Потом Скопин повел Архипова к лавке Ионыча. Народу на рынке было еще немного, так что дошли быстро. — Стойте, — сказал вдруг Архипов, хватая Ивана Федоровича за рукав. — Дверь открыта. Скопин замедлил шаг. Ставни лавки были заперты. — Плохо, — пробормотал он. — У вас оружие есть? — Нет. — Отлично. Пошли, называется, на задержание. Я-то не беру никогда, со мной Мирон ходит. Да и ни к чему мне оружие. Ну ладно, я иду первым, вы — вторым. Если Сбежин уже там, хватаем его за руки и валим на пол. Пошли! Скопин толкнул ногой дверь и шагнул внутрь. В лавке было темно и тихо. Скопин посторонился, и следом вошел Архипов. Сквозь щели в ставнях пробивались тонкие лучики света, отражаясь на серебряных подстаканниках, выставленных на широкий прилавок. Скопин приложил палец к губам. Постояв так несколько секунд и кивнув на другую дверь, которая вела в заднее помещение лавки, он громко сказал: — Сбежин, вы здесь? Это судебный следователь Скопин. Лавка окружена. Выходите. Ответом ему было молчание. Скопин сделал несколько шагов к двери, открыл ее и отшатнулся в сторону, ожидая, что преступник выскочит и попытается пробиться к выходу на улицу. Дверь заскрипела, но оттуда никто не вышел. Тогда Иван Федорович достал из кармана спички, пошуршал в коробке и чиркнул фосфорной головкой о косяк двери. С громким шипением спичка зажглась, выбросив струю вонючего дыма. Скопин шагнул внутрь. Старик лежал у стены на спине с широко открытыми глазами, в которых отразилось пламя спички. — Не успели, черт! — сказал Скопин. Быстро нагнувшись, он схватил старика за запястье. — Пульса нет. Но рука еще теплая, — сказал он. — Я на улицу, — крикнул Архипов. — Надо догнать! — Пошли! Сыщики выскочили из лавки, и Скопин свистнул. От соседней лавки отделился молодой Петька Арцаков. — Быстро! — сказал ему Скопин. — Тот лупоглазый… Бери своих ребят и ищите по всему рынку. Далеко он уйти не мог. Мы пошли в сторону башни, а вы — по краям. Не дожидаясь ответа, Скопин с Архиповым быстро пошли в сторону громады Сухаревской башни, где находилась биржа извозчиков — Сбежин мог уйти именно туда, чтобы побыстрее скрыться с места преступления. — Хорошо, что еще рано, — сказал Скопин, размашисто шагая и вертя головой. — А то бы вообще никакой надежды. — Вон он! — крикнул Архипов и указал в сторону рядов с тряпьем. Там, удаляясь от них, шагал высокий мужчина с длинными темными волосами, слегка сутулясь, левую руку он неловко держал в кармане. — Тихо, — приказал Скопин. — Догоняем и берем с двух сторон. Они почти вплотную приблизились к Сбежину, когда тот оглянулся, заметил черную шинель Ивана Федоровича и тут же пустился бежать. Прохор Силантьевич под утро пришел к дому Сбежина и уже собирался войти в подъезд, как вдруг оттуда вышли трое — один, судя по шинели, из судейских. Второй, молодой, был в теплом сюртуке и шляпе, а третий — из казаков. Они коротко о чем-то посовещались, и казак пошел в одну сторону, а судейский с молодым пошли в сторону извозчика, стоявшего через дом. Это насторожило Прохора. Он немного постоял, выжидая, пока не приехала полицейская карета. — Че-то тут такое? — пробормотал Прохор, делая шаг назад и прижимаясь спиной к стене дома, поглубже в тень. Двое полицейских во главе с давешним казаком вошли в подъезд, пробыли там недолго, а потом, в сопровождении дворника, вынесли тело девушки и погрузили в карету. Экипаж отбыл. Прохор подождал немного, а потом подошел к дворнику. — Убили кого, дядя? — спросил он. — А тебе что за дело? — проворчал недовольно дворник. — Да вот, комнатку ищу, приехал вчера из Тамбова на заработки. Думал, может здесь… Дворник смерил его хмуро. — Здесь не сдают, — ответил он. — Это для благородных. — А! — сказал Прохор, вынимая табакерку. — Отведайте, дядя, нашего, тамбовского. Крепкий, не то что местный. Он постучал два раза пальцем по крышке табакерки, приглашая угоститься. — Не, — ответил дворник. — Не балуюсь. Прохор убрал табакерку в карман. — Вот вы говорите, дядя, благородные. А я смотрю, и тут всякое бывает! — Бывает, — кивнул дворник. И хотя полиция запретила ему рассказывать о произошедшем, однако поделиться новостью хотелось — тем более что бородатый мужик с табакеркой не был местным — так, прохожий, уйдет и поминай как звали. — Это барин один свою горничную зарезал, — сказал он наконец. — Уж на что приличный, коллекционер. А зарезал! Вот что люди-то творят. — Ох ты! — притворно удивился Прохор. — А что, барина этого под арест посадили? Теперь уж, благородный ты или нет, а все одно тебе либо Сибирь, либо Сахалин! — Утёк! — махнул рукой дворник. Прохор Силантьевич подумал, что надо скорее бежать к Маркелу с докладом о случившемся. — Ну бывай, дядя, — сказал он. — Пойду я в другое место поищу. Пройдя пол-улицы, он сел на извозчика и поехал на Пречистенку, на квартиру Маркела Антоновича. Немного не доехав, он расплатился, соскочил с пролетки и повернул через дворы к лестнице, которая вела в квартиру хозяина. Прохор постучал в дверь, но ему никто не открыл. Постучал еще раз. Из-за двери послышался голос Федота: — Кто? — Федя, это я, Прохор! Открой! Послышался лязг замков, дверь открылась. В прихожей стоял старик Федот с ружьем в руках. — Это чё? — спросил Прохор, указывая на ружье. — Ворон стрелять, что ли? — Проша, — глухо сказал старик. — Маркела Антоновича зарезали. Прохор молча уставился на старика, пытаясь понять смысл сказанного. Наконец, он уяснил слова Федота и пораженно отступил на шаг. — Как зарезали? Кто? — Племяш его, Леонид Андреевич. Старик вдруг выпустил ружье из рук. С громким стуком оно упало на пол. Прохор едва успел поймать оседающего Федота. — Моя вина! — плачущим голосом пробормотал старый. — Сам впустил! Прости меня, Маркел Антонович, благодетель! Усадив Федота на пол, Прохор быстро прошел в спальню и увидел страшную картину убийства. Он провел тут несколько минут, лихорадочно соображая, что делать дальше, потом вернулся в прихожую. — Слышь, Федот, ты сейчас запрись изнутри, — приказал он. — И никого, кроме меня, не впускай, понял? Я скоро вернусь и все устрою. Старик на полу тонко подвывал, кляня себя в роковой ошибке. Прохор быстро вышел на улицу — извозчик, на котором он приехал, все еще стоял у тротуара неподалеку. — На Сухаревку, быстро! — приказал Прохор Силантьевич. Хозяин умер. И теперь только от скорости и жестокости Прохора зависела возможность быстро подобрать вожжи и не дать коршунам растащить дело Тимофеева. А для этого надо было забрать кассу Тимофеева и его записи должников и поставщиков, хранившиеся на территории больницы. — Лови его! — крикнул Скопин и, уже не скрываясь, бросился вслед за Сбежиным. Сзади он слышал топот ног Архипова. Сбежин вдруг свернул вправо — прямо на ряды, где мужики и бабы уже выкладывали на прилавки свои товары, проскользнул между двумя лавками, перепрыгнул через наваленные кули и припустил по задам лавок. — Куда! Куда! — закричала какая-то баба, сбитая с ног. Скопин махнул Архипову, чтобы тот продолжал бежать по широкому проходу между лавками, высматривая Сбежина, а сам рванул за убийцей. Громада Сухаревой башни приближалась, а с ней и биржа извозчиков. Преступника надо было перехватить как можно скорее, иначе у него появлялся шанс исчезнуть. Скопин бежал по узкому проулку, постоянно лавируя между снующими туда и сюда торговцами, стараясь не упустить из виду спину беглеца. Тот попытался протиснуться между двух женщин, каждая из которых несла целый столб горшков, стоявших один на другом. Бабы завизжали, Сбежин врезался в одну из них, и горшки посыпались на булыжную мостовую. — Ирод! Что ты творишь! Леонида Андреевича попытался схватить мужичонка-татарин в картузе, но Сбежин вдруг махнул рукой, в которой холодно сверкнул широкий клинок, и татарин с воплем отпустил его, зажимая рану на плече. — Убивец! — завопила баба с разбитыми горшками. — Убивец! Зарезал!