— Погодь, лучше возьми у меня папироску, — громко произнес капитан, раскрыв дюралевый трофейный портсигар. — Это тебе не какой-то там фрицевский табак. Немцы в куреве ни хрена не смыслят! Они больше для форса курят. А нам, русским солдатам, что покрепче подавай! А потом, такого табака ты во всей дивизии не сыщешь. Знаешь, оставлял его про запас… Думаю, вот как пойдем в наступление, как вдарим фашистам под самый хвост, тогда и закурю где-нибудь в немецких окопах. Но раз такой случай, так чего жалеть! Солдатик был неказистый, тощий, какой-то весь угловатый, смотрел на окруживших его бойцов с опаской, будто ожидал какого-то подвоха. На узких, еще не сформировавшихся юношеских плечах грубоватыми складками свисала истлевшая гимнастерка, явно с чужого плеча. Через дыры на штанинах виднелись почерневшие худые бедра. На ногах — стоптанные старые кирзачи с драными голенищами. С первого взгляда он вызывал жалость. Именно таким достается больше всего: и нагоняй от начальства, и самая черная работа, первая пуля — тоже про них. Большинство таких недотеп погибают в первом же бою, а вот этому повезло. Оставалось удивляться милосердию судьбы, столь трепетно оберегавшей тщедушное тельце. Тонкая ладошка бережно взяла предложенную папиросу. Красноармейцы, принимавшие участие в разговоре, одобрительно и понимающе закивали, сполна оценив щедрость ротного. Папиросы на передовой — вещица не частая и особо ценимая. Если и выпадает счастье затянуться таким табачком, так только одну на двоих. Такой удачный перекур воспринимался как праздник и напоминал о гражданской и такой далекой мирной жизни. Более привычен для солдат самосад, который в ходу от простого солдата до командира полка. Взяв папиросу, беглец прикурил от предложенного огонька и глубоко, насколько позволяли его скукожившиеся легкие, втянул в себя горьковатый дымок. — А хорошо, братцы! Лучшего табачка в жизни не курил. — Тебя как звать-то? — добродушно спросил капитан Ерофеев и отцепил от ремня флягу. — Макар. — Хорошее имя. Русское, старинное. А родом откуда будешь? — Из-под Могилева, — отчего-то сконфузившись, произнес паренек. Капитан одобрительно кивнул и скупо улыбнулся: — И город хороший. Бывал я в этом городе. В зелени весь, как сад! С этим городом у меня кое-какие воспоминания связаны. Дивчина одна в нем жила, женихался я с ней, да вот… как-то не случилось. А вот теперь даже не знаю, жива ли. Докурив, паренек закрыл лицо руками и совершенно по-детски шмыгнул носом: — Не смотрите… Сейчас пройдет… Столько было… Ведь живой! Сто раз могли убить. А я себя всегда невезучим считал. Ведь другие были лучше меня, удачливее, а они в земле лежат. Я сейчас… Я успокоюсь… Вы простите меня, — утер он рукавом слезы. — Тут столько горя, а я о своем. — Глотни спиртику, успокоиться тебе надо. Он сейчас в самый раз будет, как лекарство, — посоветовал ротный. — Не боись, разбавлен как надо, не обожжет! Можно сказать, что ты второй раз родился. Не каждому так везет, паря! Такая стрельба была, в соседней дивизии слышно было! Макар сделал два глотка и устало присел на брус: — Крепкий… Братцы, кажись, я захмелел. Голова кругом пошла. — Это с непривычки. Ничего, закалишься на наркомовских! — пообещал коренастый солдат. — Может, у вас хлеб найдется? Давно ничего не ел. — Прохоров! — строго окликнул капитан ординарца. — Что такое получается? Парня спиртом напоили, а закуски не дали! Это как же мы гостей встречаем? Как-то не по-христиански получается! Давай, принеси похлебку с хлебом и еще что-нибудь… У меня там в вещмешке еще кусок сала заныкан, тащи его сюда! Ну что ты на меня так осуждающе смотришь? — Товарищ капитан, вы же сказали, до случая. — Чего жмешься, Прохоров? Сейчас и есть тот самый особенный случай! К нам гость с той стороны прибежал, уцелел чудом, а ты для него кусок сала жалеешь. Ты, случайно, не хохол? — Бабка у меня была украинкой. — Во-во, сразу видно! — Сейчас принесу, товарищ капитан, — сдался ординарец и тотчас скрылся в блиндаже. Выскочил через минуту, держа в одной руке литровой котелок, до самых краев заполненный борщом, в другой — кусок хлеба с салом. — Вот держи! Макар ел быстро, но не жадно, уверенно справлялся с голодом, который буквально излучали его большие серые глаза. Добрался и до сала. Сначала вволю надышался его пряным перченым запахом и только потом откусил маленький кусочек, вкусно заел его черным хлебом. Откусил еще такой же небольшой кусочек и покачал головой: — Ничего более вкусного в жизни не ел. — Ты как у немцев-то оказался? — спросил ротный, припрятав в карман портсигар. Курить папиросу не стал. Достал расшитый бисером кисет, высыпал из него табачок на тонкую бумагу и, ловко свернув цигарку, аккуратно провел по краешку листка языком, заклеивая. — Долгая история. В сорок втором случилось. Под Харьковом… Такое пришлось пережить, что и в аду не встретишь. Ведь мы даже повоевать толком-то не успели. Только из поезда начали выгружаться, а тут немецкие бомбардировщики налетели. Наш поезд в щепки разбомбило! Когда очнулся, вокруг меня лишь трупы да куски разорванных тел лежат. А по полю немцы цепью идут и раненых из автомата добивают. Не то куражатся, не то милосердие проявляют. Подошли ко мне, что-то стали спрашивать. А голоса я их не слышу, только в голове у меня гудит. Один из них автомат мне в грудь наставил и с улыбкой так на меня смотрит. Думал, все, конец!.. Мне эта улыбка долго потом снилась… Смотрю на него, а страха у меня никакого нет, просто подумалось, вот как оно быстро закончилось. Даже глаза закрыл… А тут меня кто-то в спину толкнул, и я едва не упал. Оглянулся, а там другой немец стоит и показывает на пленных красноармейцев, стоящих в сторонке, таких же бедолаг, как и я. Дескать, туда иди, там тебе место… — Солдатик замолчал, думая о чем-то своем. — А что дальше было? — Дальше был лагерь для военнопленных. Хотя и лагерем-то его особо не назовешь. Кусок земли посреди выжженного поля, огороженный колючей проволокой. Через месяц переправили в другой лагерь, но там уже были бараки, работали на карьере. Колотили какой-то белый камень, доломит, кажется… В эшелоны его загружали. Дня не проходило, чтобы кто-то не помер. Еда только утром. Да и можно ли ее пищей назвать? Так… небольшой кусок пропеченного теста. — А как сюда-то попал? На передовой вновь установилось безмолвье. Лишь иной раз шмякнет рассерженно в бруствер шальная пуля, прилетевшая откуда-то из вражьего далека, или где-то по соседству рванет одиночный снаряд, осыпав крошкой землю — но это даже как-то и не в счет, — и опять поют пичуги. — Тут неподалеку каменоломни есть, — махнул Макар в сторону немецких позиций. — Руду добывают… Вот туда половину военнопленных из лагеря свезли. — И что вы там делали? — спросил капитан. — Разное… Одни камень рубили, а другие его на тачках к окопам свозили. Третьи под присмотром немецких инженеров позиции укрепляли. — Все понятно. Значит, готовятся фрицы к нашему наступлению. Ты давай, доедай! Скоро тебе не до праздных разговоров будет, — произнес ротный, заметив, как по переходам, пригнув голову, к ним в сопровождении двух автоматчиков спешит капитан Романцев. — Смершевцы идут! Капитан подошел в тот самый момент, когда Макар ложкой выскребал остатки пищи со дна котелка. — Где ваш заговоренный перебежчик, которого немецкие пули облетают? — поинтересовался Тимофей, посмотрев на командира роты. — Здесь я, — поднявшись, подал голос парень в истлевшей гимнастерке. — Вот, значит, как герои выглядят, — с улыбкой оглядел его Романцев. — Везучий ты, парень… Я переговорю с ним, капитан, не возражаешь? — Разве бы я посмел? — усмехнулся в ответ ротный. — Преувеличиваешь, товарищ капитан, — добродушно отозвался Тимофей и уже по-деловому, дав понять, что формальности соблюдены, уточнил: — Значит, это ты такой фартовый? — Не знаю… — неопределенно пожал плечами солдатик. — Я вон на той высотке стоял, — кивнул Романцев в сторону разрушенных деревянных строений. — Думаю, что за стрельба там на позициях началась? Неужели немцы в наступление пошли? Глянул вниз и глазам своим не верю: по полю бежит боец! И не просто бежит, а между разрывами как заяц петляет, а еще через пулеметные очереди перепрыгивает. Осколки во все стороны летят, а ему хоть бы что! Заговоренный просто! Ты мне ответь откровенно, у тебя вместо кожи броня, что ли, какая-то? — Ничего такого во мне нет, кожа да кости… — скупо улыбнулся Макар. Просто повезло. В другой раз может не подфартить. — Ха-ха, парень! Ну ты даешь, уж не думаешь ли ты снова под автоматными очередями пробежать? Советую тебе не увлекаться русской рулеткой, она вредна для здоровья, — заключил капитан Романцев вполне серьезно. — Нет… Я к тому, что в следующий раз может не повезти… Будь я в окопе или еще где… Неизвестно, где свою пулю можно подловить. — Все это правильно, — подтвердил Тимофей. — Знал я одного писаря из штаба армии, все боялся на передовую выходить, оружие только на агитплакатах видел. Так ему однажды трофейную зажигалку подарили в виде «лимонки». Хорошая такая штука, с первого раза зажигалась, кремень хороший, и пламя высокое, ветра совершенно не боялось. А однажды в зажигалке бензин закончился, захотел он ее разобрать да бензина налить. Вот только он, дурья башка, перепутал зажигалку с боевой гранатой. Так рвануло, что мы его потом в радиусе двухсот метров собирали. Хорошо, что в одиночестве разбирал и никто больше не погиб. Еще могу припомнить один случай. Хитрец один был в нашем подразделении, все передовой боялся, так он пальцы себе отстрелил, чтобы не воевать. И что?.. Расстреляли его перед строем за членовредительство… Чего это ты, боец, вдруг пригорюнился? Ладно, напустил я на тебя страхов! У нас в военной контрразведке шутки такие специфические. Ты у командира роты спроси, он тебе подтвердит. Так, Ерофеев? Капитан Ерофеев, приставив к глазам бинокль, пристально всматривался в немецкие позиции, затем что-то черкал в своем блокноте и старательно делал вид, что происходящий разговор его совершенно не интересует. — Занят я, товарищ капитан, — буркнул ротный. — Перемещение у немцев какое-то непонятное, нужно его зафиксировать. — Хорошо, отвлекать не будем, дело важное, — согласился Романцев и повернулся к перебежчику: — Ты ведь из плена бежал? — Да. — Хорошо… А теперь расскажи о себе по порядку! Кто ты таков? Назови свою фамилию, имя. В какой части служил на фронте, как попал к немцам в плен. В каких лагерях побывал, чем там занимался… Меня интересует каждая мелочь. Присев на бруствере, Тимофей подложил под планшет блокнот, вытащил острозаточенный карандаш и приготовился записывать. — Товарищ капитан, так я уже рассказывал командиру роты, — неуверенно произнес Макар, посмотрев в сторону хмурого Ерофеева, продолжавшего очень сосредоточенно рассматривать в бинокль позиции немцев. — Командир роты, вне всякого сомнения, важное должностное лицо, с этим никто не поспорит. Но что поделаешь, у меня имеются свои инструкции, будь они неладны! Я должен выслушать тебя и записать все твои показания. Уверен, что для меня у тебя найдутся какие-то новые подробности, которые ты позабыл рассказать товарищу капитану. Итак, начнем с твоего имени и номера полка, в котором ты служил до того, как попал в плен. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.