Денис Степанович за ужином резюмировал, что внезапно достать немцев не получится. Скорее всего, наблюдательные посты у них выставлены через каждые двадцать километров. Во всяком случае, активность их радиостанций говорит об этом. Работать не с кем. – В Калище – четыре ДБ-3ф, битые и грабленые, но летают. 57-й полк передал двадцать шесть оставшихся самолетов-бомбардировщиков первому МТАБ, и находится на перевооружении и переучивании в Богодухово. Осваивает Ил-2. Боеспособна одна эскадрилья, машина полностью дневная, нет приборов, позволяющих исполнять слепые полеты. Это – по восьмой БАБр. Четыре дня назад расформировали десятую «смешную», оставшиеся части, не истребительные, вывели из города. Здесь остался один полк: 73-й. Передается восьмой, базируется у ЛесАкадемии. Площадка маленькая, взлетать с полной нагрузкой не могут. Машин практически нет. – Где они там базируются, там же сплошной лес. – Там заводской аэродром Опытного завода № 117[2]. После передачи завода в Авиапром в 1939 году его построили, чтобы авиадвигатели вывозить самолетами. Ну и начальству летать. Больше для этого, – улыбнулся начштаба. – Я с ними связался, так как других полков в оперативном подчинении Балтфлота нет. У армии дела на том же уровне, машины они потеряли еще в августе, во время боев за Чудово и Любань. Напрягает то, что это никому не нужно. Подтекст читается, и отчетливо. Никто ни во что не верит. Только что молодежь и среднее звено, а начальство, похоже, для себя уже все решило. Кстати, «юнкерсов» нам не засчитали: нет подтверждения наземных частей. Так что, двадцать два в минусе. Миша уперся, он вообще-то, как бы это помягче сказать, редкостное дерьмо, и летать бросил давно, как только «начальником» стал. Был неплохой истребитель, Качу заканчивал. Но на паркете воевать готов. Ты ему не понравился. – Что я, девка красная, чтобы нравиться? – Да ладно, наведем мосты, позже. Но самолетов нам он так и не дал. Приказа для 73-го полка так и нет. У них есть восемь Пе-2, остатки четвертой эскадрильи. Он сказал, что они не боеготовы, а у меня – другие сведения. – Ну? – Их приказали держать заправленными, и экипажи находятся в готовности номер два. Всё понял? – Да что тут не понять? – Доклад, судя по всему, будет сугубо отрицательный. От нас кровищи ждали, а мы – чижика съели. Требовалось вступить в открытый бой на глазах у всех, вдохновить, обратить в бегство, с обязательными похоронами героически погибших летчиков. Достали меня сегодня, что ты без приказа, ни с кем не согласовав, главное, провел рейд по тылам противника. И бился Санька где-то над лесом, в стороне, можно сказать: бил из-за угла. – Тащ полковник, вас к телефону. – Иду! Момент был прикольный, потому что спрашивали не Петра, Самохин, наверное. Вернулся за стол Денис Степанович, вытирая правый глаз: – Что случилось? – Давно так не смеялся! Понимаешь, опозорили мы флот сегодня. – Что так? – Сегодня вечером под Старой Руссой летчики 401-го полка вчетвером сбили одного из пары немцев. Так вот этот сбитый оказался немецким бароном: Петером фрейхер фон Малапет-Нойфвиллем. Тоже из 54-й эскадры. А у нас – сущее безобразие, одни австрийцы безродные, и из шестнадцати сбитых – тринадцать трупов. – А кто звонил? – Сербин, начПО 61-й. Да, кстати, сказал еще, что они готовят предложение в ГШФ и штаб авиации флота о переводе нас в состав 61-й бригады, чтобы покончить с партизанщиной и вылетами вне плана боевого применения. А это уже серьезно. Через пятнадцать минут – подаю сводку, пойдем, подпишешь, Петр Васильевич. Они вошли в штаб, Петр подписал бумаги, и собирались уже расходиться, когда дежурный штурман наведения выдал данные о групповой цели на подходах к Раквере. – Разомнемся? – предложил Петр Денису Степановичу. – Оба ведь весь день бумажками да разговорами занимались. – А давай! Все равно скоро эта вольница казацкая прекращена будет. По коням! Свистать всех наверх! Поднимайте дежурное, – сказал он штурману. Их снаряжение висело здесь, в штабе, кожаные меховые брюки и такие же куртки, капковые жилеты, шлемофоны и перчатки. Быстро одевшись, оба выскочили из домика. Сели в высотные ЛаГГи, рядом уже запускало двигатели и прогревало их первое звено: Пехов и Васильев, Звягин с Остряковым. Зажглись огни на полосе, добро на старт, и машины в воздухе. Нельзя давать противнику возможности расслабиться. Высотные машины взяли потому, что на такой дальности точную высоту цели не определить. Справа – форт Первомайский, подмаргиваем АНО, дабы не долбанули чем сдуру. Затем Обручев, и в набор. Форты утыканы орудиями по самое не балуйся. Еще во времена Финской войны их начали перевооружать на новые «стовосьмидесятки» и «стотридцатки». Там же стояли 85-мм зенитки и 37-мм автоматы. Как выяснилось, за весь день ни флотские, ни авиационные начальники на форте «Риф» не появлялись. Наши локаторщики сидят там абсолютно автономно. Такое впечатление, что это никому не нужно и не интересно. Так, московские гости забавляются, а мы их колпачком прикроем, и будут сидеть под ним, как мухи, пока не подохнут. Но мы вылетели. Здесь мы пока свободны, и топливо нам передали через Главный штаб флота. Не через ВВС КБФ. Сумеет ли Петр отстоять свое командование полком? Трудно сказать. Пока его вес в штабе флота равен нулю. С ним даже не разговаривают. И ничего переделывать на новый лад не хотят. Но мысли мыслями, а время летит. Пятнадцать минут полета, справа – Лавенсаари, там сидит эскадрилья 61-й бригады. Но высоколетящие цели ее мало интересуют. Кстати, и связи у них нет, только на ключе работают. Обходим Кургальский полуостров, там у немцев прожектора и зенитки, входим в Нарвский залив. Раздается голос Тенькова, который передал на туркменском пеленг на цель, ее высоту и дистанцию. Цель оказалась выше, чем предполагалось. Девять отметок. Скорость 380 км/час. Тремя доворотами Теньков вывел нас на цель. «Юнкерсы-88». Интересно, куда это они так спешат? Отсюда до наших позиций всего 56 километров. Линия фронта проходит по реке Воронка. Девять минут звено шло за ними, а Петр не давал команды атаковать, потому что курс шел точнехонько на Кронштадт. Машины какие-то пузатые. Противник приготовил какую-то «козу». Как только концевые машины пересекли линию фронта, раздалась команда: – Рцы, иже. Плавно прибавив обороты, но так, чтобы пламя не вырывалось из патрубков, пошли на сближение. Здесь умница Теньков дал дистанцию между отметками. Локатор-то артиллерийский. – Наш! – подал команду Петр, и его ЛаГГ украсился сполохами выстрелов. Он бил из мертвой зоны, «пузо» перекрывало этот сектор нижнему стрелку. «Юнкерс» накренился на левое крыло, еще одна очередь разворотила двигатель, вырвала элерон, и бомбер закрутился в штопоре. Вторую атаку было построить сложнее, действовать приходилось уже под огнем противника, но группа немцев строй не сомкнула, поэтому Коростылев с Петром атаковали с разных сторон один бомбардировщик. У него появилось пламя, и нижний стрелок прекратил огонь, поднырнув под машину, Петр дал короткую из пушки в район кабины. Его МП-6 выпустила только три снаряда и прекратила огонь. Пулеметы! Вниз, и перезарядка пушки. Мимо пронеслась трасса. Немец падал, горел, но продолжал бить из носового пулемета. Петр дал ногу, резко перевалил машину и дал очередь по попавшей в прицел следующей. Фугасный снаряд взорвался у двигателя, вырвав консоль крыла. Строй противника по курсу кончился, и Петр встал на вираж. Впрочем, увидев со стороны, что шестерка «заканчивает» возиться с последней машиной, понял, что бой окончен. Зажег огни, обошел, на вираже чуть выше, «юнкерс», по которому било четыре пушки. И покачал крыльями, давая сигнал «сбор». Запрос Тенькову. – Семь отметок, одна резко теряет высоту. – Место уточни, здесь линия фронта кривая. – Готово, тринадцать, переносим с планшета на планшет. «Дома» всех ждал разнос от «начальства». К моменту приземления штаб ломился от обилия звезд и шпал на петлицах и поражал шириной нашивок на рукавах. Не поленились ведь среди ночи притащиться. То, что у нас «гости», было понятно сразу. Дежурный по аэродрому на СКП говорил сухими уставными фразами, что на него, вообще, не было похоже. Сели, зарулили на стоянки, идем гурьбой в штаб, на ходу обсуждая, что каждый из шести делал и сделал. Делились впечатлениями. У штаба шесть «легковушек». Входим, докладывать не дают, пытаются атаковать в лоб и сбить на взлете. – Кто разрешил вылет? – задал вопрос Самохин. – Я, – ответил Петр и собирался продолжить доклад. – Вам доводили приказ об экономии топлива? Вы что, не понимаете, что город в блокаде, и каждая капля бензина на учете? Люди за него жизни свои кладут. Топливо необходимо, чтобы отбивать налеты авиации противника. – А чего ж нас тогда вчера дважды посылали впустую барражировать над городом? Четыре летных часа на пятнадцать машин, шестьдесят часов моторесурса и два раза по 620 литров топлива на каждую машину. Это 18 600 литров. Впустую! Ни одного самолета противника. – Для того, чтобы встретить врага в воздухе! – Именно для этого у нас стоит локатор. И я, как только прилетел, сразу занялся его запуском и настройкой на работу в целях ПВО. – Вас не было в момент последнего налета в воздухе. – Лично меня – нет, но эскадрилья провела два воздушных боя: один у Калище, между Оредежью и Лугой, второй – у Копорья. Эскадрилья сбила двадцать два «лапотника», заставила остальных сбросить бомбы на собственные войска, оттянула на себя шестнадцать истребителей противника и всех их сбила. Тридцать восемь самолетов. И руководил отражением налета на базу флота наш начштаба, подполковник Коростылев. Противник до города не дошел. А утром флот был атакован, и корабли получили повреждения. А я в это время выполнял приказ командующего флота: привести в порядок корабельные радиолокаторы. Запасные части для них доставлены в Кронштадт. Специалист-локаторщик принят на военную службу и направлен по предписанию на «Максим Горький». – Нет никаких доказательств, что сбито столько самолетов. Подтверждения с земли нет. – Есть аэрофотоснимки места боя, сделанные майором Хабаровым и его ведомым старшим лейтенантом Аврамцевым. Там костров – полно. Немцы шли в набор, только взлетели. И есть четырнадцать пленок ФКП. Там есть, что посмотреть. – Почему не реагировали на мой приказ немедленно возвратиться на базу? – Такого приказа не поступало, товарищ генерал-майор. Здесь все летчики. – Я лично отдал его в 00.15, через двенадцать минут после вашего самовольного вылета! Все недоуменно переглядывались. Это реальное неподчинение старшему начальнику, за это он имел право отправить всех под трибунал. – Извините, товарищ генерал-майор, где вы его отдавали? – На СКП. – Так там станция на другом канале работает. Ее используют только для взлета и посадки, чтобы остальным не мешать. В бою связь осуществляется через передатчик, установленный в штабе и на посту РЛС. Вот стоит лейтенант Теньков, мы держали связь с ним. – Вы, товарищ генерал, прибыли в… – он заглянул в журнал, – в 00.48, группа уже возвращалась, о чем я вам и доложил. – Почему связь настроена в нарушение существующего «Положения об организации связи авиации КБФ»? – А мы к КБФ не относимся и действуем на основании «Временного положения о средствах связи Ейского военно-морского авиационного училища летчиков РККФ имени Сталина», под моей редакцией и с корректурой на 25 августа текущего года. Утверждено начальником училища генерал-майором авиации Андреевым. Лейтенант! «Положение» дайте. Вот, пожалуйста. С печатями, отпечатано в типографии училища, с грифом «Совершенно секретно». Это был удар под дых, так Самохина давненько не «опускали». Да еще и в присутствии начПО, начштаба и, главное, дивизионного комиссара Смирнова, Члена Военного Совета флота. Но отступать было некуда, столько «политиков» в штабе, значит, решается вопрос о снятии с должности. Отстранить командира полка возможно только, если это дело согласовано и утверждено Военным Советом флота. Поэтому в бой вступил молодой и курчавый дивизионный комиссар, бывший заместитель командующего по политической части морской обороны Ленинграда и Северного района. Это обстоятельство Петр уже знал, когда был в штабе форта «Риф», там на доске почета он видел фотографию этого человека. Голос у комиссара был довольно высоким, но не раздражающим. – С какой целью был произведен вылет? Они вошли в штаб недавно, разговаривать с лейтенантом не стали. Не их уровень. Самохин торчал на СКП, а дежурный плана и маршрута полета никогда не знает. Его дело – коробочка, старт, свободные полосы и места стоянок. Он сказал, что командир и начштаба вылетели с дежурным звеном, больше ему ничего не известно. Кричащее начальство никто не любит, а задающее глупые вопросы – тем более. С такой организацией управления никто из руководства не сталкивался, поэтому Самохин принял окончательное решение «снять к чертовой бабушке сопляка», тем более что Коростылев все знает, все умеет и гораздо более управляем. Он схватил там же на СКП трубку телефона и вызвал остальных, чтобы сразу по прилету «закрыть вопрос». – Получили сообщение о групповой цели в районе Тапа-Раквере. Предполагали, что ее направили на усиление группировки. Данные фоторазведки говорили о том, что немцы проводят восстановительные работы на аэродроме Котлы. Приняли решение перехватить цель до ее посадки. Мой постоянный ведомый старший лейтенант Осадчий отдыхал, а второй высотный самолет – это самолет начштаба. Я предложил ему «проветриться». Смутило то обстоятельство, что самолеты шли выше пяти тысяч метров, а модернизированные ЛаГГи дежурного звена на высоте имеют проблемы с мощностью. Вышли к Нарвскому заливу и перехватили «девятку» Ю-88А, по номерам и эмблемам, приписанных к 806-му полку морской авиации немцев. Самолеты были странными, у них какой-то «живот» под брюхом, шли на семи тысячах, курсом на Кронштадт. И я принял решение сразу их не атаковать, довести до линии фронта у Калище и валить их там, чтобы посмотреть потом, что они нам приготовили. Девять машин сбито над нашими войсками и упали в районе Коваши – Сюрье. – Ну-ка, ну-ка! – комиссар покрутил ручку «полевки», назвал позывные, подождал немного. – Доброй ночи, Василь Егорыч, что скажешь? – И замолчал, кивая головой, лицо разгладилось, улыбнулся. А потом нахмурился, сжал губы. – Понял, сейчас позвоню на Александр. Уже звонили? Правильно, молодцы. Поднял руку, вытянул палец и сказал: – Восемь упало там, где сказали. Один перетянул через линию фронта, но тоже упал. Сбросили парашюты, шестая бригада думала: десант, а это мины и торпеды с крыльями. Но все-таки, почему вылетели без разрешения, капитан? Почему игнорируете командование? – и его палец указал на Самохина. – Да никто его не игнорирует, начальство есть начальство. Было приказано прибыть и доложиться в ГэШаэФ до 12.00 вчера. Несмотря на утреннюю бомбежку, отсутствие транспорта и прочие неудобства, я уж не говорю, что пытались нас сюда засунуть без наземного состава, в 09.45 были у командующего авиацией флота. Но по дороге я обратил внимание на то, что на «Марате» отсутствует вторая антенна РЛС, вертикальная. То есть высота целей не определяется, только направление. Пришлось прямо из кабинета товарища Самохина звонить командующему флотом и объяснять тому, насколько он не прав, пренебрегая таким средством ПВО. Часть разговора шла в его присутствии, потом они, с моим начштаба, вышли, чтобы не мешать. По окончании разговора и представления я сообщил, что имею приказание комфлота срочно заняться локаторами. – А вы какое отношение к ним имеете? – Самое прямое, я – один из соавторов трех из этих разработок: РИФа, «Наяды» и «Гнейса». И впервые здесь на Балтфлоте появился именно в качестве члена Госкомиссии по сдаче этих изделий заказчикам. Тот локатор, который сейчас стоит на форте «Риф», устанавливался с моим участием. Первый мой сбитый самолет: бомбардировщик «Бленхейм», был сбит над Финским заливом ночью 5 декабря 1939 года. Вот запись об этом. А это – орден Ленина за эти разработки. – Теперь становится более понятно, почему вы проявили такое рвение в этом вопросе, – ехидно вставил Самохин.