам, – об этом ничего нет. – Все дело – в моем даре, – вздохнул я. – В четырнадцать лет у нас с братом проявилась склонность к тайному искусству. Мы с ним были близнецами, но Рудольфу повезло родиться истинным магом, а я… Вашему преосвященству прекрасно известно, как догматики относятся к ритуалистам. Клеймение ангельской печатью или заточение в монастырь – выбор невелик. Отец резонно полагал, что заблокированный дар рано или поздно сведет меня с ума, а постриг в монахи давал идеального заложника его… политическим оппонентам. Поэтому папа отправил нас с братом учиться на другую сторону Рейга в Кальвортский университет. – Вас – понятно. Но зачем понадобилось отсылать вашего брата? – Предполагалось, что Рудольфа вернут обратно, как только политическая обстановка станет более благоприятной. Но этого так и не произошло. Епископ Вим сделал маленький глоток кофе, немного помолчал, затем сказал: – Ваш брат погиб из-за связи с запредельем. Как он стал чернокнижником? Я поднял взгляд к потолку, вздохнул, затем покачал головой. – Рудольф не был чернокнижником. Хозяин кабинета встряхнул сопроводительные бумаги. – Вашего брата предали вечной анафеме, пусть и посмертно! Останься он живым, его бы утопили, а тело сожгли и прах развеяли по ветру! Слова пробежались по спине ледяными мурашками. «Останься он живым!» Но остаться живым Рудольф Олеандр вон Черен попросту не мог. Анафема неспроста называлась вечной. У таких дел не существовало срока давности; человек оказывался вне закона раз и навсегда. Сколько бы лет ни прошло, о пересмотре вердикта и помиловании не могло идти и речи. – Рудольф не был чернокнижником, – упрямо повторил я, хоть и приходилось буквально выдавливать из себя слова, – он был влюбленным дураком. – Продолжайте! – Люди всегда найдут повод считать себя лучше других. Один профессор в Кальворте полагал, будто лишь истинные маги способны постичь все тонкости управления эфиром. Он собрал вокруг себя одаренных школяров, создал некий клуб. Клуб Зеленого огня. Мой брат не воспринимал эти идеи всерьез, ему просто вскружила голову одна из вхожих в сообщество девиц. Любовь слепа. – И к чему это привело? – Профессор… – Было неприятно произносить его имя, но я пересилил себя. – Профессор Костель заигрался. Всерьез уверился, что с помощью кучки одаренных юнцов способен взять под контроль одного из князей запределья. Никто из них не пережил ритуала. Никто. Сгинул и мой несчастный брат. – Он сам выбрал свою судьбу. Я склонил голову в знак согласия и не стал говорить, что вина целиком и полностью лежит на профессоре Костеле. Даже откажись кто-нибудь вхожий в клуб Зелёного огня от участия в злосчастном ритуале, это решение его бы уже не спасло. Участь каждого из тех школяров была предрешена много раньше, когда соблазнённые речами наставника они ради постижения тайн мироздания ступили на скользкую дорожку чернокнижия. Епископ Вим поставил пустую чашечку на блюдце и задумчиво произнес: – Во Вселенскую комиссию устраиваются идеалисты и карьеристы. – Он остро глянул на меня и даже слегка подался вперед. – Вас же туда привела неудовлетворенная месть, так? Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь