– А почему вы в таком виде? – продолжил допрос обвиняемого Цанава. – Комендачи раздели, меня ж все равно расстреляют, так летный зимний флотский комбез достанется вот этим, которые трибунал охраняют, а так комендачи носить будут. Или на водку поменяют. – Мне кажется, что трибуналу требуется перерыв заседания. Вопрос несколько не проработан, нет допросов обвиняемых, чем серьезно нарушено их право на справедливое рассмотрение дела. – Встать! Трибунал Западного фронта объявляет перерыв заседания. Всех отвели по камерам. Через полчаса появилась недовольная рожа старшины комендантской роты. Два красноармейца забросили на нары отобранное обмундирование, старшина вернул часы, сказал, что зажигалка у него, но не положено. Еще позже принесли «обедо-ужин-завтрак». Исполняющий роль «разводящего» поставил на нары эмалированную миску с кашей со стаком, жидкий чай и половину армейского пайка хлеба. Воровато обернулся на часового, залез в карман и положил два куска сахара и пару папирос. – За Ленинград, тащ капитан. Под шконкой посмотрите, – прошептал он, повернулся и вышел. Сахар был весь в табачной крошке. Под досками Петр нашел две спички и обломок терки от коробка. Судя по всему, это и есть высшая награда Родины за операцию под Ленинградом. Зато от души. После ужина прикурил солдатскую «Пушку» от расщепленной на четыре части спички. Голова немного закружилась, и проняло даже меня. Крепкий калибр! Сон не шел, ибо прикрутили им расстрельную статью. Было жаль ребят, и Петр обвинял себя в том, что не сдержался и наговорил лишнего Жукову. В шесть часов загрохотала дверь: «На выход, с вещами». Вернули всё: ордена, деньги, мелочь из карманов, немецкий десантный нож в ножнах, маузер, шелковый шарф и планшет. Расписался в получении. – Тащ капитан, прошу следовать за мной! Тот же домик, где писали отчет, снова белые скатерти. Генерал-лейтенант подозвал к карте. – Тридцать пять минут назад немцы начали артподготовку на всем протяжении нашего фронта. Местом базирования вашего полка будет аэродром «Пещерник». Готовьтесь принимать все четыре эскадрильи. Ваши заявки на снабжение исполнены. Первый вылет произведете отсюда, кассеты с пленками устанавливают наши специалисты. Прошу считать все произошедшее недоразумением. А за языком, капитан, следите. – Вопрос разрешите? – Ну, давайте. – Кто такой Цанава? – Начальник Особого отдела фронта. Ему и маршалу Буденному не забудьте как-нибудь спасибо сказать. На будущее, все вопросы – мне, а не товарищу Жукову. Он никогда не вникает в проблемы. Отвечайте «есть» и прямым ходом ко мне. Петр Петрович отзывался о вас самым лучшим образом, надеюсь, что и у нас с вами сложатся такие же рабочие отношения. Зовут меня Василий Данилович. Чаще вам придется контактировать с полковником Корнеевым. Вы с ним уже знакомы? – Нет. – Я ночью подъехал, за меня Ковальчук оставался. – А где он, кстати? Я его вчера и сегодня не видел. – Мне передали, что его с поручением товарищ Жуков отправил в штаб Резервного фронта. Что за поручение – не знаю, но его до сих пор нет. Благодаря этому непроверенная информация о готовности площадки у Селиверстово ушла в главный штаб ВВС, оттуда в штаб флота и в Ленинград. По Селиверстову давали команду «отставить» еще десять дней назад. Там возникли сложности с погрузкой-выгрузкой на правую сторону станции. Данные отправила младший лейтенант Захарова. Уберите вы ее от меня, пусть сидит в комендантской роте, Василий Данилович. Но отметок на документе не было, Ковальчук не отметил в нем отмену места дислокации. Его рукой зачеркнута 38-я ОРАЭ и вписан 13-й ГвОРАП, вычеркнуто Новое Село, вписанное до этого, и указано Селиверстово. И вообще, товарищ начштаба, у меня по штату не хватает девять человек только в управлении отделом, и текучка страшная. – Всё, Тарас Федотович, надоел. Заведи толкового заместителя, и тогда я прекращу тебя дергать организационными вопросами. А так чуть не потеряли приданный разведполк, на пустом месте, из-за пары идиотов и трех бумажек. Почему под приказом о передислокации не стоит сноска о разведотделе фронта, мне не понятно! Вопрос поднял ты, что в 38-й осталось два самолета, и фронтовой авиаразведки у нас не стало. Тебе решили эту проблему, но составлять так приказы нельзя. Они прилетели и вышли на связь непосредственно с командующим. И огребли, заодно и всем остальным влетело. Все, забирай капитана, и ставь ему задачу, – приказал Соколовский. «Детский сад» и административное переваливание с одной головы на другую закончилось, и Петр с полковником Корнеевым вышли на свежий воздух. Там в курилке сидело все командование первой эскадрильей. – Товарищ полковник, для начала. Люди к вылету не готовы, техника – тоже. Им требуется привести себя в порядок, расположиться, дождаться нормального прогноза и после этого начать работать. Камера на гауптвахте и заседание трибунала здоровья не прибавляют. – Это точно подмечено, сейчас перелетайте на новое место базирования. Это здесь рядом, ваших людей из Липиц уже направили туда. – Это невозможно, там остались два самолета и два сержанта, которые ночью не летают. – Да, мне сообщили об этом. Они прилетят с рассветом. – Что известно о Котове, Вострушко и Денисове? – Ничего. Перелетите, связывайтесь с командованием авиацией 19-й и 31-й армий, и передавайте им информацию о вашем месте базирования. – Немцы прорвались? – Скорее всего, точной информации об этом нет. – Котов и Вострушко сидят в Троицком, это в непосредственной близости от линии фронта. – Данных о захвате Троицкого пока нет, – «успокоил» полковник. – Разрешите идти? Дурацкий арест лишил нас возможности передать сидящим на вынужденной какую-либо информацию. Вполне вероятно, что эти двое уже в часть не вернутся. Аэродром назывался «Балабаново», но чаще упоминался его грифованный позывной «Пещерник». На нем базировался полк «дальников», которые по плану должны были вскоре перелетать на восток, если немцы прорвут фронт. Пока под стоянки и вылеты полку отдана самая северо-западная стоянка и вся западная сторона летного поля. Сами «дальники» живут на другой стороне аэродрома в довоенной постройки летном городке, ближе к деревне Пекино. Условия у них там шикарные. Но до войны тут стоял другой полк, который уже был расформирован, а в городке проживали семьи несуществующего больше полка. Военный городок носит название Балабаново-1. Вокруг поселка густой красивый лес. Улицы, как и до войны, метут дворники, функционирует школа. Многие жители служат или работают в БАО. Шесть наших Ли-2 уже на аэродроме, станция развернута прямо на стоянке. Техники приступили к обслуживанию прилетевших машин. БАОшники лениво пытаются соорудить жилые землянки для личного состава, переругиваясь между собой, что людей полк мог бы разместить и в городке или в соседней деревне Ермолино. Им заглубиться мешают многочисленные корни вековых деревьев. Подъехал автобус, и молоденький лейтенант сообщил, что командира просят подъехать в штаб, для согласования дальнейших совместных действий. На вооружении полка «тяжелых» стоят ТБ-3. Их всего десять штук, у шести из них возятся техники, четыре стоят раскапоченными и основательно подгоревшими. Тут ремонт надолго. Командир 3-го ТБАП, полный, лысоватый, с большим двойным подбородком и брюшком, ни в один наш истребитель конечно бы не поместился. У него медаль: «Двадцать лет РККА», значит, служит очень давно, ведь ее давали за двадцать лет выслуги. То есть тем, кто вступил в армию в 1918 году. Недоверчиво осмотрел молодое лицо вошедшего Петра, который представился первым. – Майор Осадченко, комполка. Вас на прикрытие, что ли, прислали? – Нет, у нас другие задачи. А где зенитное прикрытие? – Ишь чего захотел! Была одна батарея, да ее к станции переставили. Так что, давай-ка, капитан, с моим начштаба подумаем, как нам оставшуюся технику хоть немного сохранить. Вчера разведчик пролетал, добра ждать не приходится. – Соседи ваши сказали, что ваш полк будет передислоцирован. – Завтра еще один вылет на Сещу, и после этого перелетаем. – А что нас тогда в такую даль загнали? БАОшники говорят, что есть свободное жилье, а у меня люди третьи сутки на ногах и без горячей пищи. – Передали сегодня ночью, что перелетит целый полк полного «старого» состава, вот и решили, что там будет безопаснее. Завтра переберетесь. Мои отдыхают после двух ночных вылетов, да и туман, видишь, ложится. Завтра станешь хозяином и все расставишь, как надо. – Командир БАО где? – Через три домика. – Разрешите идти? – Идите, что я держу, что ли? Зачем вызывал и почему такое отношение, осталось непонятным. С командиром БАО договориться удалось сразу, стоянки перенесли к Ермолино. Летчики заняли пустующие казармы младшего командного состава. Командирам эскадрилий и выше достались отличные квартиры, с телефонами, в небольших стандартных коттеджах на четыре двухкомнатные квартиры. Удалось поспать два часа. Затем туман рассеялся, и началась работа. Первый вылет организовали в район Озерного – Вердено – Духовщины. Пришлось брать с собой в прикрытие и двух сержантов, дабы закрыть вчерашнюю «дыру». На обратном прошли над Троицком. Там на связь вышел Котов. Самолет Денисова восстановить за ночь не удалось, присадки нет, боеприпасов к БС тоже. Передали кодом место базирования, приказ уничтожить радиостанцию и самолет сжечь. Одинокая машина тут же взлетела и пристроилась к группе прикрытия. Петр сманеврировал и рассмотрел, что в одноместном самолете сидело два летчика. Второй сидел на коленях у первого. Как им удалось сесть – загадка! По прилету выяснилось, что верхний сидел без парашюта. Сам парашют положили в отсек с АФАром. Довоенный приказ о них – еще никто не отменял. Хотя бросали ПЛ-1 и ПЛ-2 частенько. Блок переключения, с кварцами, они сняли еще ночью, когда началась артподготовка. Поэтому подожгли машину и сразу взлетели. Пока эскадрилья находилась в воздухе, в Пещернике сел Денисов. Сержанта Горынина послали в Москву за новым самолетом, а Мальцева от полетов отстранили. Он запутался в кодах и перешел на открытый текст. Посадили учить условные сигналы и туркменский. Генерал Соколовский приказал доставлять кассеты лично, поэтому на второй вылет Петр пойти не смог, на его машине ушел Пехов, а Денисов пересел на машину сержанта. За день эскадрилья выполнила четыре вылета, сбила несколько «мессершмиттов», но такого активного противодействия немцы уже не оказывали. Они работали по земле, а погода позволила 13-му ГвОРАП работать с 2,3 километра. Задание Жукова было выполнено. Оставалось загадкой, зачем оно было нужно, если враг уже впереди, а мы работали по позавчерашним планам. Еще одной загадкой было почти полное отсутствие нашей авиации над участками прорывов. За все время эскадрилья видела только пять или шесть групп наших истребителей. Основные бои происходили южнее, в районе Орла и Брянска, туда командование перебросило 6-ю Резервную группу. В ВВС Западного фронта входило семь смешанных дивизий, которые были приданы армиям. Распоряжались летчиками командующие этих армий. Генерал Мичугин централизовать действия авиации Западного фронта не рвался, отдав полностью инициативу вниз, а сам занимался тем, что пересылал распоряжения Жигарева по штабам растерзанных и разодранных дивизий, пытающихся разобраться, где свои, а где противник. Жуков, после исполнения его приказа, успокоился. Отдельная эскадрилья его перестала интересовать, а разукомплектованному полку предложить командованию было нечего. Лишь вечером 2 октября из Стаханово перелетела четвертая эскадрилья и три новых самолета для восполнения потерь и в управление полком. Одна машина была именной, имела много общего с теми набросками, которые передал Гудкову Петр. Было три пушки: одна – 23 мм, БС-23, и две БС-20. Все орудия – опытные образцы. Две из них официально находились на войсковых испытаниях, одна – проходит государственные. На крыльях стояли восемь РО-132 и штатное место для бомбодержателя и подвесных баков. У нее занижен гаргрот, имеет более высокий киль с полубалансирным рулем направления, что позволяло использовать РС по одному. Трехсекционный отклоняемый пневмогидравлический носок крыла, управляемый кнопкой на ручке, рядом с гашеткой. Нормальное положение – прижат. При падении давления прижимается потоком и пружинами перед гидроцилиндрами. Имелось переднее и заднее бронестекло. Главной изюминкой был новый двигатель со взлетной мощностью 1720 сил, с номинальной 1540 и с неограниченным временем использования взлетного режима. Пригнал его сам Гудков. Стоял вопрос о наименовании самолета. Серийные машины официально лишились двух букв: «Л» и «а». – Петр Васильевич, СКБ ЛаГГ, то есть товарищ Горбунов, активно работало над хвостовой частью машины и внесло серьезные коррекции в конструкцию отклоняемого носка. Теперь выход из строя даже трех гидроцилиндров на крыле позволяет работать системе. Плюс оригинальный предохранитель-синхронизатор, не позволяющий одностороннее отклонение носка. Это – серьезные доработки. Плюс, у них гораздо больше людей, чем у меня, и помогают они охотно и инициативно. Плюс, и это главное, они готовят оснастку для серийных заводов, закладывают основу под крупносерийное производство. В общем, никакого резона отказываться от сотрудничества с Горбуновым у меня нет. Лавочкин сам отказался от этой работы, говорит, что перспективнее установка мотора м-107ПФ на серийный ЛаГГ. Он уже назвал будущую машину Ла-5. Вы свою машину на Государственные испытания не выставляли, оно и понятно, вам было совершенно не до того. Те машины, которые поставлены вашему полку, они прошли под, исправленной мною, заявкой на испытания для Гу-82 – моей первой переделки стандартного ЛаГГ-3. Но в протоколе испытаний на допуск в серию, вот, мною было исправлено название: ГС-82. «У» пришлось убрать, потому, что «Гусь» получался. Если оставить еще и Горбунова, то название станет совершенно неудобоваримым. ГГС, СГГ или ГСГ. Не звучит. Номер «3» нам оставляют. Вечером я должен передать в НИИ ВВС окончательное название машины. Государственные испытания она прошла, вот все экземпляры протокола, их требуется вам подписать, ну и решить вопрос с названием. – Да поставьте «С» после номера. ГэГэ-3с, вполне нормально. – Но там обычно модификация пишется. Могут не пропустить. – Не пропустят – и бог с ним. – Хорошо, с этим понятно. Есть еще заморочка: пришел приказ на подготовку к эвакуации завода. Времени дают две недели. – Здесь ничего не могу сказать, приказ есть приказ, но работать вам в другом месте никто не позволит. Это если честно. От завода ничего не останется, он слишком маленький, чтобы кто-нибудь хоть пальцем шевельнул, чтобы его сохранить. – По разнарядке завод отправляется в Ташкент, а ОКБ-301 в Новосибирск. – Ну, сами понимаете, вас раздирают так же, как разодрали нас. Если хотите, могу подключить еще и генерала Кравченко, чтобы он убедил руководство, что эвакуация 84-го завода ухудшит ситуацию на фронте. Он что-нибудь из этой продукции получил? – Две эскадрильи, почему вам четвертую так и задержали. – Тогда пройдемте на радиостанцию и попытаемся связаться с ним. Был вечер, и на шифровку генерал откликнулся почти сразу. Затем перезвонил по ВЧ. Петр ВЧ имел, но не имел в ней позывного, мог только отвечать на звонки. Рассказали о ситуации. Он в Думчино, под Мценском, обеспечивает отвод войск Брянского фронта на вторую линию обороны. У Гудкова ему есть такой же подарок, но лететь под Мценск в одиночку он не решился. – Я вас понял, дайте три дня, прилечу, и покажем машину «Самому». Петр, чем занят? – В основном – дурью маюсь. «Коробочка» разорвана на две части, все «игрушки» остались на старом месте базирования. – Плохо, очень плохо. У меня одна игрушка, и больше получить не могу. – А у меня нет «барабанов», одни «дудки». Да еще и под колпаком у «кофе». – Не позавидуешь! Что-нибудь обещают?