– Да нет, Пётр Васильевич, то есть дядь Петя, спасибо. Сегодня уже не получится, я потом, когда заеду, приглашу вас на новоселье, там уж и колбаски, и ещё чего-нибудь придумаем, а сейчас мне нотариус велел осмотреть всё побыстрее да пломбы снять, чтоб люди не напрягались. Дядя Петя уже поставил подарки где-то в коридоре и кивал головой: – Понял, ага. Это дело важное. А ты с семьёй заезжать-то будешь? Дети-то есть? Один, двое? – Нет, я один. – Понятно, один так один. Видать, бобыльская хата у Валерки. Жаль, что помер. Хороший мужик был. Ты только вечером музыку громко не включай, лады? – Да нет, конечно, этого не будет, ни за что, я вообще не любитель громко делать, не переживайте. Может, когда ремонт затевать буду – постучу немного да краской повоняю, и всё. А так я не шумный. Дядь Петя покивал головой: – Когда ремонт, то это, конечно, можно. Это дело такое, это важно. Тут вопросов нет. Борис поднял сумку с полу: – Ну, в общем, познакомились, очень приятно, пойду я, время идёт. – Давай Борис, беги. Заходи, если чего надо будет. Спасибо за пузырёк! – Договорились, дядь Петь! А пузырёк тебе на здоровье! И Борис зашагал выше, в «свою» квартиру. Не успел он осилить первый марш, как сосед его окликнул: – Борис? Погоди минутку. Торопов остановился, сделал несколько шагов вниз: – Слушаю, дядь Петь. – Ты говоришь, после смерти Валеркиной не заходил ещё? – Нет, не был. А что? Сосед почесал в затылке: – Да знаешь, через день, наверное, а мож и через два – уж и не упомню сейчас – как суета с осмотрами и выносом закончилась, я ночью плохо спал и пошёл на кухню пожевать чего. Ну, а ночью-то тихо, и слышно было, что в Валеркину квартиру кто-то заходил – дверь открывалась, щелчок был, я его замок знаю хорошо. А вот, открывали или закрывали, это уже непонятно. Потом заснул. – А время не помните? – Да почти четыре было. Когда поднялся утром, ещё подумал, что надо посмотреть сходить – вдруг жульманы́ какие лазили, квартира-то пустая. Ну и днём уже поднимался, глядел. – И что? – Да вроде ничего – пломбы эти целые, не порванные. Я ещё пальцем их тихонько потрогал – на клею́, целенькие. Да ты сейчас сам увидишь. Если что не так, заходи потом, ментовку вызовем. – Хорошо, понял. Спасибо, дядь Петь, что сказал. – Давай. Унаследованное жильё было на третьем этаже. Подойдя к двери, сразу понял, о каких «пломбах» говорил Дробыш и сосед – створ был густо обклеен бумажными полосками с синими печатями – Торопов насчитал четыре штуки с печатью и автографом нотариуса, и ещё пара запрещений пройти внутрь были наложены полицией. Осторожно потрогал – никаких повреждений не было. Тщательно убрав все наклейки, открыл дверь принесёнными ключами. Зайдя внутрь, огляделся. Сумку поставил на тумбу в коридоре. Ничего не изменилось, всё было на своих местах, так же, как и раньше, видно только небольшой беспорядок, который привнесли трагические события последних дней. На стенах большой комнаты висели маски африканских божков и костяные якутские панно с оленями, над тумбой с проигрывателем – яркие постеры на джазовую тему – Луи Армстронг, Дайана Кролл, между ними яркий, красивый плакат с изображением джазовой атрибутики – в центре композиции – контрабас, за ним – ударная установка и саксофон, рядом ребристый микрофон на стойке, полукругом сверху шла надпись по-английски: «Всё это – ДЖАЗЗ!». На свободном месте видна чёрным маркером, от руки, но уже на родном языке – «Джаз никогда не умрёт, потому что у него нет ни начала, ни конца». Всё по-прежнему, но появилось ощущение пустоты – дом лишился своего хозяина. Борис с грустью огляделся – Валерия Сергеевича здесь больше не будет никогда… С тревогой и лёгкой опаской заглянул в дверь спальни. Над изголовьем висел ещё один плакат с джазовой темой. Подумал: «Да, Юркий прав – как-то не по себе здесь находиться, не то, что страшно, а неприятно, и кровать точно надо заменить, на этой я спать не смогу». Взгляд блуждал с кровати на постер, затем на двустворчатый платяной шкаф, и тут Торопов увидел на прикроватной тумбочке продолговатые пластины чёрного дерева. Подошёл ближе, взял всю стопку брусков в руки. Сразу догадался – специальные заготовки на грифовую накладку и бридж, ровно четыре комплекта. Дерево ощутимо тяжёлое и почему-то тёплое. – «Ну, дядь Валера… вот спасибо так спасибо. А ведь эти эбенки у него уже дома были, когда я последний раз в гости проходил. Видать, неудобно было сразу сказать, что они здесь, говорил, что через недельку перешлют. Хотя, так и вышло… Спасибо огромное, дядя Валера, за заботу и за всё… Земля тебе пусть пухом будет… Вернее не земля, а облака, что ли…. Теперь на гитару у меня всё есть, надо приступать к активной склейке-сборке. Ладно, завтра надо с кроватью решить, да переезжать, а с ремонтом летом разберусь. И всё-таки, Валерий Сергеевич, как же ты с сокровищами теми поступил? Мне ведь это теперь покоя не даст. Хоть бы подсказал что-нибудь…» Обойдя все комнаты, Борис разделся, и решил тщательнее рассмотреть доставшееся ему хозяйство. Заглянул везде. Вспомнилось, что читал в какой-то книжке с детективами, как проводится обыск – от двери комнаты, по часовой стрелке, разделить пространство условными полосами, затем осмотреть в первой полосе абсолютно всё, только потом в следующей. Идти нужно методично, и без спешки – осмотрел одну, потом другую, и так далее. Решил так и сделать. В коридоре особо смотреть было нечего – вешалка, тумба, подставка под обувь. Перешёл в большую комнату, в так называемый «зал». Методика осмотра «по правилам» сразу рухнула – по часовой стрелке первой находилась традиционная советская «стенка» со множеством выдвижных ящичков, дверок и полок. Когда он начал выдвигать эти мелкие ящики и выкладывать их содержимое на раздвижной стол, который до этого сиротливо стоял в углу, то поверхность тут же заполнилась разнокалиберной «блошиной» мелочёвкой, которую пришлось рассматривать, вертеть в руках и пытаться понять назначение некоторых предметов. Один ящик, второй, третий, полки за дверцами – все разом выплеснули собравшиеся в одном месте осколки памяти, увы, завершившейся жизни. Эти мелкие вещицы, спутавшиеся мотки ниток, горсть гнутых скрепок и расчёска с головой льва на ручке, скорее всего что-то значили для их хозяина, ведь он не выбросил их в мусор. Борис откровенно растерялся, глядя на образовавшуюся горку на столе. «Что мне со всем этим добром делать? Выкинуть неловко – дядь Валера хранил ведь всё, много лет. Надо подумать». Много эмоций вызвали книги. Будучи из племени коллекционеров, Валерий Сергеевич, конечно же, собирал дефицитную литературу прошедшей эпохи в меру возможностей, и целый шкаф в составе «стенки» заполнен сочинениями Льва Толстого, Фёдора Михайловича, Гоголя и Шолохова. Был даже картонный вставыш четырёхтомного Толкиена, и Стругацкие в полном объёме. Повытаскивав несколько экземпляров, Борис даже вчитался в некоторые знакомые эпизоды, но вспомнил, что «не в библиотеку пришёл» –время идёт, а ещё надо в мастерскую успеть. Закрыв дверцы книжного шкафа, решил однозначно – это всё останется на своих местах. Посуда: вилки, ложки, чайный сервиз, пара штопоров для винных бутылок – присоединились в сознании к судьбе шкафа с литературой. Альбомы с фотографиями поставили его просто в тупик – что с ними можно было сделать? Выкидывать – невозможно, Борис даже допустить себе такого не мог, отдать кому-нибудь? Да кому они нужны? Решил пока сложить всё это в отдельную коробку, а там видно будет – может, время подскажет. В самом низу последнего шкафа, за двумя широкими дверками Торопов обнаружил четыре стопы старых журналов, которые заполняли этот отсек сверху донизу, но разглядывать их не было никакого желания, да и он просто уже безмерно устал от этого погружения в чужую жизнь. Присмотревшись повнимательнее, Борис заметил, что в этих слоях ровных типографских обрезов есть инородные вставки. Вытащив наружу верхний слой крайней стопы, положил его рядом с собой на пол, и, перебирая большими пальцами обеих рук по ровным торцам, выудил наружу общую тетрадь. На корочке, в верхней части так и было написано – «Общая Тетрадь». Пролистнув веером листы, увидел, что почти до середины своего объёма вся она заполнена плотными записями. Отложив в сторону, принялся тщательнее перебирать остальные журнальные залежи. Когда дошёл до самого низа, и искать стало уже негде, на полу с правой стороны от него собрались четыре сшивных блокнота карманного формата, две общих тетради и один довольно толстый блокнот с отрывными листами, скрепленными в перфорации пружинным переплётом. Последнее, что осталось в нише – старые журналы «Вокруг света» и «Наука и жизнь». «А это, интересно, куда можно приспособить? Хозяин сам, наверное, придумать ничего не смог, так и остались лежать ненужным грузом. Надо полистать эти блокноты», – лениво размышлял Борис, взяв в руки первую обнаруженную среди журналов общую тетрадь. Корочка тетради – синяя ткань. Углы обремкались и даже разорваны. На первой странице записаны телефоны, адреса, какие-то бытовые отметки: «Взять сахар 1 кг, тёплые носки, верёвку – 30 м, пару банок туш…» Отодвинул пальцами около трети толщины тетради, развернул, взгляд упал на осмысленный текст: «…этого не знали! Все считали, что там обычная управа, ну всякие, в галстуках, важные типы заседают, решают вопросы по монтажу будущей конструкции. Что называется – организовывают! А они что, получается переодевались из своих дорогих костюмов в рабочую спецовку, брали в руки кирку с лопатой и шли рыть этот котлован? Так, что ли? Нет уж, это слишком просто...» Ещё через пару листов шли некие философствования: «Два аккорда – это перебор, три аккорда – это уже джаз». «Поп-музыкант играет три аккорда для тысяч слушателей, джазмен играет тысячу аккордов для трёх». Вернулся к началу записей. Отойдя вниз на три строчки, и обозначившись «красной строкой» в начале, а далее – аккуратным, последовательным почерком, пишущий представился: «Я, Попов Валерий Сергеевич, пребывая в ясном уме и трезвой памяти, начинаю заполнять страницы этой тетради своими воспоминаниями и мыслями по пережитому…» Затем написанное обрывалось, и через несколько пропущенных строк шла надпись, сделанная, казалось совершенно другой рукой: «Какая фигня, никому это не нужно…», – и, примерно через такой же пробел, опять неровными буквами: «Чёрт меня за руку дёрнул, что ли? Мне кажется, что это было воздействие сверхъестественных сил, наказание за грехи. Я подолгу не могу думать ни о чём, кроме факта обладания, и мысли эти ничего не дают мне, кроме страданий. Так много есть, но как глубоко это опустошило меня!». На последующих страницах эти неровные записи появлялись совершенно хаотично, без дат и ссылок на текущие события. Постоянно появлялись заметки хозяйственного содержания: «…Не забыть макароны пару пачек, компот сливовый». В одном месте попались памятки по покупкам в магазине стройматериалов. Так и было написано: Стройматериалы. Не забыть взять!: 1.Изолента - 3шт., 2.Ножницы, 3.Плотная ткань (серая), 4.Цыганская игла – 5 шт., 5.Клей ПВА. Читая обрывочные фразы, Борис никак не мог понять, что мучило Попова, для чего он решил начать писать свои соображения на этих страницах – всё прочитанное выглядело совершенно бессмысленным, не имеющим никакой структуры и последовательности, и он уже начал психовать оттого, что попусту теряет время, читая эти бессвязные высказывания. Казалось, время от времени, пишущий намеревается заявить, наконец, о том, что его беспокоит, но тут же принимает противоположное решение, обрывает мысль на полуслове, и в итоге – вообще бросает писать. Это бессюжетное чтиво уже навевало тоску, и Торопов начал просто пролистывать страницы, не задерживаясь вниманием на смыслах написанного, останавливаясь лишь на некоторых местах. Время от времени в обрывочных строках бытовых пометок появлялись короткие абзацы упорядоченного текста, и ему показалось, что эти отрывочные повествовательные отрывки имеют некую взаимосвязь. Борис начал внимательнее пролистывать тетрадь, отыскивая эти вставки, и делая там закладки, которые предварительно заготовил, нарвав полосками обложку одного из журналов. Проштудировав таким образом всю тетрадь до конца, просмотрел остальные найденные блокноты, и там тоже обнаружил похожие вставки. Оставив и в этих местах закладки, решил прочитать все отрывки один за другим, начав с самого первого: «…этого не знали! Все считали, что там обычная управа, ну всякие, в галстуках, важные типы заседают, решают вопросы по монтажу будущей конструкции. Что называется – организовывают! А они что, получается переодевались из своих дорогих костюмов в рабочую спецовку, брали в руки кирку с лопатой, и шли рыть этот котлован? Так, что ли? Нет уж, это слишком просто...» Следующий текст также имел явную художественную окраску: «…копать – это слишком банально, не вздумайте даже пробовать это делать, это совершенно бестолковая идея, даже можно сказать – примитивная и банальная! Это – для пустоголовых дебилов. У них фантазии на другое просто нет. Набрались дури подростковой! Хорошо в этих случаях ремень помогает – хлещешь его по заднице, а из головы в этот момент дерьмище-то и вылетает! Может и грубо, но зато правильно!...» По необъяснимой причине Торопову стало любопытно, и он открыл «писания» на следующей закладке: «…из этого вышло? А? Я вас спрашиваю! – Столько времени ушло! – Ну было сразу же понятно, что из этого ничего не выйдет! Ходите, булки мнёте. Ум-то есть тут хоть у кого-нибудь? А? Что молчите? – Чтобы процесс пошёл в правильном направлении, для этого мозги нужны! – А у вас там масло одно! Гривотрясы! – Ладно, мне наверх ехать надо, меня не будет. Долго не будет. Да я к вам и возвращаться даже не хочу. – Давно уже надо было на повышение идти, а сейчас уже и откладывать нельзя. А что я тут, с экскаватором в обнимку должен сидеть?...»