Совсем скоро, сидя на диване я пила из алюминиевой кружки сладкий горячий чай и откусывала чёрный хлеб из его рук. Он кормил меня словно ребёнка, кормил и улыбался, подбирая крошки с одеяла. Тогда я обратила внимание на его красивые руки с длинными пальцами, какие бывают у профессиональных пианистов, и аккуратно подстриженные чистые ногти. – Интересно, кто он по профессии? – подумала я, но спросить не решилась. Накормив, он нежно обтёр моё лицо и руки мокрым полотенцем, снял с меня обувь и уложил спать, накрыв большим толстым одеялом. А потом, ко мне пришёл он – мой сон. Опять камин, большой огонь и засыпая я слушаю сказку сидя на коленях у мужчины, чьи большие руки нежно обнимают меня. Лица я так и не увидела, а вот руки рассмотреть сумела. Они были очень большими, со сморщенной старческой кожей и толстыми короткими пальцами. – Кто ты? – спросила я и тут же проснулась. В комнате было светло, за окном шёл снег, а за дверью была слышна беготня и громкие разговоры. На столе я увидела тарелку, накрытую газетой, чайник и записку, написанную очень красивым почерком. «Машенька, доброе утро! Я на службе, вернусь вечером. Кушай всё, не стесняйся. Папа» На тарелке под газетой лежало несколько яиц, картошка в мундире и половинка чёрной буханки хлеба. Чайник оказался холодным, но как его разогреть, я не знала. Вдруг кто-то постучал в дверь. Испугавшись, я прыгнула на диван. Стук повторился, затем дверь открылась, и я увидела женщину. Коренастая, полная, с большой грудью, она что-то жевала, вытирая руки полотенцем. Молча оглядев меня, она расплылась в широкой улыбке и лукаво подмигнув, спросила грубоватым голосом. – Ну, проснулась? Ты что ль Сашкина дочь будешь? Ты Маша то? – Я Маша, здравствуйте. А вы кто? – Я то? Я тётя Поля, соседка ваша. Папаша твой попросил меня о тебе позаботиться. Бери чайник, кухню тебе покажу, ну и всё остальное, ванную, туалет. Тебе ж помыться надобно, в порядок себя привести, ну и всё такое. Мне почему-то сразу понравилась эта женщина. При внешней грубости и напористости, она показалась мне очень обаятельной и доброжелательной. Впоследствии, именно тётя Поля обучит меня всем житейским премудростям. Как зажигать керосинку, как готовить пищу, как мыть посуду и как стирать, ведь я ничего этого не умела. А сейчас, в день нашего знакомства, стоя спиной у двери ванной комнаты она отбивалась от желающих поскорее вышвырнуть меня оттуда. – Чего стучишь? Чего ломишься как медведь? – слышала я за дверью, – Обождать не в силах? Забыл, что ли, как сам первый раз в ванную зашёл и пропал там… Ты ж до этого воду только в колодце и видал, деревня. Иди пока отсель, невежа! В тот же день, познакомив меня с жильцами квартиры прямо на общей кухне, она громогласно заявила, что тот, кто посмеет меня обидеть, будет иметь дело лично с ней! По реакции и лицам этих людей было понятно, что тётя Поля обладает здесь не только уважением, но и определённой властью. Про наше житьё-бытьё в этой коммуналке можно рассказывать бесконечно. Всего хватало, и хорошего, и плохого, а уж каково мне было привыкать ко всему этому… Но несмотря ни на что я довольно успешно справлялась со всеми трудностями, принимая их как неотъемлемую часть новой жизни. Только вот душе моей не было покоя. Ведь если до недавнего времени я жила с мыслью, что являюсь круглой сиротой, то теперь, постепенно свыкаясь с появлением в моей жизни родного человека у меня возникла масса вопросов, на которые хотелось получить ответы. Но наши отношения с отцом складывались странным образом. Мы трудно привыкали друг к другу и в большей степени молчали, вступая в диалог только в случае острой необходимости. Я чувствовала, что появилась в его жизни так же неожиданно, как и он в моей, и что должно пройти какое-то время прежде, чем он сможет ответить на все мои вопросы. А пока, находясь целыми днями дома, я с упоением читала книги, коих, к счастью, было предостаточно, или училась под руководством тёти Поли управлять нашим маленьким хозяйством. День проходил незаметно, наступал вечер, и я ожидала прихода отца. Он был очень заботлив и редко приходил с пустыми руками. На нашем окне появились занавески, не новые, но вполне симпатичные. Китайская ширма и этажерка для книг, которые до этого лежали на полу. А ещё маленькая печка со смешным названием «буржуйка». Её огромная толстая труба выходила прямо в форточку. Так, довольно за короткий срок наша комнатка стала более похожей на человеческое жилище, и я полюбила её. Наконец настала весна. Помню, как впервые мы вышли на улицу вместе. Двумя годами ранее я обожала это время года, приносящее чувство обновления и облегчения. Кареты меняли на экипажи, скидывая тяжёлую зимнюю одежду горожане облачались в лёгкие весенние наряды. Город покрывался молодой зеленью, а на Неве трещал и ломался лёд. Но увиденное сейчас, повергло меня в шок! Да, капель, как и прежде барабанила по крышам, и яркое солнце освещало купола церквей, но вместо весёлых чистых ручейков вдоль дорог неслась отвратительная грязь. Воздух был наполнен не свежестью, а затхлостью. Толпы агрессивных солдат, грязных, не бритых, с песнями маршировали по городу, меся сапогами и лаптями омерзительную жижу. Кругом висели красные полотна, призывающие к победе чего-то, над чем-то… Куда подевалась величавая красота нашего города? Где красивые люди? Где кафе и магазины? Куда всё исчезло и почему? Видя изумление в моих глазах, отец тихо сказал. – Не удивляйся ничему моя девочка. Этот город стал другим, да и вся страна другою стала. Былое если и вернётся, то не скоро, поэтому учись скрывать свои эмоции, иначе беду накличешь, – и обняв меня за плечи улыбаясь добавил – Всё будет хорошо, главное ничего не бойся, я с тобой. Эти последние слова он сказал так уверенно и убедительно, что мне вдруг стало легко и спокойно. Окинув взглядом просторы окружающей нас набережной и вспомнив, как когда-то на прогулках по городу мы с девочками любили кидать снежки в полыньи, соревнуясь кто дальше, я собрала с чугунной ограды остатки снега и бросила далеко в воду. Отцу понравилась моя идея и громко смеясь от удовольствия, мы стали забавляться этой игрой. Вдруг, проходивший мимо нас мужчина замедлил шаг и остановившись окликнул отца. – Господин Лавров? Я заметила, как плечи отца вздрогнули, и он сильно побледнел. Затем, зыркнув на мужчину холодным колючим взглядом надвинул на глаза шапку и спокойно ответил. – Вы ошиблись гражданин. – Да-да, к-к-конечно, я-й-я ошибся. Прошу прощения, – заикаясь от волнения ответил мужчина и глядя себе под ноги, поторопился удалиться. Мне показалось, что они оба узнали друг друга, но почему-то не захотели в этом признаться. – Папа! Кто это был? – неожиданно вырвалось у меня. – Не знаю дочь. Гражданин обознался, случается. На свете не мало похожих людей, – ответил он и обняв меня поцеловал в лоб. Ему было приятно, что я назвала его папой. – Пойдём-ка домой моя хорошая, ты совсем озябла, да и я тоже. Кивнув в знак согласия я взяла его за руку, и мы направились в обратный путь. Вернувшись домой, первым делом отец растопил буржуйку и поставил на неё чайник. Сидя около печки, мы пили что-то похожее на чай и доедали пирожки с картошкой, которыми периодически нас угощала тётя Поля. Наблюдая за отцом мне показалось, что он хочет начать неизбежный разговор, только никак не может на него решиться. Держа кружку обеими руками, он нервно тарабанил по ней своими длинными пальцами. И тогда, я задала первый пришедший мне в голову вопрос. – Скажи, а на кого я похожа, на маму? Ведь с тобой мы совсем не похожи. Взглянув на меня, он опустил глаза и тихо ответил. – Я не знаю. – Что? Почему не знаешь? Как ты можешь этого не знать? – удивилась я. В этот момент у отца был странный вид, он был растерян и сильно взволнован. Я ждала ответа, а он нервничал, пытаясь подобрать нужные слова. Наконец глубоко вздохнув, он ответил. – К сожалению, я не могу сказать тебе даже того, на кого ты похожа. И как бы странно не звучало, но о твоём существовании я узнал совсем недавно, и опять-таки по чистой случайности. Всё дело в том, что я ничего не помню. Было уже за полночь, но бабуля была намерена выполнить своё обещание, рассказать начатую историю до конца. Подойдя к столу, она налила в чашку чая, развела в нём пару ложек малинового варенья и сев обратно к камину продолжила. – Далее я слушала отца так же, как ты сейчас меня, с замиранием сердца. А рассказал он мне следующее. Почти за год до того самого дня, когда между нами состоялся этот разговор, он очнулся на больничной койке. Первое что он увидел было лицо пожилого профессора, который поздравил его с «возвращением». Оказалось, что двумя неделями ранее, в бессознательном состоянии, отец был подброшен к дверям госпиталя. Он был кем-то сильно избит, на нём почти не было живого места, но особенно серьёзной оказалась травма головы, на столько серьёзной, что врачи не надеялись на его выздоровление даже после удачно проведённой операции. На удивление всем, отец всё же выжил. Однако не обошлось без осложнений. Следствием тяжелейшей травмы головы оказалась полная потеря памяти. Он не помнил ничего из своей прошлой жизни, только какие-то отрывки, которые ему никак не удавалось собрать воедино. С ним в палате, на соседней койке лежал перебинтованный с ног до головы парень. Это был сын тёти Поли, она приходила к нему каждый день, там они и познакомились. К сожалению, её сын умер. Женщина была убита горем, кроме сына у неё никого не было. Пребывание отца в госпитале подходило к концу, его готовили к выписке, но куда идти – он не знал. Тогда Тётя Поля предложила ему поселиться в комнате сына. Оба одинокие, они стали близкими людьми. Однажды придя в госпиталь на очередную перевязку, отец шёл по коридору, когда мимо него сестра милосердия провозила на коляске больного старика. Случайно взглянув на отца, старик узнал его. Именно этот человек и поведал ему, что он был женат, что его жена Катя умерла, притом очень давно, а дочь Маша, вроде как жива, и находится в приюте. Благодаря этому случаю отцу удалось разыскать меня и забрать из детского дома. Выслушав, я естественно завалила его вопросами, в ответ на которые слышала только одно – не знаю, не помню. И тогда я поделилась моими впечатлениями. – Я думаю, что ты не был ни рабочим, ни крестьянином, ни купцом, ни мещанином. Раз ты мой отец, то ты однозначно дворянских кровей. Если бы я была из другого сословия, то меня не поместили бы в тот приют. Посмотри какая у тебя фигура, ты высок и строен, тебе бы очень пошёл офицерский мундир. А какие у тебя красивые руки! Твоя речь, твоё поведение, всё говорит о том, что ты дворянин. За своё высказывание я была награждена лукавой доброй улыбкой, намекающей на то, что отец был бы рад согласиться с моим мнением, но… – А ты наблюдательная, – ответил он приятным бархатным голосом. – Может оно всё так и есть, да только не помню я своего роду-племени, и кем был в той прошлой жизни тоже не помню. Сейчас важно другое, и пожалуйста, прими это без возражения, ибо на то имеется серьёзная причина. Видишь ли, сейчас жизнь складывается таким образом, что стоит научиться скрывать свою принадлежность к любым прежним сословиям. – Но почему, почему мы должны скрывать своё происхождение? – выпалила я негодуя. – Кому и чем могут принести вред образованные интеллигентные люди? Во время пересказа этой сцены из своей жизни бабуля была на столько эмоциональна, что аж закашлялась, почему была вынуждена сделать небольшую паузу. Подав ей стакан воды Волжанов терпеливо ждал, когда она снова заговорит. А затем, изнемогая от любопытства поторопился спросить. – Не сомневаюсь, что твоему отцу удалось убедить тебя. Не просто скрывать столько лет истинное происхождение, когда за глаза тебя называют аристократкой. И всё-таки, что он тебе тогда сказал? – Сказал, что царя батюшки уж боле нет, а посему все прежние сословия и чины отменены. Что власть перешла в руки рабочих и крестьян, которые смертельно ненавидят в первую очередь дворян, считая их своим классовым врагом и эксплуататором. Взяв власть в свои руки, эти люди решили первым делом разрушить до основания «старый мир», построив взамен свой новый. Мир, где не будет ни бедных, ни богатых, где все будут равны и счастливы! Отец говорил с такой ироничной помпезностью, что я не смогла удержаться от смеха. – Но это же невозможно! – Почему ты так думаешь? – спросил он. – А вот они думают иначе. – Да потому как по своей природе все люди разные. Одни умны – другие глупы, одни талантливы и трудолюбивы – другие бездарны и ленивы. И потом, разве в равенстве заключается счастье? – Умница ты моя, – сказал отец, поцеловав меня в голову. -Ты вот девчонка совсем, а понимаешь это, а вот они нет. Может и поймут когда-нибудь, но не сейчас. Человеку свойственно мечтать и верить в лучшее. Вот они и мечтают о светлом будущем… – И как же мы будем жить среди этих людей? – прижавшись к отцу, грустно спросила я. – Хорошо будем жить! И среди этих людей не мало добропорядочных. Главное, что у меня есть работа. Как говориться – в жизни всё может пригодиться! Хоть тут повезло. Почерк у меня красивый, благодаря чему я получил работу в архиве госпиталя. А в следствии тяжёлой травмы головы мне дали инвалидность, освобождающую от службы в армии. Пройдёт время, дай Бог всё как-нибудь наладится. Учиться пойдёшь, работать станешь, замуж выйдешь, ну и так далее… И потом, доктор уверяет, что память может ко мне вернуться, такие случаи в его практике бывали. Нужно терпение и время. Так что жизнь продолжается. Теперь у меня есть ты, и ты – моё всё! Мы поняли друг друга и больше не возвращались к этой теме. – Теперь понятно в кого ты такая мудрая, – сказал Волжанов, пересев в кресло у камина напротив бабули. – Да-да…, – с грустью вздохнув сказала Маша и продолжила. – То время было очень трудным, война, разруха, голод, но для нас оно было счастливым. Я была безмерно благодарна отцу за то, что он смог меня найти. От одной мысли, что этого могло не произойти, меня охватывал ужас. У нас оказалось много общего. Нам нравились одни и те же писатели и поэты, мы оба обожали Шаляпина и классическую музыку. Я полюбила отца всей душой, всем сердцем, и с его стороны я чувствовала тоже самое. К сожалению, наше семейное счастье было не долгим. Примерно через год самочувствие отца резко ухудшилось. Его стали мучить сильные головные боли, он стонал по ночам, а утром поднимался с налитыми кровью глазами. Он уже не мог работать как прежде, так как зрение ухудшалось с каждым днём. Я стала искать работу, но тщетно. Понимая наше безысходное положение, тёте Поле удалось устроить меня разнорабочей в столовую Путиловского завода, где она работала поваром. Обстоятельства заставили меня забыть про гордыню, про то, что на самом деле я когда-то готовилась совсем к другой жизни. Теперь с утра до вечера я мыла за рабочими посуду, вытирала столы, мыла полы, выносила мусор и чистила мёрзлую картошку, а после работы мчалась домой к отцу. Опять-таки, спасибо тёте Поле, ухаживавшей за ним в моё отсутствие. Самочувствие отца становилось временами то лучше, то хуже. Надо сказать, что этот человек обладал огромной силой воли. Испытывая страшные головные боли, он не позволял себе падать духом и раскисать, живя надеждой на выздоровление. Но, к сожалению, прогноз врачей оказался не утешительным. Медицина была бессильна чем-либо помочь и его дни были сочтены. Меня убивало чувство беспомощности. Веря в чудеса и отгоняя дурные мысли, я молила Бога о выздоровлении самого дорогого мне человека. Стараясь держаться как можно бодрее и оптимистичнее дома, я заливалась слезами на работе, делая вид что это от горячего пара, разъедающего глаза. Невыносимым для меня было ещё и то, что я ежедневно сталкивалась с хамством тамошних рабочих. Постоянно являясь объектом их внимания, они изводили меня пошлыми шутками и бесконечными приставаниями. Держась гордо и неприступно, я всеми силами старалась не обращать внимания на их гадкие выходки. О-о-о, как это их раздражало и злило, ты себе представить не можешь. И всё-таки, один человек удостоился моего внимания. Попадая в поле моего зрения, он краснел и тут же исчезал. Каждый день после работы, этот молодой симпатичный парень, молча шёл за мной до самого дома. Так продолжалось довольно долго. Но однажды я набралась смелости и резко обернувшись к провожатому заявила. – Cударь! – не на шутку испугавшись за это слово я попыталась исправиться, – Гражданин, т-т-товарищ… Доколе это будет продолжаться? По какому праву вы преследуете меня? Парень опешил от такого обращения, но в ответ не нахамил, и не стал приставать, чего я боялась больше всего. Вежливо, но настойчиво, он попросил выслушать его. Оказалось, что несколько заводских парней сговорились проучить гордую и неприступную посудомойку. Узнав об этом, он решил уберечь её от этих хулиганов, поэтому и стал каждый день провожать до дома. Я была приятно удивлена такому благородному поступку, и поблагодарив его, мы расстались друзьями. С того дня, как и прежде, он каждый день провожал меня до дома, но шли мы уже рядом, рассказывая по очереди о себе. Помня наказ отца, скрывать своё происхождение, без лишних подробностей я сказала, что с малых лет как сирота воспитывалась в приюте, и только чуть больше года тому назад обрела отца, ставшего для меня единственным родным человеком. Рассказала о его болезни, и о том, что всеми силами пытаюсь ему помочь. Ну а Коля, так звали этого молодого рабочего, оказался деревенским парнем, влюблённым в паровоз. Историю единственной бабулиной любви Волжанов знал наизусть, однако напоминать ей об этом не стал. Сейчас эта история звучала немного по-другому, нежели раньше, и как-то по-особенному проникновенно. – Да, да, представляешь, он так и сказал, люблю мол паровозы. Впервые увидев эту армаду железа будучи ещё юнцом, у него появилась мечта стать тем, кто делает эти самые паровозы. Было необычно слышать, что он хотел их именно делать, а не водить, о чём мечтало большинство мальчишек. Попав на завод, из простого рабочего он за короткий срок стал помощником мастера. – Толковый ты парень, учиться тебе надо, а там глядишь, и инженером бы стал, – слышал он неоднократно в свой адрес. Поверив в то, что это действительно возможно, Коля решил обязательно пойти учиться, чтобы стать инженером. Семья у него оказалась не маленькой, мать с отцом, два старших брата, и ещё множество родственников. Все они так и проживали в деревне, только братья где-то воевали. При всём своём богатырском телосложении он был добр, покладист и очень внимателен ко мне. По его просьбе я приносила ему книги, которые он просто «глотал», а затем нисколько не стесняясь спрашивал о том, что ему было не понятно. Занимаясь самообразованием, этот полуграмотный деревенский парень настойчиво шёл к своей цели. В отличии от него, я не могла себе позволить ни мечтать, ни даже думать о чём-либо другом, кроме как о выздоровлении отца. Спустя три месяца Коля признался, что я ему очень нравлюсь и даже больше… Он говорил, стараясь описать свои чувства самыми красивыми словами. Его признание стало для меня полной неожиданностью. Я ответила, что испытываю к нему большую симпатию, но пока кроме дружбы обещать ничего не могу, поскольку сейчас не то время, когда бы я могла дать волю своим чувствам. Он не обиделся, он всё понял и заверил, что в любой момент я могу рассчитывать на его помощь. После разговора с Колей я бежала вверх по лестнице, не чувствуя под собой ног. Я была счастлива! Сегодня первый раз в жизни мне признались в любви! И пусть это случилось не на великосветском балу, как мечталось, а на улице у грязного подъезда, но всё равно это было прекрасно! В следующее мгновение с лица бабули сошла умилённая улыбка, её взгляд поник и сильно сосредоточившись глядя куда-то в сторону, она продолжила. – В коридоре нашей квартиры я столкнулась с тётей Полей. Крепко обняв меня, она сказала сквозь слёзы. – Иди девочка, иди скорей к нему, плох он. Всё одно талдычит, боится не успеть тебе что-то рассказать. Ты держись милая, – и вытирая заплаканное лицо подолом фартука, она зашла в свою комнату. Я не могла сдвинуться с места. Ноги окаменели, руки задрожали, в горле встал ком. С трудом дойдя до двери я не решалась войти, так и простояла какое-то время держась за ручку. Голова кружилась, мысли путались, мне было страшно. Наконец совладав с собой, я открыла дверь и вошла. Отец лежал на диване c закрытыми глазами. Я присела рядом и услышав его дыхание немного успокоилась, он спал. Не сводя с него глаз, я вдруг заметила, как он сильно помолодел, но от чего, поняла не сразу. Оказалось, он сбрил бороду, и теперь, на чисто выбритом лице стал виден огромный шрам. Бордовой широкой лентой он шёл от подбородка к правому виску, теряясь в гуще поседевших волос. Стало понятно, почему отец отказывался сбривать бороду.