– В чем дело, оберст? До каких пор мне терпеть удары русской авиации, которая, по вашим же словам, давно уничтожена и вы действуете свободно? – генерал обострял, он знал исход вчерашних налетов, и что под Петербург прибыли «Gro?e Ratte». Но требовалось отводить не успевшие окопаться войска с плацдармов, на которые русские обрушили огонь тяжелых корабельных орудий с позиций у Дудергофа, перемалывая там все, что только можно. Требовался «козел отпущения», и Линдеманн выбрал такового. – Господин генерал, дело не только и не столько в «больших крысах», у русских явно сменился командующий авиацией. И он знает, что исправных машин у меня совсем чуть-чуть, коммуникации растянуты до предела, мы вынуждены были снять последний шварм с Волховского направления, так как ночным ударом у меня выведены из строя полностью или значительно повреждены двенадцать самолетов в Сиверской. – Вы не укрыли самолеты? Для меня это новость. – Самолеты были рассредоточены в лесу, мы согнали пленных, захваченных 16-й армией, и за два дня оборудовали площадку, которую накрыли маскировочными сетями. Но русские ударили бомбами именно по ней. Служба безопасности выяснила, что перед этим ночью несколько человек из пленных предприняли попытку побега, трем из них это удалось. По всей видимости, они сумели каким-то образом передать эту информацию русскому командованию. Мы предприняли меры по предотвращению новых таких попыток, каждый пятый военнопленный был расстрелян, но я не могу отказаться от использования пленных для скорейшего оборудования всех аэродромов гешвадера. – Сколько у вас исправных самолетов? – После сегодняшнего боя их осталось девять. Есть еще четыре, но они находятся под Сольцами, обеспечивают оборону и сопровождение правого фланга группы армий. Там такого не наблюдается, потери есть, но они незначительны. Я направил в адрес рейхсмаршала радиограмму о срочном направлении сюда для борьбы с «крысами» новых наших «кошек». Ответ получен, через два дня перегонщики доставят новые машины. – Два дня, оберст, не более! Через два дня пробить эту чертову оборону у Дудергофа. Я вынужден отвести войска с плацдармов на левом берегу Ижоры, и вина за это целиком лежит на люфтваффе. Я доложу об этом фельдмаршалу, а он – выше. Подумайте об этом! Дворцы Петербурга уже видны в бинокль, но сделать фото напротив них вам может и не удастся. Я наблюдал за сегодняшним боем с наблюдательного пункта в левой башне дворца. Ваши люди были просто беспомощны. – Русские сменили тактику, раньше «гроссе ратте» открыто в бой не вступали, уходили за счет большей скорости и били тогда, когда у нас начинался отход, то есть не было топлива, боеприпасов и времени с ними связываться. Большой маневренности они не показывали. Сегодня выяснилось, что и по вертикальному и по горизонтальному маневру они имеют значительное превосходство, не говоря уже о мощности огня. Организованный ранее радиоперехват, с помощью офицеров бывшей царской армии в качестве переводчиков, по совету летчиков Финляндии, мало чего дает. Они используют код для переговоров, в отличие от нас и остальных русских. Их действия скрытны и непредсказуемы. Я сегодня дрался с парой русских ЛаГГов на высоте десять – одиннадцать километров. По используемому каналу связи – эти машины принадлежат этой группе русских. Я решил сбить их, чтобы попытаться захватить летчика оттуда и осмотреть оборудование этих самолетов. Но мне этого не удалось. Прекрасно слетанная пара, в кабинах которых сидят настоящие асы. ЛаГГ – очень крепкая машина, сбить ее трудно, но этим двум даже зайти в хвост не удалось. Правда, у нас отказала связь. Они же действовали слаженно и агрессивно. Но у них отказали пушки. Сначала у ведущего, он всего три выстрела из нее сделал, а возможности ее перезарядить мы ему не давали, а потом и у ведомого. По нам они попадали, и у меня, и у Хольтце есть пробоины. Хольтце привез дыру на хвосте от их пушки. Если остальные пилоты их группы такие же асы, то проблем у нас будет с ними много. Надеюсь, что новые машины дадут нам возможность рассчитаться за камерадов. – Речь не мальчика, но мужа, полковник. Признавать опасность и достоинства врага, но стремиться к бою с ним, это тевтонский дух. Ваших объяснений достаточно. Я смягчу формулировки. Но срока я не изменю. Фельдмаршал требует ключи от города, мои войска стоят у его стен ближе всех. Во время второго и третьего нашего налета на позиции 18-й армии противодействия со стороны немецких истребителей не было. Они притихли и ожидали пополнения. В середине дня начался отвод их войск с плацдармов. Наши войска занимали утерянные было позиции на Ижорском рубеже, вновь зарываясь в землю, убирая мины-ловушки, поправляя блиндажи и дзоты. Артиллерия «Авроры» перенесла огонь, выселяя непрошеных жильцов из музея. В 16.00 из Стаханово прилетела вторая эскадрилья полка во главе с новым батальонным комиссаром Алтуфьевым. К сожалению, большая часть летчиков – сержанты выпуска сорокового – сорок первого годов, в основном – двухгодичники. Их еще учить и учить требуется. Доложились начальству, Смирнов, Кузнецов и, главное, Самохин, приказали отправить всех, не имеющих боевого опыта, во 2-й и в 3-й ЗАПы флота, в Паголду под Тихвином и в Богодухово. Вместо них из Кронштадта и Левашова перевели безлошадных летчиков. Нам же требовались срочно блоки переключения каналов связи для этих машин и кварцы. С этим вопросом Петр обратился к Кузнецову, так как в отличие от остальных, он имел высшее образование. В результате в полк передали из города автомашину М-1, с водителем, который привез пропуск, с комплектом каких-то хитро зашифрованных отметок, которые открывали доступ на различные объекты, в том числе склады ВМФ и оборонные заводы. Уже после решения этого вопроса стало известно, что Гудков на большинстве машин поставил РСИ-3м1 и РСИ-3м2, а к остальным прислал недостающие комплектующие. Но Петр поездку не отменил, и сразу после прихода машины выехал на Лесную сторону, к заводу «Светлана». Завод встретил его запустением, но он охранялся, его цеха использовались как продовольственный склад. Начальник караула внимательно прочел удостоверение. – А сюда зачем? – Здесь кто-нибудь из руководства завода остался? И где его найти? – Один цех работает, есть люди в техникуме и в Отраслевой лаборатории. Остальное все – склады различные. – Замечательно. В лабораторию разрешите пройти через территорию? – Нет, там закрыто и опечатано. Обходить придется, в цех пойдете? – Да, конечно. – Вас сопроводят. Женщина в синем ватнике, с неизменным наганом и с карабином провела его закоулками до цеха. Основной его продукцией были именно мощные радиолампы. Там он представился двумя фамилиями и показал орденские книжки с исправлениями. Официальный характер разговора мгновенно ушел в сторону оксидных катодов, новых методов нанесения и прожига, в прочие конструкторские дебри. – Такой вопрос: здесь на «Светлане» выпускались магнетроны для РЛС «Наяда»: МИ-202д. – Делали такие, здесь и делали. – Так, отлично, а что из этого списка можете сделать здесь. – Вот эти пятнадцать позиций, остальное – это «маломощки», третий цех. Его оборудование не вывозили, он к взрыву подготовлен. – Макар Иванович, а люди, заводчане еще есть? – Ну, как не быть? Увозили только тех, кто хотел, и тех, без кого не сделать ничего, а так вокруг стариков полно, с руками и головой, а рабочий паек много больше иждивенческого. У меня очередь стоит из тех, кто хотел бы поработать. Но пока заказов нет. Будут – народ найдем. Голодно, товарищ Ночных. – Спасибо, Макар Иванович, увидимся. – Как там немец? Жмет? Что-то второй день нет бомбежек. – Бомбежки мы сорвали. Теперь хотим локаторы делать. «Наяду-Б» и «Наяду-М». – Ну, по части сборки – это не ко мне. Это на Лесном и на Ваське. Я позвоню им, поговорю. У них тоже ремонтируют радиостанции поврежденные, и тоже заказов мало. Вохровка, как только вышли, сразу поинтересовалась: – А правда, что бомбить больше не будут? – Постараемся, правда постараемся. – Господи, страх-то какой был. Лишь бы не бомбили! Политотдел флота базировался не в Кронштадте, а в городе на Исаакиевской площади, в здании бывшего германского консульства в Ленинграде. Большую часть здания занимал госпиталь, а Политотдел ютился, без всякого смеха, в двух комнатах отдельного домика во дворе, предназначенного для охраны. Перед войной их перевели в Таллин, который стал главной базой флота. Старое здание нашло новых хозяев, готовят им «хоромы» в Адмиралтействе, но туда они переедут много позже. Кажется, в сорок третьем. Там Петр нашел Смирнова и рассказал ситуацию. – И зачем? Я понимаю, что вы специалист в этом вопросе, но какую пользу это может принести городу и флоту? – Три станции могут надежно запеленговать место, откуда бьет вражеская батарея. И корректировать огонь по ней. Нас тут трижды гоняли бомбить батареи у Красногвардейска, бомберы отчитываются: снайперским ударом разнесли в щепки. И ведь не врут. По бревнышкам раскатывают ложные позиции, а батареи как били, так и бьют. И еще, «Риф», «Залп», «Заря», «Редан» – отличные станции, но они корабельные, а «Наяда» – три и пять машин в разной комплектации. Она мобильна. Может быть использована как в авиации, так и в артиллерии. Она нужна, как хлеб. А город мы удержим, а это – рабочие места. Люди есть хотят. Мне на заводе так мастер и сказал: дайте заказы, людей мы найдем сами, без всякого отдела кадров. Рабочие говорят, товарищ дивизионный комиссар. Смирнов оперся на стол локтями, молчал и о чем-то думал, потирая большим пальцем правой руки левую. – Закурить есть? Петр достал пачку «Беломора». – Вот что, заседание по этому поводу будет на днях. Я сообщу Щербакову и Кузнецову о ваших предложениях. Почему Кузнецову – потом узнаете, забирают его от нас. Жаль, но, конечно, масштаб для него мелковат. Есть такое. Если ответ будет положительным, то оборонпром обкома с вами свяжется. Вы на машине? Захватите с собой для полка, там подарки летчикам-орденоносцам. Именные. О действиях 13-го ОРАП ВМФ в двадцать один час Совинформбюро будет говорить. Готовится приказ Ставки о вашем переименовании. Но это пока секрет. – Попросите номер не трогать, пожалуйста. Он нам удачу приносит. Смирнов ухмыльнулся, ничего не ответил, что-то пометил карандашом у себя в бумажках. Отсюда до дома – рукой подать, но главная дверь в квартиру заколочена крест-накрест. Спустился вниз, на одной из дверей увидел листочек «уполномоченный домкома». Им оказалась пожилая пенсионерка. – Ночных? Девочки выехали в Пермь вместе с детсадом, 3 сентября, обе. Вот запись. А мать твоя в ополчении. Заходила один раз, когда девочек отправляли. Зенитчица она. Придет – что передать? – Запишите мою полевую почту. Я здесь, на севере, напротив Кронштадта. – Телеграмму приносили. Она на почте. Грохочет, когда ж это все кончится? Закурить есть? Передав женщине несколько папирос, Петр повернулся и вышел к машине. Его путь лежал через Стрелку, поэтому я перед ней подал ему мысль постоять у парапета, там, где их всей семьей снял на второй день после приезда в Ленинград батальонный комиссар Ночных. Тоска, что не успел и, может быть, никогда больше не увидит родных, глодала Петра, он вытер глаз и попросил водителя остановиться у Стрелки. Магический пропуск на часового подействовал, он козырнул и разрешил пройти на батарею. Стрелку не узнать! Вся в брустверах, землянках, две когда-то песчаные дорожки покрыты дерном. Шесть орудий в орудийных двориках, наблюдательные посты на самих колоннах. Аккуратные штабели больших ящиков. Молоденький лейтенант обратился: – Товарищ капитан, разрешите узнать цель вашего прибытия на батарею? – Вон там постоять. Вот, видишь? Это – я. А это мама и две сестры. Тридцать шестой год. Вернулся, дверь заколочена, и никого. Лейтенант щелкнул фонарем, быстро посмотрел на фото. Чему-то улыбнулся. – Пожалуйста, проходите, товарищ капитан. Уважительная причина. Разрешите идти? – Да, конечно. Вас это не касается, хочу немного постоять один. – Петр прошел к парапету, где-то внизу плескалась вода. Вдруг чьи-то руки его обняли. – Петенька, живой! Он обнял бабушку, приподнял ее. Потом поставил на место. – Ты здесь? Каким образом? Ты же майор госбезопасности. – Нет, я – красноармеец, заряжающий вот этого орудия. На батарее не знают, что я – майор запаса. Не говори им. Отсюда я не уйду. С этого места орудие может жечь танки, откуда бы они ни подошли. Ты-то как здесь? – Мышление у тебя так и осталось штабное, уже и директрисы прикинула, и возможность накрытия. Ты же можешь большее? – Я им не верю, Ворошилову и компании, только пыль в глаза умеют пускать, поэтому буду исполнять свой долг здесь. Потом поговорим на эту тему. Ты не ответил. – Я здесь вместе с моим полком. Перелетели двое суток назад. Четверо суток, как мою эскадрилью начали переформировывать в полк. Базируемся в Лисьем Носу. Может быть, перейдешь к нам? Я поговорю, вряд ли мне откажут. – Ты под Лугой был? Не был. А я была. Этих нелюдей, которые женщин и детей гусеницами давили, жечь надо. Я останусь здесь, на батарее. Ой, шашку отцовскую забери, он всегда хотел, чтобы она тебе перешла от него. Он пошел вначале за ней, но потом остановился и закурил. Опять этот лейтенант, просит закурить. – У вас замечательная мама. Планирую ее командиром расчета поставить, я – командир взвода, это – два моих орудия. Это еще до меня было, видите, парапет посечен. Это стокилограммовка с «юнкерса», расчет почти полностью погиб, остался в живых только горизонтальный наводчик, она подбежала к орудию и встала на место заряжающего и вертикала. С того дня она у нас и служит. Мы ее бережём. Петр зло махнул головой. Мать не переубедить, она упряма, и принятых решений не отменяет. Она передала шашку. – И думать не смей меня с батареи забирать. Я здесь нужнее, да и тебе такой обоз совсем не нужен. – А девочки? У тебя двое дочерей, каково им в детдоме.