Горизонт на востоке уже начал бледнеть, когда я заметил в кустах на краю поляны какое-то движение. И сразу же, мчась со всех ног, на нас ринулись враги. Я расстрелял все заряды, но этих чертей было слишком много: оставляя позади обугленные трупы, они добежали до пещеры без единого выстрела. «Гляди-ка, хотят взять живьем», – успел подумать я. Я швырнул фульгуратор в голову первого нападающего и схватил толстый сломанный сук. Кельбик встретил их градом камней. Затем началась рукопашная. Какое-то время, размахивая своей узловатой дубиной, я удерживал нападавших на расстоянии, но потом они навалились на меня всем скопом. Сбитый с ног, я получил сильный удар по голове и потерял сознание. Придя в себя, я почувствовал, что крепко связан. Возле меня, с распухшим лицом, неподвижно лежал Кельбик. Рядом, спиной ко мне, стоял часовой; чуть поодаль сидели прямо на земле с полтора десятка мужчин и о чем-то тихо переговаривались. Никого из них я не знал. Внезапно один поднялся и подошел ко мне. – Безумен тот, – проговорил он, – кто желает воспрепятствовать велению Судьбы! Или тебя направляла твоя гордость, о текн? Тебе следовало бы знать, что любого, кто идет против божественных планов, ждет неизбежная смерть. Да и вообще, к чему спасать тело, если при этом ты теряешь душу? Отвечать я не стал. Даже тот факт, что все верующие, за исключением разве что фаталистов, высказались за наше величайшее начинание, ничего не значил для этих фанатиков. У них была своя Истина – единственная и исключительная! Они бы скорее допустили, чтобы погиб мир, нежели Она! Внезапно деревья на краю леса раздвинулись, и на поляну вышли четыре слона, за которыми неторопливо выступало все стадо. Фаталисты не обратили на них внимания. Слоны в заповеднике давно привыкли к посетителям и никогда не трогали людей. Однако эти, видимо, были чем-то заинтересованы. Они обошли группу фанатиков с двух сторон, приблизились к нам. И вдруг я услышал звонкий голос Рении: – Теперь, Хлларк! Теперь! Самый крупный слон повернулся, взмахом хобота оттолкнул часового и легко подхватил меня. Другой слон так же аккуратно поднял еще не пришедшего в себя Кельбика. Вожак нес меня, обхватив хоботом поперек туловища так, что голова и ноги мои свешивались. Напрягая шею, я поднял голову: черные фигуры в панике разбегались. – Сюда, Хлларк! Мой слон двинулся к лесу, и тогда прозвучали выстрелы. Пуля, предназначенная мне, попала ему в хобот. Затрубив от ярости, слон выпустил меня, и я больно ударился о землю. Вожак развернулся на месте и ринулся на врагов, за ним устремилось все стадо. Крики ужаса, топот, отдельные выстрелы – и все смолкло. Растрепанная, в порванном платье, Рения склонилась надо мной, торопливо развязывая мои путы. Я с трудом поднялся, руки и ноги у меня затекли. Черные бесформенные пятна на поляне – вот и все, что осталось от фаталистов, которых настигли слоны. – Что с Кельбиком? – спросил я. – Он жив. – Как тебе удалось приручить этих слонов, Рения? – Это не слоны, Хорк, а параслоны! Я пригляделся к хоботным повнимательнее. Они уже успокоились. С первого взгляда они ничем не отличались от обыкновенных слонов, только головы их показались мне более крупными, а лбы – более выпуклыми. И я вспомнил трагический эксперимент Биолика. Этот биолог, живший за пять веков до меня, рассчитывал создать сверхлюдей. Он с успехом провел серию опытов над крупными хищниками и слонами; толщина костных тканей черепа у них уменьшилась, а мозг почти вдвое увеличился в объеме и одновременно стал гораздо сложнее. В результате разум параслонов стал таким же, как у пяти- или шестилетнего ребенка. И этот разум, развившийся благодаря контролируемым мутациям, стал наследственным. Ободренный успехом, Биолик, не предупредив Совет, начал ставить эксперименты на собственной семье. Результаты оказались столь ужасными, что он покончил с собой. По всей видимости, человеческий разум невозможно было усовершенствовать таким способом. Однако параслоны, как и паральвы, уцелели и продолжали размножаться. Их присутствие в заповедниках никого не стесняло, но, как правило, они сторонились людей и, благодаря своему уму, умело избегали встреч с ними. Углубившись в лес, Рения увидела большой космолет, заходивший на посадку. Сначала она решила, что это посланцы Совета, побежала к кораблю, но вовремя поняла, что ошиблась. После этого ей самой пришлось спасаться от преследователей; она заблудилась в лесу, потеряла свой фульгуратор, пробираясь через болота, и наконец присела на пенек и заплакала. Там-то ее и обнаружил, уже ночью, после грозы, вожак параслонов Хлларк. Хлларк когда-то дружил – закон запрещал владеть параживотными – с одним химиком из Акелиоры и немного понимал человеческую речь. Рения терпеливо объяснила ему ситуацию и в конечном счете уговорила прийти нам на помощь. Должно быть, это было забавное зрелище: юная девушка в лохмотьях, пытающаяся на какой-то залитой лунным светом поляне заключить союз с великолепным животным. В итоге Хлларк собрал свое стадо и, усадив Рению себе на спину, повел сородичей за собой. Сейчас он возвращался к нам на своих огромных рыжих ногах, с довольным видом помахивая хоботом. Пуля только оцарапала его, и рана была пустячной. Рения негромко заговорила с ним, выбирая самые простые слова. Хлларк кивнул. Мы с Ренией поднялись на его спину, Кельбик забрался на другого слона, и мы двинулись к реке. Спасаясь от преследователей, мы ушли довольно далеко и поэтому оказались у обломков наших планеров лишь через час с небольшим. С первого взгляда стало понятно, что фаталисты разбили все, что уцелело после катастрофы. О том, чтобы починить радиопередатчики, не могло быть и речи. Оставалось одно – добираться собственными силами до ближайшего города, если только нас не обнаружат патрульные космолеты, которые к этому времени уже точно вылетели на поиски. Уговорить Хлларка и его спутника не составило особого труда, и мы направились прямо на юг, к Акелиоре. Параслоны перемещались быстро, однако, когда наступил вечер, мы были все еще далеки от нашей цели, а я за весь день не заметил ни одного космолета или планера. Пришлось заночевать на лесной поляне. Возможно, если бы не состояние Кельбика и не мое беспокойство относительно того, что могло происходить в Хури-Хольдэ, вся эта интермедия меня ничуть бы не расстроила. Наш костер пылал, живой и яркий, у нас было полным-полно фруктов, чтобы приглушить голод, и параслоны несли подле нас неусыпную вахту. Но порез на лице Кельбика уже начал гноиться, и я видел, что подступает лихорадка. Полагаясь в дороге на Хлларка, я разобрал снятый с планера компас и вскипятил в его корпусе воду, чтобы промыть рану. Затем мы уснули, весьма беспокойным сном. Пусть эта ночь в африканском лесу и не могла сравниться с той, которую мы с Ренией провели в венерианских джунглях, все же и она не принесла отдохновения. Несколько раз – мы находились у границы саванны – где-то рядом рычали львы. Одеял у нас не было, и нас окутывал мягкий туман, пронизывая всю ту одежду, что оставалась у нас. Несмотря на ложе из веток, земля была слишком жесткой для наших тел, привыкших к удобствам. Разбитые в кровь в утренней рукопашной пальцы нещадно болели. Донельзя изнуренная Рения крепко спала, но Кельбик постоянно ворочался и стонал. В итоге уснул и я. Проснулся я на рассвете. Заря только занималась, небо было затянуто серой дымкой, и удушающая жара предвещала новую грозу. Силуэты слонов, несших вахту, резко выделялись на фоне бледного неба. Я осторожно высвободил руку из-под головы Рении, с трудом встал и разжег костер. У Кельбика был жар, рана опять начала гноиться. Я снова промыл ее кипяченой водой, и после скудного завтрака, состоявшего из одних бананов, мы снова двинулись в путь. Для бедняги Кельбика день выдался просто ужасным, но к вечеру мы наконец увидели на фоне заката черные силуэты башен Акелиоры. Хлларк еще с полчаса шел прямо на юг, огибая болото, и мы прибыли в город только ночью, когда уже поднималась луна. Въехав в город через главные ворота на огромных слонах, мы произвели своего рода сенсацию, но мне было не до этого. Доставив Кельбика в ближайшую больницу, уже через несколько минут мы с Ренией были в теркане – как сказали бы вы, в мэрии, – и, связавшись по видеофону с Хури-Хольдэ, я попросил переключить меня на Гелина. В столице все было спокойно, однако Гелин удивился, когда я поведал ему о наших приключениях. Он действительно получил подписанную моим именем закодированную радиограмму, в которой говорилось, что мы приземлились в Акелиоре и задержимся там на несколько дней. Тот факт, что фаталисты знали мой шифр, свидетельствовал: измена проникла на самые верхи́ нашей организации, быть может даже в Совет властителей! Я решил немедленно вернуться. Перед отлетом мы с Ренией навестили Кельбика. Врач нас успокоил: заражение крови предотвращено и через несколько дней Кельбик снова будет на ногах. Я приказал начальнику местной полиции выставить у дверей его палаты охрану, после чего мы тепло попрощались с Хлларком и другими параслонами, пошедшими за своим вожаком: отныне в Акелиоре для них был открыт безлимитный сахарный счет. Тщательная проверка позволила уже через несколько дней обнаружить изменника, передавшего мой шифр фаталистам. Им оказался молодой текн, секретарь открытых заседаний Совета. Он был немедленно лишен звания, но высылки на Плутон сумел избежать: тамошняя исправительная колония уже была эвакуирована на Землю. Глава 4. Nova Solis Один за другим пролетали дни. Мало-помалу Земля удалялась от Солнца по все более широкой орбите, увлекая за собой Луну. Венера приближалась к Земле: ее космомагниты работали интенсивнее, чтобы скорректировать орбиту отбытия планеты. Из-за этого там произошло несколько легких сейсмических толчков, впрочем не причинивших особого вреда. По прошествии года диск Солнца в небе уменьшился, средняя температура Земли стала снижаться, и мы были вынуждены переселить в подземные заповедники наиболее теплолюбивых животных, по крайней мере тех, что были выбраны для продолжения рода. В том же году мы с Ренией поженились. Повсюду царило спокойствие, фаталисты, похоже, были окончательно разгромлены или ушли в глухое подполье. Свадьба не была пышной – мы оба хотели этого. Три месяца спустя мы начали запасать воду. Обширные подземные резервуары были заполнены до предела. Мы уже пересекали орбиту Mapca, где несколько археологов все еще продолжали разгадывать прошлое обреченной планеты. Затем сила и направление действия геокосмосов были изменены, и Земля в сопровождении Венеры, которая казалась в небе второй Луной, вышла из плоскости эклиптики, чтобы пройти над поясом астероидов. До этого момента повседневная жизнь людей протекала без особых изменений. Но теперь, несмотря на накопленные океанами запасы тепла, температура начала быстро падать, и над Землей, за двадцать пятым градусом широты, бушевали метели. Все живые существа были постепенно переведены в подземные парки. В Хури-Хольдэ на поверхности работали только те команды специалистов, без которых нельзя было обойтись, но Совет властителей должен был оставаться в Солодине до самого последнего часа. Огромные герметичные ворота отделили верхний город от нижнего. В других городах высоких широт все суперструктуры были уже эвакуированы; человечество готовилось к великой зимовке. Когда мы пересекли орбиту Юпитера, один лишь Совет властителей собирался в верхнем городе. Океаны замерзли даже на экваторе, и по ночам температура падала до минус семидесяти градусов. В чистом небе не было видно ни облачка: вся атмосферная влага давно окутала Землю снежным белым саваном. Почти все формы животной жизни исчезли, и только некоторые растения еще сопротивлялись. То же самое происходило и на Венере. Поймать гери-кубу не удалось, но команда ретрансляционной станции с острова Зен обнаружила несколько замерзших трупов существ ростом около шести метров. Несомненно, то были модифицированные потомки земных горилл, но больше всего биологов воодушевило обнаружение странного органа, развившегося в их уродливой голове по соседству с мозгом. Когда мы пересекли орбиту Урана, Совет, в свою очередь, спустился в нижний город, и я тоже окончательно поселился во Дворце планет, на глубине шестисот метров. Большие экраны в моем кабинете создавали иллюзию окон, смотрящих в черное небо. Атмосферное давление быстро падало, сжиженный воздух ложился серым покровом на обычный снег. Я изредка поднимался, обычно вместе с Ренией и Кельбиком, в мой старый кабинет на верхнем этаже Солодины. Маленький терморадиатор поддерживал сносную температуру, а герметичные окна были усилены дополнительными рамами для поддержания внутреннего давления. Я хорошо помню тот день, когда мы пересекли орбиту Гадеса. Все трое мы сидели на своих обычных местах, но сейчас мой кабинет, когда-то заваленный всякими документами, был чист и гол, если не считать листа белой бумаги на моем столе, – мы по-прежнему пользовались бумагой, правда, не такой, как ваша, по составу и гораздо более прочной. И на этом листе лежал грубый каменный топор. Давным-давно мне подарил его мой покойный друг, геолог Р’варк. Топор относился к первой доисторической эпохе, и я хранил его как символ непрерывности человеческих усилий и, быть может, как счастливый талисман. Он воплощал в моих глазах дух наших сражавшихся с враждебной природой предков, которые победили, выжили и завещали нам никогда не сдаваться! Возможно также, что это оружие безвестного воина давно забытых времен как-то ассоциировалось у меня с борьбой, которую вели мы сами. Я сидел возле окна. Снаружи была ночь, усеянная звездами, и среди них, в неизмеримой дали, чуть крупнее других и немного ярче сверкало Солнце, отец всего сущего. У самого горизонта на фоне неба еле выделялся бледный диск нашей старой верной Луны. Венера была едва видна. Передо мной простирался мертвый город, освещенный только прожекторами обсерватории. Суперструктуры утопали в снегу, в отвердевшем воздухе, напоминая горбатые спины гигантских животных. Под холодным слабым светом лишь отдельные деревья, убитые слишком долгой зимой, еще вздымали с террас оголенные ветви. Я активировал экран, и на нем возникло лицо Керлы, старшего астронома. – Как скоро мы преодолеем рубеж? – спросил я. – Через три минуты и пятнадцать секунд… Рубеж… Так мы называли теоретическую орбиту Гадеса, то есть такую, по которой эта планета двигалась бы, если бы эта орбита имела форму круга, а не ярко выраженного эллипса. Она обозначала для нас границу Солнечной системы. Минуты неощутимо уходили. Нам следовало бы присоединиться к тем, кто ожидал нас в нижнем городе, но я предпочел более уютную атмосферу моего старого кабинета. В сущности, этот рубеж не имел никакого значения, но все мы, текны и триллы, привыкли к мысли, что настоящий большой путь через космос начнется тогда, когда мы пересечем эту условную черту. Раздался легкий хлопок. Кельбик торжественно откупорил бутылку маранского вина и наполнил три бокала, поставленных Ренией на стол. Мы ожидали в молчании. – Десять секунд, – услышал я голос Керлы. Я встал, взял бокал: – Друзья, тост Кальра-основателя! За прошедшие века… – За настоящее! – подхватил Кельбик. – За вечные дни грядущего! – тихо закончила Рения. Мы выпили. Сначала тихо, затем все громче и громче, все мощнее и гуще запели сирены города, усиленные динамиками. Вой сирен терзал наш слух, как жалобный стон всей планеты, как безумные голоса машин, изнемогавших от непосильного напряжения. Откуда-то сверху, с купола Солодины, луч прожектора в последний раз осветил террасы, вырывая из темноты отдельные контуры и отбрасывая жесткие тени. Затем отовсюду взвились ракеты. Они взлетали в черное небо, рассыпая разноцветные искры, и тут же падали маленькими огненными кометами. И сразу все кончилось. Сирены умолкли, прожектор погас. Земля пересекла рубеж. Мы долго еще сидели молча. Наконец я встрепенулся и взял Рению за руку: – Ну ладно, пора спускаться! У нас еще много работы. Прошло несколько недель, и мы уже удалились на безопасное расстояние, когда однажды в несусветную рань меня разбудил сигнал видеофона. На экране возникло взволнованное лицо Хани. – Хорк, скорее приходите. На Солнце замечены первые признаки реакции. Рения, и ты там? Тоже приходи! Мы торопливо оделись и бросились к лифту. Через несколько минут мы уже были у входа в центральную обсерваторию, где едва не столкнулись с взъерошенным и тоже полусонным Кельбиком. Хани ожидал нас в окружении целого штаба своих астрономов. Он был в отчаянии. Я не стал тратить времени на слова утешения. – Вы сказали – первые признаки реакции. Но почему так рано? Вы уверены? Не говоря ни слова, главный астроном Керла протянул мне фотоснимок, сделанный автоматической обсерваторией на Меркурии. Я склонился над снимком. Кельбик стал рассматривать его через мое плечо. – Что ты об этом думаешь? – Ты же знаешь, Хорк, я совсем не астроном. Дай мне показания спектрографа и клочок бумаги, и я скажу тебе свое мнение. – На первый взгляд дело дрянь. Но ты прав, нужно все как следует рассчитать. А вы что скажете, Р’тхал? Р’тхал, специалист по Солнцу, мужчина средних лет, взял в руки фотографию: – Согласно вашим расчетам, Хорк, которые были проверены и уточнены Кельбиком, первым признаком должно быть появление на Солнце очень темного, быстро увеличивающегося пятна с температурной инверсией. Вот серия снимков, на которых зафиксировано это явление. Р’тхал показал нам, как на снимках сначала появилось крохотное пятнышко, почти незаметное на солнечном диске, как оно быстро росло, а затем вдруг исчезло и сменилось расплывчатым светлым полем, особенно ярким в том месте, где первоначально находилось черное пятно.