– Да что ты? – Гарса стал серьезен. – Не будешь? – Нет. Подержав его еще несколько секунд под прицелом пристального взгляда, майор обернулся к Диане, протянул оружие ей. – А вот есть тут у нас еще одна сеньора, которая так всем интересуется… Вы не желаете ли оказать лейтенанту услугу? Американка вздрогнула, как от удара, но промолчала. Глаза ее вспыхнули гневом. – Давайте, сударыня моя… – увещевал ее майор. – Исцелите страждущего. Том Логан, держа в одной руке ружье, а в другой самокрутку, встал с земли: – Да я сделаю. Майор медленно окинул его взглядом. Взгляд этот был задумчив. Мартин внезапно вспомнил, сколь опасен может быть этот революционер, которого он уже научился уважать. – Вот это я понимаю – мужчина, – проговорил майор наконец. – Не рохля, не тряпка. Приступай, дружище. Пряча кольт в кобуру, он шагнул в сторону. Логан сунул самокрутку в рот, передернул затвор «ремингтона», придвинул ствол к лицу раненого. Потом взглянул на Мартина и Диану: – Посторонитесь-ка немного. Забрызгает. Поезд мчал в Сьюдад-Хуарес меж приземистых холмов, по желтой земле пустынной равнины, где никогда не было дорог. Клонящееся к закату солнце удлинило тени. – Да, это было тебе не по руке, – словно извиняясь, сказал Хеновево Гарса. Мартин кивнул: – Я тоже так подумал. Но, по правде сказать, это же вы ради нее устроили? Он показал подбородком на Диану, сидевшую в другом конце вагона вместе со своим спутником. И еще не успел договорить, как услышал негромкий смех майора: – А ты совсем не дурак, инженер! И с этими словами он уставился на бахрому золотистых облаков, собиравшихся на горизонте. Потом поскреб в усах: – Скажу тебе, что меня больше всего бесит. Вот приезжают к нам на манер туристов, смотрят на все наши дела, вроде как бы издалека. И видят все, что происходит, не нашими глазами, а своими. Понимаешь? Он пытливо посмотрел на Мартина. Тот кивнул: – Думаю, да. – Ты только на свой счет не прими. Ты – дело другое. С того дня, как мы встретились в заведении, ты сделал для революции больше, чем многие из тех, кого я знаю. Пулям не кланяешься, не отсиживаешься, и я тебя за это ценю и уважаю. Даже сам полковник Вилья тебя похвалил, помнишь? – Да, но я не революционер, – возразил Мартин. – Я, что называется, просто мимо проходил. И я тоже, скорей всего, на этой войне посторонний. Турист. – Нет, есть разница: ты не просто смотришь. И что там у тебя внутри – не сообщаешь. А со стороны незаметно. Рот у тебя на замке, язык на привязи. Как доходит до дела, ведешь себя по-мужски, действуешь сам, понукать тебя не надо. – Понимаете… Это авантюра. – Что это значит? Мартин помолчал, подбирая слова. – Ну, нечто яркое, необычное, удивительное. – Да что бы ни было, ты ведь готов жизнью своей расплатиться за это. Тебя не надо тащить и пинать, подгонять вперед. – Он посмотрел на Тома Логана, по-прежнему сидевшего рядом с Дианой. – Не похож ты и на этого гринго – он и ему подобные сбегаются, как койоты, учуявшие кровь, им нравится эта неразбериха, тем паче что они на ней зарабатывают… Нет, инженер. Ты – птичка другого полета. Мимо проносились телеграфные столбы. Ветер взметнул поле шляпы на голове майора. Он сжал кулак, чтобы дружески потыкать Мартина в плечо, но задержал руку. – Ты не думай, я понимаю… – заговорил он. – Я человек не шибко грамотный, однако ж понимаю. Ты не веришь в революцию, зато веришь в тех, кто ее делает. И в то, что мы веками работали как волы, а жили впроголодь, и голод этот никогда уже не утолить… И это будит любопытство, и ради него ты рискуешь. Гачупины обычно не такие, ты на них не похож… Ты вдаешься во все, хочешь быть полезным, а чего не знаешь – спрашиваешь. – Ну так этой науке быстро учишься. Я за три дня узнал больше, чем за три года. – Тем ты мне и понравился. Потому что знаешь и так немало – и как с динамитом управляться, и всякое такое, – однако ж не стесняешься учиться. За это понравился ты и мне, и полковнику Вилье, да и всем вообще. – Не всем. Сармьенто этот так зверем на меня и смотрит. – Да плюнь ты на него, на индейца этого полоумного… Не видишь разве – у него не все дома. Тем паче, что он уехал с Вильей. Слова майора напомнили о неприятном – о пропаже груза и о косых взглядах Сармьенто. Мартин, как ни странно, чувствовал, что как-то ко всему этому причастен. – А что же все-таки случилось с золотом из «Банка Чиуауа»? Гарса, помрачнев, провел ногтем вдоль усов. – Ох, да сам толком не знаю. Времена лихие, никому доверять нельзя. В одном уверен: как только Панчо Вилья узнает, кто подбросил нам скорпиона в сапог, будет этот гад мертвей, чем червячок в мескале[20]. Он прищелкнул языком, отвернулся и стал смотреть на проплывающий мимо ландшафт. Поезд без остановки проскочил платформу, вымощенную черным кирпичом, цистерну с водой, груды переломанных досок и скрученного спиралями железа. Поодаль виднелись развалины убогой гостиницы, а потом вновь потянулась пустынная равнина. Мартин незаметно, одними глазами показал на Диану: – Ну а ее вы зачем провоцировали? Майор взглянул на него с преувеличенным удивлением: – Я? Когда это я ее провоцировал? – Ну, с этим… раненым лейтенантом. – А-а, да. – Гарса насмешливо улыбался, покачиваясь в такт вагонной тряске. – Не видал разве, как она смотрела на него и на нас? Сам подумай. Как она смотрела? – Да видел, конечно. Только не пойму… – Эта сеньора прибыла к нам с верхов, – перебил его майор. – И речь сейчас не о верховьях Браво. Приехала оценить нас, вынести суждение и рассказать тем, кто читает ее газету. И ручки не испачкает, покуда мы тут кровью умываемся. Понимаешь, о чем я? – Не вполне. – Она может, если захочет, написать, что мы дикари, банда вонючих уголовников. Может – и напишет. А я хотел дать ей понять, что если ты, мать твою, такая жалостливая, так уж будь такой во всем и до конца. И уж тогда не бойся руки замарать. А то легко взирать с небесных высот, как другие копошатся в крови и дерьме. Мартин задумался над этими словами. – Мне кажется, это будет несправедливо по отношению к ней. – Ты дурака-то не валяй со мной. Хотел бы я справедливости – пошел бы в судьи. – Она очень отважная дама. – И я уважаю ее за это. А иначе неужто мы взяли бы ее с собой? Но повторяю, мне не нравится, как она смотрит на нас. Нехорошо она смотрит, сучка! Высокомерно. – Она иностранка. – Иностранка, засранка – мне один черт. Раз ты женщина, так знай свое место и чересчур много о себе не понимай. Поезд сделал довольно крутой поворот по колее, тянувшейся вдоль скалистых отрогов; паровоз свистнул, ветер принес клочья дыма и угольной пыли, черными спиралями завившиеся вдоль состава. С крыши заднего вагона человек пять с винтовками внимательно всматривались в окрестности. – А ты теперь чем думаешь заняться-то, а, инженер? Я к тому, что вроде бы конец совсем близок. Начальство говорит, что и месяца не пройдет, как сеньор Мадеро будет в столице. – Не знаю пока… Вернусь на работу. Гарса одарил его дружелюбной улыбкой сообщника: – Будешь, как прежде, высасывать все соки из мексиканского народа? – Откуда же мне знать? – Мартин улыбнулся в ответ в том же духе. – У меня тоже начальство имеется: чем скажет, тем и займусь… – Слушай-ка, инженер, чего скажу-то… – Ну? – Я раньше не спрашивал, но теперь мы вроде свои люди… У тебя тут или в Испании жена или невеста имеется? Мартин помолчал, обдумывая ответ. – Был кое-кто… – сказал он наконец. – Но карты не так легли.