– Ты мне покажешь, как пройти седьмой уровень или нет? Все засмеялись (кроме Юрки, конечно, тот замер в выжидающей и грозной позе). Смех снял всеобщее напряжение. – Покажу, – пообещал Стас с вымученной улыбкой. – Вот переживу сегодняшний вечер и покажу. – Тоже мне, отмазка. – Юрка явно надулся. Стас вышел из кухни. За ним неслышно проследовала Марьяна. * * * На пороге комнаты девушка приостановилась, но все же заставила себя войти. Прикрыла дверь, прижалась к ней спиной и щелкнула замком. – Почти ничего не изменилось, – выдавила она. Стас отошел к шкафу, что стоял в углу, – специально подальше, чтобы не провоцировать Марьяну на новый приступ тревоги, страха, гнева, или что там она может испытывать в его комнате. Если она помнит тот неприятный инцидент, произошедший пять лет назад, то наверняка сейчас не на шутку волнуется. А вот сам Стас не считал себя виноватым. Да, он переборщил с нажимом, да, напугал ее, да, хо- тел близости. Но ведь он остановился, почувствовав, что переступает ту грань, когда заканчивается детская дружба и начинаются взрослые отношения. По большому счету вся эта ситуация была спровоцирована Егором Сенчиным, который потребовал, чтобы Стас «сделал это» в первый раз именно с Марьяной. Да, Егор так и сказал тогда: – Сделай это, Стасик. Неужели ты не способен? Я ведь знаю, что ты еще девственник, братишка. А Михайлова – горячая штучка, все отличницы такие. Они в лепешку разобьются, чтобы всем понравиться, и этот их страх можно круто использовать. Михайлова даст, будь уверен. Я таких насквозь вижу. Егор твердил еще много чего, приводил доводы, намекал на свой опыт, хотя никто его об этом не просил. Но он действительно видел людей насквозь – этого у него не отнять. Слава богу, ничего не случилось. Стас был благодарен себе пятнадцатилетнему за стойкость перед провокацией и искру благоразумия, хоть и не сразу, но все же блеснувшую в его хулиганском подростковом мозгу в тот день. Тогда он еще не знал, что первый сексуальный опыт получит только через три года, на первом курсе института, со студенткой-заочницей из гуманитарного колледжа, и, конечно, не с Марьяной Михайловой. Забавно, зато в школе о нем ходили бог весть какие слухи. Сейчас, глядя на Марьяну, Стас понимал, насколько ей неприятно находиться в его комнате, возле той самой двери. Конечно, понимал. Но все равно не испытывал чувства вины. Девушка оглядела стул у кровати с наваленными на нем вещами из гардероба Стаса – джинсами, футболками, кофтами. Потом сгребла это все в охапку и перекинула на кровать, а сама уселась на стул. – Все время забываю прибраться, – без особых угрызений совести бросил Стас. На письменном столе тоже царил бардак: вокруг компьютерного монитора и клавиатуры грудой лежали тетради, учебники, альбомы с чертежами и схемами, ручки, карандаши и линейки, спутавшиеся с проводами наушников. Марьяна бросила взгляд на стол, и в ее глазах мелькнуло удивление. Стас мгновенно сообразил, что заметила девушка, и поспешил прикрыть блокнот с карандашными набросками. Возникло внезапное желание оправдать свою странность, но Стас заставил себя смолчать – он рисует что хочет, и Марьяна не может этому помешать. – Мне показалось или ты снова рисуешь воду? – будто специально уточнила она. – Я думала, у тебя прошло это странное увлечение. – Прошло, это старые рисунки, – быстро ответил Стас. Слишком быстро. Для правдоподобия надо было ответить медленнее и равнодушнее. К своему ужасу, он почувствовал, как прежнее смущение за свои художества вернулось. В одном из учебников по психиатрии он читал, что когда рисуешь то, чего боишься, страхи проходят, но терапия Стасу никогда не помогала. – Хочешь стать маринистом? – В тоне Марьяны прозвучала насмешка. – Почему тогда вода у тебя такая черная? А жуткие глаза и волосатые пальцы тоже входят в ее состав? Это, кажется, то озеро, что за городом, да? У тебя тут написано «Рокот». – Будем рисунки мои обсуждать? – вопросом на вопрос ответил Стас и посмотрел на часы (до одиннадцати оставалось двадцать минут). – Итак, что ты хотела? Девушка посерьезнела. – Ты правда видел Полину? – Вряд ли я смогу это доказать. В следующий раз я сниму ее на камеру и заверю сведения нотариально. – Он произнес это без тени улыбки. – Я позвонила папе, спросила насчет Полины. Он удивился, но рассказал мне о ней немного. Полина пропала в восемьдесят девятом, летом, в июле. Ее искали долго, но не нашли ни тела, ни каких-то зацепок, где она может быть. Папа сказал, она смирная была, прилежная, из дома никогда не сбегала. Ей было тогда четырнадцать, а папе – десять. Он говорит, что она была странная, ну и к тому же не слышала и не говорила. Но хорошо читала по губам, правда, не все об этом знали, обзывали ее, а она все понимала, терпела. Папа сказал, что ему порой казалось, что она читает мысли… Сейчас бы Полине исполнилось сорок четыре. Вероятно, Марьяна ждала, что Стас разразится речью, но он молчал. – Ты упомянул подробности, о которых не мог знать. Скажи, ты где-то раскопал архивы о пропавших без вести? Зачем тебе это? Ты знаешь, кто к этому причастен? Ты что-то выяснил, да? Стас наконец решил ответить: – Тут только один вариант: дождаться одиннадцати и проверить. Есть магнитофонная запись с голосами. Хочешь – верь, хочешь – нет, но ее передала мне Полина. Я успел прослушать только первые минут десять. Есть еще записка. Марьяна нахмурилась. – Покажи мне записку. Стас вынул из кармана джинсов рекламный листок, сложенный вчетверо, и подал Марьяне. Она развернула бумагу и побледнела, увидев красные потекшие строки. На коже ее рук проступили мурашки. – О господи… Это то, о чем я думаю? Стас кивнул. – Можно показать это твоему отцу, – предложил он. – Мало ли, вдруг он вспомнит почерк своей сестры? Чтобы уж точно убедить тебя, что эту записку она сама написала. Марьяна прочитала послание. – Это мой адрес, Пролетариата, восемь. А что за новосибирский адрес? – Сам не понимаю… Ну так что? Теперь ты мне веришь? – Не знаю. – Марьяна отдала листок. – Я хочу кое-что проверить. И у меня есть один способ. – Способ? – Кажется, улыбка непонимания возникла на лице Стаса сама собой. Он сложил листок и сунул в карман. Марьяна пронзительно посмотрела на Стаса, и что-то в ее взгляде его встревожило. – Я подготовилась, если что. – Она скомкала на коленях сумочку. – Как могла, так и подготовилась. С этими словами девушка расстегнула молнию на сумочке, вынула миниатюрное электрошоковое устройство и добавила с угрозой: – Если это твоя очередная тупая выходка, Платов, я тебе устрою судный день, понял? Несколько секунд Стас разглядывал устройство, потом – тонкие пальцы девушки, ее розовые ноготки и наконец перевел взгляд на лицо Марьяны. – Это что, для меня? – Он не мог в это поверить. – Ты шутишь? Марьяна не была настроена шутить. – Я тебя поджарю, если ты хоть пальцем меня тронешь. – Она покрутила устройство в руке. – Я его теперь всегда с собой ношу. Купила сразу после дружбы с тобой. – Мари, ты стукнулась обо что-то, да? Ему вдруг захотелось сбежать отсюда, чтобы не участвовать в этой нелепой сцене. Через пять лет Марьяна Михайлова явилась, чтобы обезвредить Стаса Платова. У нее точно не все в порядке с головой. Девушка поднялась и направилась к нему. Стас замер. «Да не может быть, чтобы она пустила в дело свое устройство, – подумал он. – Нет. Конечно же, нет. Она просто пугает». Но внутри все напряглось.