– Ты ведь все еще здесь? – Конечно, госпожа Ноно. Совершенно нелепая ситуация… «Невидимость здесь ни при чем, – твердо сказала себе госпожа Ноно. – Просто… она умеет становиться незаметной. Эта девчонка… Она… Но с кем я…» Управительница перевела дыхание и сосредоточилась. Именно на такой случай она составила памятную записку, которую прикрепила к личному делу девочки. «Ты разговариваешь со Сьюзен Сто Гелитской, – прочитала госпожа Ноно. – Постарайся не забыть об этом». – Сьюзен? – наконец отважилась позвать она. – Да, госпожа Ноно? Сосредоточившись, госпожа Ноно снова увидела сидящую перед ней Сьюзен. А приложив еще немножко усилий, она даже услышала голос девочки. Тут главное было избавиться от навязчивого впечатления, что она, госпожа Ноно, в кабинете одна. – Боюсь, у госпожи Гурец и госпожи Греггс есть к тебе ряд претензий, – с трудом выдавила она. – Я посещаю все занятия, госпожа Ноно. – Наверное, так. Госпожа Изменна и госпожа Штамп говорят, что ты не пропускаешь ни одного их урока. По этому поводу в учительской не раз вспыхивали споры. – А все потому, что тебе нравятся логика и математика и не нравятся уроки по языку и истории? Госпожа Ноно снова попыталась взять себя в руки. Девочка никак не могла покинуть кабинет. Чуточку воображения, и… – Не знаю, госпожа Ноно, – раздался едва слышный голос. – Сьюзен, ты меня крайне огорчаешь. Ведь… Госпожа Ноно замолчала, потом оглядела кабинет, бросила взгляд на записку, прикрепленную к пачке бумаг, вроде бы даже прочла ее, после чего, мгновение поколебавшись, скомкала листок бумаги и бросила в корзину для мусора. Взяв со стола ручку, госпожа Ноно некоторое время смотрела в пустоту, а затем занялась проверкой школьных счетов. Вежливо выждав некоторое время, Сьюзен тихонько выскользнула из кабинета. Определенные события должны происходить раньше других. Боги играют судьбами людей, но сначала нужно расставить на доске все фигуры и найти кости. В маленьком гористом государстве Лламедос шел дождь. В Лламедосе всегда шел дождь. Дождь был основной статьей экспорта Лламедоса. Тут даже располагались знаменитые дождевые рудники. Дион сидел под вечнозеленым деревом скорее по привычке, нежели в надежде укрыться от дождя. Вода капала с иголок, ручейками стекала по ветвям – дерево служило своего рода концентратором влаги. Иногда на голову начинающего барда шлепались целые комья дождя. Ему было восемнадцать, он был исключительно талантлив и совершенно не знал, что делать со своей жизнью. Он настроил арфу, свою новую прекрасную арфу, и сейчас смотрел на дождь, капли которого стекали по его щекам, смешиваясь со слезами. Боги обожают таких персонажей. Говорят, боги, желая уничтожить человека, сначала лишают его разума. На самом же деле боги вручают такому человеку некое подобие шашки с дымящимся фитилем и надписью «Динамитная компания Акме». Так гораздо интереснее и значительно быстрее. Сьюзен слонялась по воняющим хлоркой коридорам. Ее не особо беспокоило, что подумает госпожа Ноно. Ее никогда не беспокоило, что думают другие. Сьюзен сама не знала, как так выходит, что люди забывают о ней, стоит ей того пожелать. А на ее вопросы никто не отвечал, почему-то все очень смущались, когда она затрагивала эту тему. Некоторые учителя словно не видели ее. И Сьюзен это вполне устраивало. Обычно она брала с собой в класс книгу и спокойно читала, пока другие ученики изучали основные статьи клатчского экспорта. Арфа была поистине прекрасной. Таким инструментом мог бы гордиться любой мастер: ничего не отнимешь, ничего не прибавишь – в общем, настоящий шедевр. Человек, создавший его, не утруждал себя всякими завитушками и позолотой, и правильно: на этой арфе любые украшения выглядели бы кощунственными. А еще арфа была новой – достаточно необычный факт, ведь в основном арфы были старыми. Старыми не в том смысле, что с инструментами плохо обращались, нет, просто… Иногда нужно заменить корпус или гриф, натянуть новые струны, ничего страшного, но сама арфа от этого не молодеет. Опытные барды утверждают, что чем старше арфа, тем лучше, однако старики вечно говорят что-нибудь подобное. Дион щипнул струну. Нота повисла в воздухе и медленно стихла. Арфа была новенькой, блестящей, но звенела как колокольчик. А как она будет звучать, скажем, лет этак через сто?! Чепуха все это, сказал отец. В земле наше будущее, а не в каких-то там нотах. И это было лишь началом… Потом он сказал еще что-то, а потом Дион что-то сказал, и мир вдруг изменился, стал новым, неприятным, потому что сказанные слова обратно не воротишь. «Ты ничего не понимаешь! – сказал Дион. – Старый дурак! Я посвящу свою жизнь музыке! И очень скоро люди заговорят обо мне как о величайшем музыканте всех времен!» Глупые слова… Как будто настоящего барда заботит мнение других людей. Нет, судить его могут только те, кто всю жизнь слушает музыку, живет ею, то есть другие барды. Но тем не менее слова были произнесены. А если слова произнести с нужным чувством и богам в этот самый момент нечем больше заняться, то вселенная может вдруг измениться соответственно твоей воле. Слова имеют власть над миром. Будь осторожен в своих желаниях, ведь неизвестно, кто может их услышать. Или что. А вдруг нечто, плывущее по вселенной, услышит слова, сказанные в нужный момент не тем человеком, и решит сменить свой курс?.. Далеко-далеко, в суматошном Анк-Морпорке, по голой стене пробежали искры, и… …Возникла лавка. Лавка старых музыкальных инструментов. И никто не заметил ее появления. Всем казалось, что она была тут всегда. Смерть сидел и смотрел в пустоту, подперев костлявый подбородок руками. Альберт на цыпочках, стараясь не шуметь, приблизился к хозяину. В особо созерцательные моменты, а сейчас был именно такой момент, Смерть не переставал удивляться поведению своего слуги. «ОСОБЕННО УЧИТЫВАЯ РАЗМЕРЫ КОМНАТЫ…» – добавил он про себя. …Которая была бесконечной – ну, или настолько бесконечной, что ее размеры теряли значение. На самом деле кабинет был площадью в милю. Честно говоря, неплохие результаты для комнаты. Обычные люди называют такое бесконечностью. Создавая свой дом, Смерть кое-что напутал. Временем и пространством нужно управлять, а не подчиняться им. Так что внутренние размеры были заданы с размахом. Он забыл сделать дом больше снаружи, чем внутри. То же самое с садом. Изучив данные вопросы несколько внимательнее, Смерть отчасти начал понимать роль, которую люди придавали цветам в отношении таких концепций, как, допустим, розы. Тем не менее он создал их черными. Ему вообще нравился черный цвет. Прекрасно гармонирует со всеми цветами. Рано или поздно он идет всем. Но все известные ему люди, а таковых было немного, как-то странно реагировали на невообразимые размеры комнат – они их просто не замечали. Взять, к примеру, Альберта. Открылась огромная дверь, вошел Альберт, осторожно неся чашку на блюдце… …И в следующее мгновение оказался у края относительно небольшого ковра, окружавшего письменный стол Смерти. Смерть уже отчаялся понять, каким образом Альберт так быстро пересекает разделяющее их пространство, как вдруг до него дошло, что для его слуги этого пространства просто не существует… – Я принес настой ромашки, хозяин, – сказал Альберт. – ГМ-М? – Хозяин? – ИЗВИНИ. ЗАДУМАЛСЯ. ЧТО ТЫ СКАЗАЛ? – Настой ромашки. – Я ДУМАЛ, РОМАШКУ ДОБАВЛЯЮТ В МЫЛО. – Можно добавить в мыло, можно в чай, хозяин, – сказал Альберт. Он встревоженно посмотрел на своего господина. Альберт неодобрительно относился ко всяким созерцательным настроениям. Размышления вообще ни к чему хорошему не приводят, а размышления Смерти – тем более. – КАКОЙ ПОЛЕЗНЫЙ ЦВЕТОК. ОЧИЩАЕТ СНАРУЖИ, ОЧИЩАЕТ ИЗНУТРИ. Смерть снова опустил подбородок на ладони. – Хозяин? – немного погодя окликнул Альберт. – ГМ? – Он остынет, хозяин. – АЛЬБЕРТ… – Да, хозяин?