Хлестаков. Что это у вас в руке? Аммос Федорович (потерявшись и роняя на пол ассигнации.) Ничего-с. Хлестаков. Как ничего? Я вижу, деньги упали. Аммос Федорович (дрожа всем телом.) Никак нет-с. (В сторону.) О боже, вот я уже и под судом! и тележку подвезли схватить меня! Хлестаков (подымая.) Да, это деньги. Аммос Федорович (в сторону.) Ну, все кончено — пропал! пропал! Хлестаков. Знаете ли что? дайте их мне взаймы. Аммос Федорович (поспешно.) Как же-с, как же-с… с большим удовольствием. (В сторону.) Ну, смелее, смелее! Вывози, пресвятая матерь! Хлестаков. Я, знаете, в дороге издержался: то да се… Впрочем, я вам из деревни сейчас их пришлю. Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без этого такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.) Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья? Хлестаков. Какого приказанья? Аммос Федорович. Я разумею, не дадите ли какого приказанья здешнему уездному суду? Хлестаков. Зачем же? Ведь мне никакой нет теперь в нем надобности. Аммос Федорович (раскланиваясь и уходя, в сторону.) Ну, город наш! Хлестаков (по уходе его.) Судья — хороший человек. Явление IV Хлестаков и почтмейстер, входит вытянувшись, в мундире, придерживая шпагу. Почтмейстер. Имею честь представиться: почтмейстер, надворный советник Шпекин. Хлестаков. А, милости просим. Я очень люблю приятное общество. Садитесь. Вы ведь здесь всегда живете? Почтмейстер. Так точно-с. Хлестаков. А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно — ну что ж? Ведь это не столица. Не правда ли, ведь это не столица? Почтмейстер. Совершенная правда. Хлестаков. Ведь это только в столице бонтон и нет провинциальных гусей. Как ваше мнение, не так ли? Почтмейстер. Так точно-с. (В сторону.) А он, однако ж, ничуть не горд; обо всем расспрашивает. Хлестаков. А ведь, однако ж, признайтесь, ведь и в маленьком городке можно прожить счастливо? Почтмейстер. Так точно-с. Хлестаков. По моему мнению, что нужно? Нужно только, чтобы тебя уважали, любили искренне, — не так ли? Почтмейстер. Совершенно справедливо. Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.) А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.) Какой странный со мною случай: в дороге совершенно поиздержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы? Почтмейстер. Почему же? почту за величайшее счастие. Вот-с, извольте. От души готов служить. Хлестаков. Очень благодарен. А я, признаться, смерть не люблю отказывать себе в дороге, да и к чему? Не так ли? Почтмейстер. Так точно-с. (Встает, вытягивается и придерживает шпагу.) Не смея долее беспокоить своим присутствием… Не будет ли какого замечания по части почтового управления? Хлестаков. Нет, ничего. Почтмейстер раскланивается и уходит. (Раскуривая сигарку.) Почтмейстер, мне кажется, тоже очень хороший человек. По крайней мере, услужлив. Я люблю таких людей. Явление V Хлестаков и Лука Лукич, который почти выталкивается из дверей. Сзади его слышен голос почти вслух: «Чего робеешь?» Лука Лукич (вытягиваясь не без трепета.) Имею честь представиться: смотритель училищ, титулярный советник Хлопов. Хлестаков. А, милости просим! Садитесь, садитесь. Не хотите ли сигарку? (Подает ему сигару.) Лука Лукич (про себя, в нерешимости.) Вот тебе раз! Уж этого никак не предполагал. Брать или не брать? Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.) Лука Лукич пробует закурить и весь дрожит. Да не с того конца! Лука Лукич (от испуга выронил сигару, плюнул и, махнув рукою, про себя.) Черт побери все! сгубила проклятая робость! Хлестаков. Вы, как я вижу, не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки? Лука Лукич находится в совершенном недоумении, что сказать. Нет, скажите откровенно: брюнетки или блондинки? Лука Лукич. Не смею знать. Хлестаков. Нет, нет, не отговаривайтесь! Мне хочется узнать непременно ваш вкус. Лука Лукич. Осмелюсь доложить… (В сторону.) Ну, и сам не знаю, что говорю. Хлестаков. А! а! не хотите сказать. Верно, уж какая-нибудь брюнетка сделала вам маленькую загвоздочку. Признайтесь, сделала? Лука Лукич молчит. А! а! покраснели! Видите! видите! Отчего ж вы не говорите?