– Ничего не хочешь рассказать мне, Стас? – Наша ябеда уже справилась. К чему повторения? Ресницы матери подрагивают. Нехорошо. Этот нервный тик всегда предзнаменует разбор полетов на самом высоком уровне, но я готов. – Я попросила тебя прийти на занятие Леси для того, чтобы ты поскорее выбрал партнершу, – неторопливо, но устрашающе глухо говорит мама, – а не для того, чтобы ты довел девочку до слез. – Я всего лишь сказал правду. Разве это запрещено? – А тебя кто-то просил? Спрашивал совета, может быть? М-м? Она складывает руки в замок поверх стола и подается вперед, опираясь на локти. Воротник блузки натягивается на тонкой шее, плотная ткань пиджака топорщится на плечах, делая их более массивными. Хочет напугать меня? Пытается морально подавить опытом и авторитетом? Хороший ход, но я не Влад и не папа, которые тут же опустили бы головы, пробормотав «ты права». Приподнимаю подбородок, обхватываю ладонью колено, чтобы остановить беспокойную конечность, и отвечаю взвешенно и сдержанно: – Я имею право на собственное мнение. Как и право высказывать его. – Да, – кивает мама и тут же стреляет в упор: – Если ты компетентен и объективен в вопросе. Минусы по обоим пунктам, Стас. – Хочешь сказать, я плохой танцор? – Хочу сказать, что ты не тренер и не учитель. – Но я работал с лучшими из них! – теряю собранность и повышаю тон. – И если Леся хочет хотя бы приблизиться к этому уровню, то… – И ты истерить будешь? Какой ужас. Все вокруг такие глупые, да? Один ты у меня умный, непонятый и непризнанный гений. Как тяжко тебе живется, наверное. Иди пожалею. Приоткрываю рот, но голос пропадает. Мама откидывается на спинку кресла и разочарованно цокает языком. – Может, в роддоме все-таки что-то напутали, и у меня две дочки. Признайтесь уже, я вам обоим платьица с бантиками куплю, чтобы вы так бурно не демонстрировали свои милые капризы. Слова бьют точно в цель, стыд ощущается горячими пятнами на лице и шее. Смотрю на кактус и всерьез подумываю самостоятельно об него приложиться. Неужели я действительно превращаюсь в истеричку? – Стас… – уже более мирно произносит мама. – Я тебя услышал, – серьезно отвечаю я. – Больше подобного не повторится. Поднимаюсь с места, мечтая поскорее свалить отсюда, но стук ногтя по столешнице заставляет остановиться. Мама кивает на стул и довольно улыбается. – Мы еще не закончили. – Ну разумеется. Я возвращаю ей вымученную улыбку и опускаюсь на стул. Из этого кабинета можно выйти либо с грамотой в руках, либо с листком наказания. В моем случае приговор неизбежен. – Итак, – торжественно говорит мама, многолетний опыт ведения концертных мероприятий дает о себе знать, – ты выбрал партнершу? – У меня есть партнерша. И не одна. Я могу хоть десяток привести, и мы поставим такое шоу, что все твои… Между бровей матери появляется глубокая вертикальная складка, и я замолкаю, чтобы не злить ее еще больше. – Мы ведь договорились, Стас. Это должна быть обычная девушка, а не робот, который жил в танцевальных классах с тех пор, как научился ходить. – Но я такой же робот. – В этом и суть. Огонь негодования обжигает горло и легкие, и я снова не могу его контролировать. – В чем?! – хлопаю ладонью по столу. – Я не понимаю! Чего ты добиваешься?! Зачем это все?! – Ты можешь хоть раз просто довериться матери? – спрашивает она чуть дрогнувшим голосом. – Хотя бы раз, Стас. Я ведь переживаю. Хочу как лучше. – Кому лучше? – Всем. Запрокидываю голову и растираю сухими ладонями лицо. Чтобы нам всем стало лучше, кое-кому неплохо бы уехать, как можно дальше и как можно скорее, но с подачки Маргариты Ивановны мы трое заперты здесь. Мама все еще изображает расстроенную невинность, и я приглушенно усмехаюсь. – Прекрати это. Ты прекрасно знаешь, что на меня такое не действует. Она приподнимает уголки губ и пожимает плечами: – Попытаться стоило. Раньше ты на это покупался. – Лет десять назад. – Да, тогда ты был милым и добрым тринадцатилетним мальчиком. – Я и сейчас такой. Только уже не мальчик. – Так покажи мне это. – Тебе не кажется, что манипулировать чувствами собственного сына как минимум… – Не учи меня воспитывать детей, – строго перебивает она. – Ищи партнершу и начинай подготовку к новогоднему концерту. Осталось меньше двух месяцев. – Ладно, – цежу сквозь зубы. – Позвоню Ксюше и… – Нет! – Значит, и номеру я говорю – нет. Я не хочу возиться с новичками, мне хватает младшей группы. Если уж на то пошло, то я мог бы вообще… Мама выпрямляет спину, и я невольно опускаю подбородок. – У нас уговор, Стас. Ты работаешь в центре до конца года, а после можешь отправиться на все четыре стороны. – Этот уговор был до того, как ты позвала сюда Лесю. – Ей нужна поддержка. Так же как и вам с братом. – Ты будто издеваешься, – раздраженно выдыхаю я. – Я тебе помогаю, – уверенно заявляет она. – И не только тебе. – Мне не нужна помощь. – Это ты так думаешь. Ее не переспорить. Хочется вскочить и хлопнуть дверью, но подобное лишь подтвердит мою несостоятельность. Это вызов. Вызов, который придется принять, чтобы доказать матери и всем остальным, что я еще не сломался. – Я могу идти? – спрашиваю сухо, виски гудят от напряжения. – Как только мы закрепим то, о чем говорили. – До конца года я работаю здесь. На этом все. – Ты курил на крыльце, Стас. За подобное у нас принято наказывать. – Серьезно? – Хриплый смех слетает с губ. – И что ты придумаешь? Заставишь меня вымыть полы во всем центре? – Будешь помогать Лесе с ее группой. И из этой же группы выберешь партнершу, с которой поставишь номер. Лирический номер. Тонкий и душевный. Со смыслом. – Хочешь, чтобы я убился во время танца, поскользнувшись на соплях? – Не дерзи. – Я не буду помогать Лесе. – Будешь, – настойчиво повторяет она. – У нее есть Влад! – А теперь еще и ты. – Это самое ужасное из всего, что она могла сказать. Молча поднимаюсь с места, не в силах это терпеть. Наказание нельзя обжаловать или изменить, поэтому лучше уйти, пока я не наговорил еще больше глупостей. – Стас… – Нежность ломает властный голос, делая его таким тихим, что едва слышно. Замираю возле двери, потому что теперь в кабинете не Маргарита Ивановна, а только мама.