– Как Вас зовут? – было первое, что он сказал мне своим грудным баритоном, который я сразу же определила мелодичным. – Тесса… То есть… Меня зовут Тереза… Вы не сильно пострадали? Вам не больно? У Вас проступила кровь… – Я неосознанно протянула было руку к его носу, но вовремя отдёрнула её. Он же, смотря на меня явно оценивающим взглядом, почему-то продолжил молчать, и тогда я решила начать хоть в какую-нибудь сторону раскачивать лодку, в которой мы, по нелепой случайности, оказались вдвоём (я гораздо позже начала понимать, что случайности не случайны). – А как зовут Вас? – Байрон, – совершенно неожиданно он протянул мне свою правую руку для рукопожатия, напрочь забыв о том, что на ней остался след от кровоподтёка, а я не заметила этого сразу и потому пожала её. Не ожидая почувствовать столь сильное ответное сжатие своей руки – я бы даже назвала эту силу напором, – я прикусила нижнюю губу, чтобы не зашипеть от хруста своих пальцев, и едва уловимо приопустила правое плечо. Заметив, что причиняет мне физический дискомфорт, мой новый знакомый резко ослабил свою хватку, но мою руку так и не выпустил на протяжении последовавшей за этим целой полуминуты. В качестве извинения от меня за нанесённый ему “урон” он попросил разделить с ним чашку кофе в кафетерии через дорогу, в котором я, бывало, баловала себя малиновым чизкейком или шоколадным мороженым. Я согласилась. Не думаю, что то моё согласие навлекло на меня опасность. Думаю, решающим моментом всё же был именно тот, в который взгляд этого человека впервые соприкоснулся с моей кожей. *** Уже спустя пару минут после нашей несуразной встречи мы заняли дальний столик на открытой террасе небольшого кафетерия, разговорились и по-дурацки разулыбались друг другу. Вспоминая теперь, как я тогда смеялась с каждого его хотя бы мало-мальски забавного высказывания, я стыжусь того, какой наивной дурочкой я наверняка выглядела в его глазах. Интересно, если бы я не превращалась в мямлющую и смущённо улыбающуюся идиотку при каждом его задержанном взгляде на моём лице или моих руках, избегла бы я его губительного внимания к своей персоне? Я часто задаюсь похожими вопросами, касающимися альтернативного развития событий в моей жизни относительно конкретно этого момента, но все эти вопросы не имеют ответов. В итоге случилось именно то, что случилось: в один из последних вечеров уходящего лета того года Байрон Крайтон мной заинтересовался. И неважно в какой момент, неважно по какой из сотен возможных причин, важно лишь то, что это произошло, и то, что я позволила этому произойти. В тот первый вечер он много что рассказывал мне об окружающем нас мире и мало говорил о себе. Я узнала лишь, что он работает менеджером в какой-то автомобильной компании, при этом не имея собственного автомобиля, и что он старше меня почти на пять лет. Не помню, что я рассказала ему тогда о себе, да это и не важно. Однако важно то, что на следующий вечер мы вновь встретились за чашкой кофе в том же самом кафетерии и на сей раз провели в нём на час дольше, чем в предыдущий вечер. Так прошли наши четыре первых свидания, хотя на тот момент я смутно понимала, что подобные встречи за чашкой кофе можно обозначать как свидания, однако именно таковыми они и являлись. Ровно в 20:05 я выпархивала из стеклянной двери салона, в котором всё ещё работала, и устремлялась к кафетерию через дорогу, на террасе которого, за самым отдалённым столиком меня уже поджидал Байрон Крайтон. Каждая наша последующая встреча незаметно растягивалась на час дольше предыдущей, после чего этот обезоруживающе красиво улыбающийся парень пешком провожал меня до моего студенческого кампуса, до которого было два километра пути. В конце пятого совместно проведенного вечера мы поцеловались. Уже в конце третьего свидания меня начинали терзать смутные сомнения относительно того, почему этот странный парень с загадочным взглядом и умопомрачительной улыбкой не проявляет ни малейшего намёка на желание сблизиться со мной физически, поэтому когда он вдруг поцеловал меня посреди пустынной каштановой аллеи, почему-то решив пропустить момент с держанием за руки и прочие обычно предшествующие поцелуям пункты, я растерялась, но в итоге ответила на его поцелуй. Следующие за этим шесть вечеров мы были заняты тем, что целомудренно целовались на лавочке в самом тёмном углу Бостон-Коммон, а на седьмой вечер меня совершенно неожиданно, спустя почти пять лет образцовой работы, уволили из салона. Дочери владельцев салона, недавно вернувшейся из Сент-Луиса с мужем и малолетним ребёнком, необходимо было рабочее место, в результате чего владельцы салона не придумали ничего лучшего, чем для решения столь нехитрой задачи лишить рабочего места своего единственного работника, не связанного с ними родственными узами – меня. Мы, конечно, расстались на доброжелательной ноте, было очевидно, что и владелице салона, и её дочери было неловко увольнять меня спустя столько времени кропотливой работы бок о бок, да ещё и по столь щепетильной причине, но я тогда всё равно очень сильно расстроилась из-за свершившейся несправедливости… В тот вечер я по телефону рассказала уже считавшемуся моим бойфрендом Байрону о причинах своего расстройства и отказалась от заранее запланированной встречи с ним, а уже спустя два часа, примерно около десяти часов вечера, он без предупреждения объявился на пороге моей комнаты. Он сказал, что его пропустила консьержка, с которой я в те времена водила дружбу, завязавшуюся на фоне инцидента с её померанским шпицем: однажды я спасла её собачонку от клыков питбуля, принадлежавшего одному из студентов. Агрессивный пёс явно хотел сожрать раздразнившую его блоху, но я вовремя схватила этот неведомый мне клочок белого пуха в руки и не дала питбулю вцепиться в него клыками, хотя тот угрожающе лаял на меня и явно угрожал мне не меньше, чем этой несчастной собачонке. Байрон сказал, что договорился с консьержкой посредством коробки конфет, но на самом деле он подкупил старуху деньгами. Впрочем, это была не первая и далеко не единственная ложь, которой он к тому времени напичкал меня, словно раскрытый блин кленовым сиропом. Я же в то время каждое его слово воспринимала за чистую монету, ни на секунду не ставя под сомнение ни малейшую деталь, произносимую его завораживающим баритоном. Я верила ему, как никому и никогда до него. Потому что я влюбилась в него. По-честному. Я тогда всё делала по-честному. Была для этого человека открытой книгой. Нет, даже не книгой, а открытым альбомом для рисования с кристально-чистыми листами – рисуй в нём что твоей душе будет угодно… Иными словами: я оказалась обычной, то есть миловидной и наивной девочкой, каких в мире миллионы. Правда тот факт, что я не одна в своём роде по типу своего идиотизма, меня до сих пор никак не утешает и даже расстраивает. В общем, в тот вечер, в который меня уволили и в который Крайтон подкупил консьержку моего кампуса, я потеряла нечто большее, чем одну лишь любимую работу. Я потеряла разум. Ну и заодно, как это зачастую следует сразу за потерей разума, я потеряла и невинность. Всё началось с того, что он обнял меня, продолжилось тем, что он отёр с моего лица парочку предательских слезинок и произнёс утешительные слова о том, что в моей жизни ещё будет много любимых работ, если я этого только пожелаю, и наконец закончилось тем, что он раздел меня до гола. Вернее, всё закончилось спустя примерно час, когда он наконец слез с меня. Я не сказала ему, но он сам сразу понял, что я оказалась девственницей. В какой же восторг он пришёл от столь неожиданного факта! Казалось, он поверить не мог в то, что девушка с моей наружностью, умом и душевной красотой, как он тогда выражался, в свои двадцать один может быть целомудренной. В ту ночь он в принципе много говорил, что прежде за ним не водилось, и бóльшую часть его размышлений вслух занимала именно та часть, которая касалась моей невинности. Он что-то говорил о том, что теперь я навсегда буду только его, что он никогда меня не отпустит, на что я реагировала безвольной улыбкой и всё слушала, слушала, слушала… Моя соседка по комнате тогда съехалась со своим парнем, так что мы не переживали о вторжении в наше пространство посторонних и в итоге всю ту ночь провели вместе. Мы занялись сексом ещё дважды, и в перерывах между этими раундами я слушала сладкие речи мужчины о его пылкой страсти или дремала у него на плече. Это была замечательная ночь. Конкретно в тот момент. Сейчас же она мне кажется очередной болезненной пощёчиной. В следующий раз мы переспали в недорогом отеле, плату за номер в котором мы разделили напополам, и эта ночь по ощущениям показалась мне не менее прекрасной, чем наша первая и оттого самая незабываемая ночь. Так я поняла, что опасно быстро пристрастилась не столько к самому сексу, сколько к обнажённой душе и обнажённому телу этого малоизвестного мне мужчины. Но неизвестность продлилась недолго… Для третьей ночи всепоглощающей страсти Крайтон пригласил меня в необычное место. Всё началось с того, что я позволила ему завязать себе глаза чёрной повязкой, после чего он усадил меня в какую-то машину, что мне сразу же показалось странным, так как на тот момент я знала наверняка, что у моего бойфренда нет никакой машины. По игре ветра в моих волосах я поняла, что мы едем с открытым верхом, но куда именно Байрон желал доставить меня – заранее я так и не смогла выяснить у него. По пути, предположительно останавливаясь на светофорах, он брал меня за руку и, говоря нежные слова любви, целовал меня в неё. В ответ на эти нежности я позволяла себе глупо хихикать, словно была пятилетней девчонкой, испытывающей щекотку от дуновения ветра… Мы остановились. Он помог мне выйти из машины. По отчётливому эху, производимому при каждом моём шаге, я понимала, что мы, скорее всего, находимся в помещении с высоким потолком. Как я позже поняла, это была подземная парковка… Он уверенно вёл меня в неизвестном направлении около минуты, потом мы, очевидно, зашли в лифт, долго поднимались вверх, после чего снова куда-то шли. На протяжении всего пути он говорил мне о том, что любит меня, о том, как я красива, просил меня расслабиться… В общем, он делал всё, чтобы с моего лица не сползала глупенькая улыбочка. Помню, в лифте он целовал меня в губы… Вскоре мы зашли то ли в номер отеля, то ли в квартиру – с завязанными глазами я не могла определить точно, но по махровому ковру, который я почти сразу ощутила под своими ногами, я поняла, что мы пришли в жилое помещение. Байрон помог мне снять туфли, после чего повёл дальше. Спустя примерно полминуты после попадания в это помещение он наконец снял с моих глаз повязку, но я, взбудораженная от предвкушения перед неизвестным, совершенно ничего не увидела. Сначала я испугалась безумной мысли о том, что, по неизвестной мне причине, я вдруг ослепла, но вскоре я начала различать расплывчатые силуэты предметов в совершенно чёрной комнате, посреди которой мы оказались. Я поняла, что нахожусь в неосвещённой спальне с занавешенными тяжёлыми шторами окнами, за которыми разливалась глубокая ночь, так что с облегчением выдохнула, осознав, что моё зрение меня всё же не подводит. – Я ничего не вижу, – почему-то шёпотом заговорила я. – Может быть включишь свет? Он проигнорировал мою просьбу, вместо ответа начав меня целовать. Следующие его слова стали для меня совершенной неожиданностью. Он спросил: “Ты меня любишь, Тесса?”. Кажется, даже темнота не смогла скрыть моей растерянности. Ритуал признания в любви друг к другу свершился между нами ещё до нашего первого секса, причём первым признавшимся в этом пламенном чувстве был именно он. После мы регулярно говорили друг другу слова любви и открыто признавались в своих чувствах, но до сих пор он не вынуждал меня сказать о подобном до того, как я сама захотела бы это сделать, тем более он никогда не обрывал наших поцелуев вопросами. Из-за этого момента моя настороженность вдруг заметно усилилась. – А ты меня любишь? – вместо ответа задала свой вопрос я, вдруг прекратив понимать, отчего именно моё сердце в этот момент вдруг начало колотиться так часто: от страсти, от новых ощущений или от страха. Но откуда вдруг мог закрасться в мою душу страх? Перед чем?.. В тот момент я не понимала этого. Крайтон положил свою горячую ладонь на моё явно пылающее лицо, жар которого в окружающей нас темноте он мог лишь ощутить, но не увидеть. Пригнувшись к моим губам и упершись своим лбом в мой, он проговорил тихим шёпотом, и сладкий аромат его дыхания обдал моё пылающее лицо: – Я всем сердцем люблю тебя, Тесса. – И я тебя люблю, Байрон, – на сей раз мой голос отчётливо задребезжал. Мне явно становилось не по себе и, я уверена в этом, он почувствовал это. Потому что после моих слов он прекратил тянуть резину. Обняв меня за талию, он приподнял меня и направился со мной куда-то вперёд. Уже спустя несколько секунд я вскрикнула от страха перед падением, но за моей спиной оказалась всего лишь кровать. – Ты чего? – ухмыльнулся где-то рядом с моим ухом мужчина, слегка придавивший меня своим тяжелым телом. – Послушай, это всё как-то жутковато… Давай включим свет? – Ты мне не доверяешь? – на сей раз он отчётливо засмеялся где-то напротив моего лица. Он всё ещё придавливал меня своим весом, так что я не могла даже пошевелиться. – Доверяю, – попыталась в ответ улыбнуться я, но, кажется, у меня получилось не очень искренне. – Тогда расслабься… Он снова начал меня целовать и… Через какое-то время я действительно расслабилась. В итоге мы занялись сексом в кромешной темноте, в которой я едва могла рассмотреть очертания своего партнёра. Это был хороший секс, я искренне отдавалась тому, кого любила и, как мне казалось, тому, кого знала. В этот раз Байрон был очень хорош. Мне даже казалось, будто он с каждым разом становился всё более и более внимательным в процессе, и одновременно всё более страстным. Когда всё закончилось, я удовлетворённо и мирно заснула на его груди под мерными поглаживаниями его ладонями моих плечей и головы. И всё было хорошо, и даже замечательно. А потом наступил рассвет и, раскрыв глаза, я увидела место, в котором проснулась. Глава 10. Пейтон Пайк. 02 октября – 08:35. Вскрытие показало отсутствие следов насилия у убитой. Также жертва не была ограблена и на момент убийства не находилась под действием алкогольного, наркотического или любого иного токсического опьянения. Вопрос, который вспорол пространство между этой жертвой и другими возможными жертвами Больничного Стрелка, был слишком нестандартным и наверняка имел нестандартный ответ, который ни я, ни Арнольд, никто другой всё ещё не видел… Зачем убийца переодел жертву? Глава 11. Тереза Холт. Шесть лет назад. Проснувшись, я не сразу поняла, где именно нахожусь. Когда же я не увидела рядом Байрона, я начала вспоминать детали прошедшей ночи и потому стала активно осматриваться. В комнате, в которой я проснулась и которую теперь могла свободно рассмотреть при свете пасмурного дня, льющегося из-за газовых тюлей, освобожденных из-под пластов тяжелых штор, было что-то не так. И я достаточно скоро поняла, что именно меня так остро смутило: комната была люксовой. Никогда прежде я не находилась в обстановке неприкрытой роскоши, поэтому вдруг очутившись в её эпицентре почувствовала себя обнажённой в самом буквальном смысле: я походила на воровку, забравшуюся ночью в пятизвёздочный отель с целью его ограбить, но так сильно увлекшуюся его роскошью, что в итоге задержалась и не заметила, как уснула на шелковых простынях. В голове у меня была абсолютная неразбериха, и Байрона не было рядом, чтобы объяснить мне, откуда у него деньги на подобный номер, и почему ночью ему так остро необходима была темнота? Если он решил потратить свои сбережения на самый роскошный номер в самом роскошном отеле Бостона, зачем закрывать мне глаза? С не меньшим успехом мы могли бы заняться сексом и в трехзвёздочном отеле – я бы разницы точно не обнаружила. По крайней мере, до рассвета. Чувствуя дискомфорт от непривычной моей натуре обстановки, я поспешно спрыгнула с высокой постели – точнее соскользнула с её шёлкового убранства – и начала поспешно одеваться. Натянув на себя джинсы и застегнув на них ремень, я не нашла своей рубашки ни на кровати, ни под ней, зато вдруг заметила рубашку Байрона, беспорядочно повисшую на спинке необычного в своей красоте кресла. Факт нахождения этого предмета мужского гардероба в комнате успокоил меня дважды: во-первых, раз рубашка Байрона здесь, значит и он сам должен быть где-то неподалёку – ведь не мог же он уйти полуголым? – а во-вторых, я не оставалась без верхней одежды. Схватившись за успокаивающую мои нервы рубашку, уже в следующую секунду я вдруг замерла от шока: на столе, перед которым располагался стул с рубашкой Байрона, стояла фотография в изящной серебристой рамке, украшенной тремя большими белыми камнями. Не веря своим глазам, я машинально потянулась к неожиданной находке и, взяв её в руки, начала рассматривать её с таким вниманием, словно впервые видела, хотя это было не так. Эту фотографию я уже видела в своей жизни и не единожды. В середине мая того года её сделала моя лучшая подруга Рина Шейн, уже пару лет владеющая фотосалоном в Роаре. На этом снимке улыбающаяся я, в ослепительном розовом платье, которое я за всю историю его пребывания в моём гардеробе в итоге надела всего раз, позировала на фоне буйно цветущего дерева с раздвоенным стволом. Роскошная фотография, пожалуй даже одна из лучших в моей жизни, но… Я её не дарила Байрону. Более того, этот снимок я даже не выставляла в своих социальных сетях, где он, предположительно, мог бы достать мои фотоснимки, если бы он добавился в список моих друзей, но он утверждал, что не ведёт страниц в социальных сетях, а я не проверяла этого утверждения, так что… Откуда?!.. Продолжая в одной руке удерживать фотоснимок, а во второй рубашку, я поспешно начала оглядываться по сторонам, на сей раз желая разглядеть детали места, в котором оказалась. Платяной шкаф был слегка приоткрыт, так что я сразу рассмотрела висящие в нём галстуки. На столе лежала необычная ручка-перо с гравировкой “Б.Р.Крайтон”. Позади меня стоял деревянный комод, явно выбивающийся из общей концепции интерьера – столь неподходящую, старую и потёртую вещь ни за что бы не установили в номере пятизвёздочного отеля… Поспешно набросив на себя рубашку Байрона и запахнувшись, я выглянула в окно и сразу же поняла, что я права в своих предположениях – я нахожусь не в отеле. По крайней мере, не в самом лучшем отеле, который имелся в Бостоне. Однако вид на знакомый мне залив был лучшим, что я видела в этом городе, значит я определённо точно всё ещё находилась в пределах Бостона… И всё же это был явно не отель. Отстранившись от окна, я начала поспешно застегивать рубашку на себе и вдруг, по не попадающим в петли пуговицам поняла, что мои руки, почему-то, трясутся. – Тесса? – от неожиданно и громко прозвучавшего в пространстве моего имени я инстинктивно подпрыгнула на месте, и прекратила застёгивать непослушные пуговицы, странно пришитые не к привычному мне развороту. – Почему ты так рано проснулась? – Что это за место? Куда ты меня привёл? – неприкрыто напряжённым тоном отозвалась я, после чего машинально продолжила застёгивать пуговицы надетой на меня рубашки, на сей раз даже не смотря на них. – Как насчёт завтрака, а после ответов? По его голосу я поняла, что он напряжён не менее меня, может быть даже более, что сразу же напугало меня ещё сильнее. Сделав пару поспешных шагов по направлению к столу, я взяла с него рамку с вставленным в неё моим фото и указала этим предметом в направлении стоящего в дверях комнаты Байрона. – Откуда у тебя эта фотография? Тяжело выдохнув, он расцепил свои сильные руки, до сих пор лежавшие накрепко скрещенными у него на груди, и подошёл ко мне. Пристально глядя на меня, он забрал из моих рук фоторамку и, подождав пару секунд, дотронулся одной из выбившихся прядей моих растрёпанных волос, и заправил её мне за ухо. Всё это время я не шевелилась и не моргала, чтобы случайно не выдать своё зашкаливающее переживание, которое, как я понимала, для Байрона было очевидным и без лишних телодвижений с моей стороны. – Какая же ты красивая, – своим фантастическим баритоном произнёс он, но эти слова не были ответом ни на один из моих вопросов. Вдруг опустив свой взгляд на фото в своих руках, он наконец решил начать отвечать. – Эту фотографию я нашёл у твоей подруги, кажется её зовут Рина. Она разместила её на своей профессиональной странице в социальной сети. – Но ведь ты говорил, что у тебя нет аккаунтов в социальных сетях. – Я солгал тебе, Тесса. И, боюсь, не единожды… Именно с этой фразы с моих глаз впервые попыталась слететь маразматическая пелена слепой влюблённости. Именно с этой фразы начала раскрываться первая правда. Как роза, постепенно распускающаяся листок за листком, она должна была рано или поздно распуститься вся, окончательно и бесповоротно, чтобы ударить своим резким ароматом в нос, чтобы вызвать силой своего пьянящего аромата головную боль, и чтобы после отцвести, превратиться в ничто, в прах и пепел. Но что сегодня выжженное пепелище привычной экосистемы, то завтра благодатная почва для новых видов и форм жизни. Сегодняшний пепел – завтрашняя благодать. ***