— Ничего, — ответил доктор. — Ни головных болей, ни головокружения, ни тошноты не было? — спросил уже меня Демьян Герасимович. — Да нет, не помню такого, — честно ответил я. — Он ничего не помнит, — хохотнул Иван. — Может, имело место эмоциональное потрясение? — предположил Юрий Васильевич. — Может быть. Может быть, — нейтрально проговорил главврач и непонятно было, согласен он с этой версией или нет. Я смотрел то на одного доктора, то на другого, следя за ходом их мысли и пытаясь предугадать результат. Ничего не понял и выпалил: — Домой хочу. — Не спешите, батенька. Полежите, отдохните. Куда вам торопиться? — успокаивающим тоном сказал главврач. — Вы хоть дом свой найдёте? Не найду, конечно, но язык до Киева доведёт. — Ладно. Понял, — буркнул я, смирившись с необходимостью провести в больнице еще один день. Обход закончился. Немного погодя, пришла бабушка. Я обрадовался ей так, что не смог скрыть этого. Я вскочил с койки, обнял её и чмокнул в щёчку. Она удивилась моему порыву, но восприняла естественно, улыбнулась и протянула мне авоську. Я выложил на свой табурет две плюшки сердечком, бутылку кефира и баночку варенья. — Пойдём покурим, — сказала она и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу из палаты. Вид у неё был озабоченный, и когда мы пристроились у подоконника, я её спросил: — Как дела? Как прошел вчера приём трудящихся? — Да, ничего нового. Каждый раз одно и то же, — отмахнулась Эльвира. — Домой вчера пришла, Полька ревёт. — Что случилось? — напрягся я. — Не знаю. — Ты не спросила? — Как я могла спросить? Она же тихонько ревела, чтобы я не слышала. — А ты услышала и сделала вид, что не слышала, — развел руками я, — Ну что за детский сад? Бабушка, ну тебе сколько лет? Шестьдесят пять? Семьдесят? По ее растерянному взгляду я понял, что опять сморозил что-то не соответствующее моему возрасту и положению. — Шестьдесят, — сказала она с нажимом. — О, так ты у нас еще “баба-ягодка опять”! — нарочито весело сказал я, пытаясь разрядить обстановку. — А маме сколько? — Сорок три, — ответила бабуля, сверля меня взглядом. Молодая какая мать у Пашки. А я думал ей под пятьдесят. Никогда не умел определять возраст женщин на глаз. — Так это же здорово! Вы у меня ещё девчонки совсем. Ещё замуж вас обеих выдам, — пошутил я. — Были уже там, — отрезала она. — И как? — спросил я серьёзно. — Ничего хорошего, — ответила она. — Некоторым нравится, — пожал плечами я. — Можешь мне рассказать, кто мой дед? — Он погиб в войну. — А кем он был? — Командиром Красной Армии. — Прикольно, — вырвалось у меня. — Какое у него было звание? — Майор. — Сколько лет ему было, когда он погиб? — Тридцать два. — Совсем молодой. Жаль, — реально расстроился я. Но надо было перевести разговор на отца, и я спросил: — А мама как замуж сходила? Лет десять, наверное, с мужем прожила? Что с ним в Якутию не поехала? — С двумя маленькими детьми? — бабушка задохнулась от возмущения. — В тундру? Там гнус! Там комары! Там до большой земли четыреста километров. А если заболел бы кто-нибудь? — Ясно. Это ты панику навела. Мать так запугала, что она даже не попробовала, даже одна, даже летом съездить на разведку. — Конечно! Я во всём виновата, — воскликнула возмущенно бабуля, но не очень убедительно возмутилась. — А не надо за других решения принимать. Каждый сам кузнец своей судьбы, — подлил я масла в огонь. А бабушка вдруг спохватилась. — А ты про Якутию откуда знаешь? — спросила она, пристально глядя мне в глаза. Глава 6 Пятница, 12.02.71 г. Святославская городская больница. — Мама вчера вечером рассказала, — честно ответил я. — А... — до меня и до бабули дошло, какова причина вчерашних слёз Аполлинарии. Мы молча присели рядом на подоконник. — Ну. Начать жизнь сначала никогда не поздно, — прервал я молчание, положив руку на бабушкину ладонь. — Батя звал нас к себе? — Писал как-то, через пару лет, что какие-то месторождения они там открыли, то ли золота, то ли титана. Или и того, и другого. Я не помню сейчас. Звал. Куда, не помню. Спроси у матери, может, письма сохранила. — А он часто писал? — Первое время писал. Потом уж, когда развелись, открытки присылал еще лет пять. — Алименты платил? — Алименты не платил. Инка вне брака была рождена, у неё и фамилия до брака была Домрацкая. Когда ты должен был родиться, тогда уже я отца твоего за жабры взяла, они и расписались. Но он присылал деньги. Редко, но хорошо. — А ещё родня здесь где-то поблизости есть? — Нет никого. Меня сюда по службе прислали сразу после войны на механический завод. — Значит, вдвоём детей поднимали с мамой, — подвёл итог я. — Тебе проще было их в Якутию отправить. Она горько рассмеялась. А я вспомнил, как где-то читал, что у нас в стране 80 процентов населения выросло в однополых семьях: с мамой и бабушкой. — Я тебя понимаю, — сказал я ей, забывшись, — хочется, чтобы дети не хлебнули того, что нам пришлось. Не всегда мы рядом с ними будем. Они должны учиться жить самостоятельно. Заметив изумленный и немного испуганный взгляд бабули, чертыхнулся мысленно, улыбнулся и попытался перевести все в шутку: — Так ведь вы взрослые обычно рассуждаете? — Это что? Яйца курицу учат! — воскликнула Эльвира и стукнула меня кулаком в плечо. Напряжение из ее глаз исчезло, бабушка снова увидела во мне своего внука. А потом продолжила говорить уже серьезно, — Ты думаешь, я не понимаю? Я поэтому и отпустила Инку с мужем в Пермь! Но мне так малышку жалко! И Инку жалко! Как подумаю о них, сразу слезы наворачиваются. — Всё у них нормально, — отрезал я. — Поверь, было бы плохо, она уже здесь была бы. Мы поболтали с бабулей ещё немного. Она мне рассказала о заводе, на котором проработала четверть века. Ещё я попросил её рассказать, как она стала депутатом.