– Удзумаки? – Стас… Платов? – На Стаса смотрел Роберт Ульянов, друг детства, и, судя по замешательству, застывшему на его лице, он тоже испытывал смешанные чувства, от смущения до радости, и не мог поверить глазам. Ну, а когда поверил, кинулся к Стасу, стискивая его в медвежьих объятиях. – Платов, да ты вырос! Где твоя большая башка? А кудри? Куда ты все это дел, старик? Он хохотал и хлопал Стаса по спине огромной ручищей, потом приподнял, оторвав друга от асфальта. Стас кое-как высвободился из объятий Роберта, по силе напоминающих болевой захват, и оглядел его. Последний раз они виделись, когда им было по одиннадцать. Роберт изменился внешне, повзрослел, окреп, но так и остался тем самым парнем с прозвищем Удзумаки. Его улыбка, широченная, открытая, оголяющая не слишком ровные крупные зубы, никуда не делась. Как и ужимки, и скованные движения, и привычка тереть правую ладонь о ткань брюк на бедре. Перед внутренним взором Стаса пронеслось детство и то легендарное событие, принесшее хилому очкарику Ульянову его боевое прозвище. Когда Роберту было восемь, он свалился с крыши дядиного гаража прямо на спину. Как установили потом врачи, парень заработал трещину на правой лопатке и приличную гематому на затылке, но в тот момент Роберт с невозмутимым видом поднялся и пошел играть дальше. «Ни фига себе. Да ты Удзумаки!» – восхитился тогда один из ребят. Кто такой Удзумаки, поняли, конечно, не все, но это не помешало прозвищу прилипнуть. Роберту и самому льстило слышать в свой адрес «Эй, Удзумаки, ты с нами?» или «Удзумаки сегодня не в духе». Было что-то в этом имени грандиозное, масштабное и неуязвимое. Оно придавало мальчику сил. Стас порой думал, что именно прозвище помогло Роберту перенести все тяготы воспитательного процесса, что устроил ему дядя, заменив ему отца. Но сыном Роберт себя так и не почувствовал. Его дядя, грубоватый, неулыбчивый и требовательный, воспитывал племянника в спартанских условиях и признавал только силу. Стас частенько замечал на предплечьях друга лиловые синяки, и тогда прозвище казалось насмешкой над слабостью его хозяина. Но сегодня Роберт, как никто, походил на Удзумаки. Из тощего застенчивого мальчика он превратился в широкоплечего атлета. Да, очки он все еще носил, но не те, грузные и круглые, как телескопы, а аккуратные, почти незаметные, в тонкой оправе. Наверняка он все так же взъерошивал затылок пятерней, все так же любил широкие джинсы и все так же носил кожаную сумку-планшет через плечо… если полностью не изменился, конечно. Как-никак девять лет прошло, а за такое время жизнь любого человека может перевернуться с ног на голову. Чувство щемящей радости не собиралось покидать Стаса, но тут он вспомнил про Гул смерти. Марьяна все еще стояла у машины. – Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю. Роберт поиграл бровями. – Девушка твоя? – Нет. Знакомая. Пока шли до машины, друг, понизив голос, сказал: – Стас, со мной вчера такое случилось, не поверишь… – Поверю, – кивнул Стас. – Со мной «такое» случилось уже два раза. И третьего раза очень не хочется. Когда они подошли к Марьяне, он представил ей Роберта. – Роберт, но можно просто Роб. – Друг широко улыбнулся и легонько пожал девушке руку. В детстве он не пользовался успехом у противоположного пола, поэтому и не пытался засматриваться на девчонок, да и возрастом был еще слишком мал. Но сейчас, с такой внешностью, он легко мог обратить на себя внимание. – А «Колесо» работает? Как поживает дядя Сережа? – Стас и сам удивился, насколько доброжелательным тоном он это произнес. – Не знаю, мне все равно, – бросил Роб. – Я туда не заходил. И больше о «Колесе» ничего не сказал. «Не знаю, мне все равно» – и это пояснение от человека, который все свое детство считал «Колесо» средоточием ада на Земле. На лице друга появилась отчужденность, а вот ее Стас не ожидал совсем. Ощутив неприятную душевную горечь, он опустил глаза, вспоминая, как познакомился с Робертом в семилетнем возрасте на детской площадке в теткином дворе. Они были тогда маленькие и щуплые, такие смешные и любопытные, но при этом очень разные. Объединило их отчаяние. Соседи называли Стаса «тот нехороший мальчик», «хулиган из тридцатой квартиры», «черт кудрявый» и постоянно угрожали ему лагерем для несовершеннолетних преступников. Он был своенравным и отличался живым умом, но обращал ум явно не в то русло. Стас и сам не понял, когда это переросло в проблему, породив одиночество и желание наломать дров еще больше, не со зла, а от отчаяния. А вот Роберт был совсем другой. Добродушный, открытый, интеллигентный. Откуда взялась в нем эта недетская интеллигентность, для Стаса оставалось загадкой. Зато он точно знал, почему Роберт настолько смирный. Как оказалось, его смирение – выработанная годами защитная реакция. А вжимать голову в плечи его научил дядя Сережа. Точнее, Сергей Дмитриевич Ульянов, хозяин автомастерской «Колесо» на Ботаническом бульваре, взявший опеку над племянником после того, как его родители погибли под колесами «КамАЗа». Это случилось на трассе, в восьмидесяти километрах от Леногорска, когда они ехали в соседний Торжок. В тот день их старый «Форд Фокус» превратился в смятую груду металлолома. Выжил только Роберт, и для него все разом изменилось. Из единственного и любимого сына он превратился в «Эй, племянник!». Он прятал синяки, оставленные дядей, под мешковатыми свитерами и водолазками. Стас никогда не видел, чтобы летом, даже в жару, Роберт носил футболки, и ему понадобилось несколько дней наблюдений за другом, чтобы понять, в чем причина. – Ты зачем терпишь? – спросил тогда Стас. Роберт опустил глаза, но ответил четко и быстро (видно, он об этом часто думал): – Если узнают, что дядька меня бьет, его лишат опекунских прав, а меня сдадут в детдом. Родственников у меня больше нет. Только дядя. А в детдом я не хочу, я лучше потерплю. Девять лет осталось потерпеть. Роберт словно отбывал срок наказания, как несправедливо осужденный. Девять лет. Стас тогда разозлился на друга за его осторожность, но вопросы задавать перестал. Через год дядя Сережа в порыве родственной любви и в пьяном угаре сломал племяннику запястье. Вот тогда Стас не выдержал и предложил Роберту план обороны. Тот согласился: ему было десять, он носил имя Удзумаки и считал себя способным противостоять злу. Никаких взрослых, никаких горячих линий для подростков, никаких призывов о помощи – друзья решили все сделать сами. К тому же Стас помнил о страхе Роберта попасть в детдом, и этот страх он понимал, как никакой другой. Они продумали все до мелочей, а уже через месяц устроили расправу над дядей Сережей и его «Колесом». Физически-то дядя почти не пострадал (если не считать толчка в грудь от разъяренного клиента), а вот репутацию на рынке услуг автосервис потерял за неделю. Стас и Роберт не ограничились проколом шин, порчей кузова каждой из машин, стоящих на ремонте, и кражей автозапчастей, они устроили дяде Сереже настоящий буллинг в Интернете, такую атаку, что, казалось, нет в Леногорске ужаснее обслуживания, чем в «Колесе». А потом, когда Сергей Дмитриевич сидел пьяный на втором этаже своего автосервиса и мысленно хоронил бизнес, ему позвонили на сотовый. – Это только предупреждение, – рыкнул мужской скрипучий голос в трубку (на это ушла тысяча рублей, а текст Стас придумал лично). – Если хоть пальцем тронешь племянника, то кусок автохлама весом в тонну случайно упадет тебе на голову. Вряд ли ты при этом выживешь. Ты меня услышал, козел? – Че-о-о? – разозлился и встревожился пьяный дядя Сережа. Стас даже улыбнулся тогда, представив, как опухшая рожа домашнего тирана пошла пятнами. – У меня есть ключи от твоей квартиры, – продолжали угрожать ему. – Я знаю, что в семь утра ты выгуливаешь своего лабрадора Толика, потом выходишь курить на балкон восьмого этажа, а это очень высоко, заметь. Я знаю, на что у тебя аллергия, и могу устроить тебе знатный анафилактический шок. Я знаю все твои привычки, каждый метр твоего ежедневного маршрута, а летающие кирпичи с крыши никто не отменял. Теперь ты меня услышал, козел? Дядя Сережа недолго помолчал, а потом разразился красочной руганью, но его тут же перебили: – Значит, ты, козел, меня не услышал? После этих слов на блестящий, только что отремонтированный «Лексус», припаркованный у «Колеса», с крыши свалилась бочка, набитая запчастями. Грохот был такой, что уши заложило. – А теперь услышал? – спросили у дяди Сережи. – Ус… услы… да, – икнул он. Никто не ожидал, что пьяный Сергей Дмитриевич настолько испугается, что вызовет полицию. Назавтра Стаса Платова нашли и сопроводили в районный отдел, обвинив в краже, умышленном уничтожении и повреждении чужого имущества, а было ему тогда всего десять лет. После разговора с инспектором по делам несовершеннолетних отец вышел таким злым, что, казалось, у него шевелятся волосы на затылке. Мать осталась плакать дома, семье предстояло выплатить немалый ущерб. Ну, а в школе пошли новые слухи о похождениях Платова. Теперь с опаской на него косились не только ученики, но и учителя. Имя Роберта нигде не фигурировало. Стас заявил, что у него с Сергеем Ульяновым были личные счеты, а что это за счеты, он не пояснял. Сам же дядя Сережа запил по-черному, «Колесо» через пень-колоду продолжало работать. Роберта тиран больше не трогал, смотрел на племянника искоса и почти с ним не разговаривал. Но как-то в один из вечеров, напившись и уткнув локти в крышку кухонного стола, он высказал Роберту свои обиды, даже не заметив, что Стас находится за его спиной. – Я о тебе заботился, каждую копейку на тебя, мелкого ублюдка, тратил, а что взамен получил? – Дядя старался говорить грозно, даже пару раз стукнул по столу ладонью, после чего о бутылку звякнула стопка, а вилка с маринованным корнишоном сползла с края блюдца. Но как бы ни звенели столовые приборы, у дяди выходило лишь жалкое бормотание: – Как ты мне отплатил, я тебя спрашиваю? Притащил отморозка. Он же оп… опте… отпетый… отпетый преступник, ты видал, как этот сукин сын глазенками своими бешеными вращает? Видал? Представляешь, какой кусок дерьма из него вырастет? Я таких мразей печенкой чую, уж поверь. Не водись с ним. Это тебе не фуфло какое, а родной дядька совет дает, а он жизнь-то повидал. Поверь, поверь. Стасу было плевать на оскорбления алкаша-садиста, он наблюдал за реакцией друга, а тот почему-то отводил глаза и молчал. От обиды у Стаса будто щелкнуло в мозгу. Он как сумасшедший набросился на дядьку Роберта, навалился ему на спину и принялся колотить в бока. Мужчина кое-как сбросил с себя Стаса, надавал ему таких пощечин, что после этого еще час горело лицо и трещал череп, и выставил вон. Роберт при этом успел лишь побледнеть и покрыться потом – больше ничего. Он даже со стула не встал. Их дружба дала трещину. Роберт и правда стал опасаться Стаса, постепенно от него отдаляясь, ну а через год они с дядей переехали в другой район города. Редкие звонки и поздравления с днем рождения дружбой уже не считались. Постепенно прекратилось и формальное общение. Сейчас Стас смотрел на Роберта, осторожного, недоверчивого, немного нервного, и с горечью думал о том, что все проходит. И дружба, которую, казалось бы, не разлить водой, – тоже.