Оперативники по секрету мне сказали, что начался их разговор в другой тональности: задержанный рассказывал про умышленное убийство всех членов соседской семьи, после которого он стал хозяином в трехкомнатной сталинской квартире; и только к приезду следователя этот рассказ чудесным образом трансформировался и спасение ребенка и самооборону. Это нас не удивило: такое бывало часто, человеку свойственно приукрашивать свои поступки, особенно если речь идет об уголовной ответственности. Меня лично удивило другое: молодцу было двадцать семь лет, он был высок, хорош собой, образован — но женат никогда не был, подруги (ни временной, ни постоянной) не имел, женских имен не упоминал, и, по словам знакомых, в его комнате полгода жил с ним вместе его дружок, ранее судимый за разбой. Выйдя с оперативником в коридор, я поинтересовалась, все ли в порядке у задержанного с сексуальной ориентацией. Оказалось, что не все в порядке, ориентация нетрадиционная. Это обстоятельство мы со следователем держали в уме во время дальнейшей работы по делу. Не выявив ни малейших признаков давления на подозреваемого со стороны милиции, мы арестовали Аскольдова. Следователь потратил несколько дней на то, чтобы убедить его показать нам место сокрытия трупов, и две недели на поездки вместе с Аскольдовым в область, где тот упорно водил за нос следственную группу: вроде здесь, а может, и в другом месте, а сегодня у меня нет настроения показывать, а вчера следователь косо на меня посмотрел, поэтому контакт нарушен и т. п. Следователь, несколько экспертов, понятые и конвой терпеливо ездили по области, дожидаясь, пока клиент соизволит показать захоронение, поскольку без трупов продолжение расследования представлялось проблематичным. Наконец, после двухнедельных мытарств, следственная группа в месте, указанном подозреваемым, откопала три полуразложившихся тела. И даже при беглом осмотре прямо там в лесу стало ясно, что восьмилетний ребенок и его отец незадолго до смерти подвергались гомосексуальному насилию; а у женщины действительно имелось огнестрельное ранение головы, но получить его в результате непроизвольного выстрела, при условии, что оружие находилось у нее в руке, она вряд ли могла: входное отверстие располагалось на затылке, под линией роста волос. Допросив мать Аскольдова, следователь узнал, что ребенком Аскольдов был необычно жесток; уже в семилетием возрасте он мучил дворовых животных и обожал смотреть по телевизору сцены пыток в фашистских концлагерях, в связи с чем был отведен родителями к психиатру и длительное время находился под наблюдением специалиста. Мать призналась, что сама боялась своего сына, даже когда он был еще мальчиком. Аскольдову была назначена психиатрическая экспертиза, которая, несмотря на прогнозы следователя, признала его абсолютно вменяемым. Согласитесь, что дело приобрело новую окраску. Но если бы мы знали, какой сюжетный поворот нас ожидает в дальнейшем! Пустующая квартира в сталинском доме, один из жильцов которой отныне находился в следственном изоляторе, а трое — в морге, была опечатана. И примерно через месяц матери Аскольдова что-то понадобилось там взять. Вместе с участковым они пришли в квартиру, сняли печати, и в холодильнике на кухне обнаружили труп сестры Аскольдова. Если бы мы не были уверены, что Аскольдов находится в следственном изоляторе, мы бы вменили ему в вину еще одно убийство. Но на момент наступления смерти женщины Аскольдов, вне всякого сомнения, уже почти месяц находился за надежными запорами. А вскоре оперативники принесли на хвосте известие о том, что сестру Аскольдова убил на почве личных неприязненных отношений ее муж, Дрынов. И не нашел лучше места для сокрытия трупа, чем пустующая квартира ее братца, здраво рассудив, что там еще долго никто не появится; аккуратно снял бумажные наклейки, затащил в квартиру труп, запихал его в холодильник и снова прилепил на дверь бумажки с печатью прокуратуры. Вот Дрынов-то оказался стопроцентным психом. Его стали активно искать, но он прятался. И регулярно звонил следователю в прокуратуру, цветисто расписывая тому, каким пыткам хотел бы его подвергнуть. Следователь бесился, требовал, чтобы оперативники срочно нашли Дрынова, но тот был неуловим и так быстро выкрикивал угрозы, бросая после этого трубку, что и по телефону засечь его было невозможно. И вот наконец Дрынов позвонил в прокуратуру с очередной порцией оскорблений и угроз, и увлекся настолько, что монолог его длился больше сорока минут. За это время следователь успел связаться с другого телефона с дежурной частью милиции, установить адрес, откуда имел место звонок, и отправить туда дежурную группу. Дрынов еще брызгал слюной в телефонную трубку, когда опера сломали дверь его пристанища. Выяснилось, что все это время скрывавшийся Дрынов жил у своего знакомого, попа-расстриги. Повязали их обоих, и когда везли в милицию, поп сквозь дремучую бороду мрачно вопрошал: «Что за иуда нас продал?!» В итоге один из членов этой выдающейся семьи — Аскольдов — был признан виновным в тройном убийстве и приговорен к длительному сроку лишения свободы. Психиатры сочли, что его немыслимая жестокость, проявившаяся еще в детском возрасте, не достигла степени психического заболевания, которое освободило бы его от уголовной ответственности. А вот Дрынов был отправлен на принудительное лечение. А матушка Аскольдова до сих пор обивает пороги присутственных мест, доказывая, что все это дело — грандиозная провокация и в отношении ее сына, и в отношении зятя. Их, дескать, подставили, трупы подложили, и заставили признаться в том, чего они не совершали. В связи с чем я подсознательно ожидаю появления где-нибудь еще одного трупа. БЕЗ ВЕСТИ Поиск пропавших без вести — это, наверное, самое трудное в розыскной практике. Найти бесследно исчезнувшего законопослушного человека даже сложнее, чем схватить беглого уголовника. Юристы-практики знают, что большой процент таких «потеряшек» — это на самом деле скрытые убийства, и распутывать подобные преступления очень трудно. Несмотря на то что существует много научных рекомендаций по расследованию «убийств без трупа», дела таких категорий обычно в суд не направляются. Если есть все основания полагать, что N убил М, но трупа М не найдено, то дело судебной перспективы не имеет. Некоторая логика в этом присутствует. Юристы — народ сомневающийся — нет трупа, который можно исследовать — значит, нельзя с уверенностью сказать, что имело место убийство. Бывает, некто искренне полагает, что убил другого человека, а смерть оказывается некриминальной. Я уже рассказывала про парня, который в ссоре схватил за горло отчима. Тот испустил дух, а парень опомнился и пошел заявлять в милицию, что задушил человека. Но экспертиза установила, что отчим скончался от острой сердечной недостаточности. То же относится и к расследованию убийств людей, пропавших без вести. Все юристы знают байку про мужчину, у которого пропала жена. Накануне ее исчезновения соседи слышали в их доме шум скандала. На полу обнаружили замытую кровь, по группе принадлежавшую хозяйке. Так набралось много косвенных улик, и мужчину осудили на десять лет за убийство. Отсидев их от звонка до звонка, бедолага вскоре в курортном городке встретил свою супругу, живую и невредимую. Оказалось, что она тогда просто сбежала с любовником. Справедливо полагая, что в его сидении «ни за что» есть и ее вина, мужчина... убил бывшую благоверную. На этот раз — по-настоящему. Теперь труп был налицо, и убийца — тоже. В задачке спрашивалось, можно ли осудить мужчину за убийство жены, раз он уже отсидел десять лет за совершение именно этого преступления? Поэтому дела, возбужденные по признакам совершения умышленных убийств в связи с пропажей человека, следователи, как правило, не любят. Слишком часто выясняется, что на самом деле искомый скрывается от кого-то, а родственники уже забили тревогу. С другой стороны, может, он и вправду убит. Только труп спрятан так, что его потом не может найти и сам убийца. А прокуроры, возбуждая такие дела, порой просто перестраховываются. Раз те, кто заявил об исчезновении человека, жалуются на плохую работу сыщиков, возбудим-ка мы дело и проведем следственные действия, чтобы никого не упрекали в халатности. А следователю, и без того заваленному делами с реальными, а не мифическими убийствами, лишний «глухарь» с призрачной судебной перспективой — как нож острый. Много лет назад я проявила принципиальность, получив в производство такое уголовное дело. Его прислали из городской прокуратуры после очередного указания партии и правительства о более внимательном отношении к розыску лиц, пропавших без вести. Как правило, после подобных накачек наблюдался всплеск уголовных дел, возбужденных по признакам убийства на основании заявлений о пропаже кого-то без вести. Потом волна затихала. Прокурор поручил мне дело третьего января, в первый рабочий день после Нового года. В папке имелось ровно три страницы. Первая — это постановление о возбуждении дела по признакам умышленного убийства. Вторая — заявление гражданки Искенен Ирины Ивановны, бабушки Игоря Искенена, датированное 28 декабря. Где было написано, что ее внук месяц назад забежал к ней, взял рюкзак, свитер, опустошил холодильник, побросав в рюкзак шпроты и «завтраки туриста», после чего она его больше не видела. И из этого делался вывод, что внука, наверное, убили, поскольку иначе он дал бы о себе знать. А третий листочек в деле представлял собой сопроводительную от грозного начальника, предписывавшую принять активные меры к установлению лиц, по мнению заявительницы, убивших ее внука. Я возмутилась. В законе, вообще-то, сказано, что уголовное дело возбуждается при наличии к тому достаточных оснований. А из дела никаких оснований считать, что Игорь Искенен мог быть убит, не усматривалось. Наоборот, его уход от бабушки с рюкзаком, набитым провизией, означал, что он как раз собирается куда-то надолго исчезнуть, но по собственной воле. А когда я посетила отделение милиции, на территории которого Игорек был прописан, то первое, что увидела, войдя в дежурную часть, был плакат из серии «Их разыскивает милиция» с добрым лицом Игоря Искенена на нем. Под фотографией сообщалось, что данного гражданина активно ищут за совершение ряда квартирных краж. Вот вам и мотив ухода Игорька из дома. Вот и основания прятаться, не сообщая о своем местонахождении даже любимой бабушке. Вероятно, именно поэтому бабулька не пошла с заявлением об исчезновении внука в родную милицию, а обратилась сразу в городскую прокуратуру. Кипя негодованием в адрес зонального прокурора, пошедшего на поводу у бабушки, несомненно, прекрасно знавшей о подвигах внучка, я без всяких угрызений совести подшила в дело четвертый листочек: постановление о прекращении уголовного дела за отсутствием события преступления. И забыла про Игоря Искенена как про дурной сон. На расследование у меня ушел ровно один день. Дело я прекратила четвертого января. И надо же, какая ирония судьбы! Через много лет, занимаясь диссертацией и обобщая в архиве горсуда судебную практику, я открыли одно из уголовных дел, и мой глаз зацепился за знакомую фамилию. Уголовное дело было возбуждено по факту убийства Игоря Искенена... Листая страницы архивного дела, я вспоминала заявление его бабушки. Игорь действительно тогда бежал из дома, опасаясь ареста за кражи. Ушел он вместе со своими подельниками — парнем и девицей. Которая, кстати, была организатором преступной группы. Шайка некоторое время скрывалась на квартире у знакомых. Вздрагивая при виде любого милиционера, они давно перестали выходить на улицу — безвылазно сидели дома. А для молоденького пацана это довольно тяжкое испытание. Телевизора в «хате» не было, компьютерных игр тогда не знали, читать они не приохотились, пить особо не пили, и на третьей неделе заточения стал зреть бунт. Искенен, изнывая в четырех стенах, предложил пойти и сдаться в милицию. Атаманша сначала подняла его на смех, но когда он стал настаивать, приводя довольно разумные доводы, к которым начал прислушиваться и второй парень, девица испугалась. На ее совести имелись не только квартирные кражи, но и разбойные нападения. О чем знали подельники. Если они пойдут в милицию и начнут все это рассказывать, ее судьба незавидна. Или ее сразу арестуют, или ей всю жизнь придется провести на нелегальном положении. И она принялась лихорадочно искать способы заткнуть Игорю рот. Для начала соблазнила третьего участника их группы (до этого речь о сексе внутри группы не шла — девица была постарше ребят, и с этой точки зрения они ее не интересовали, а парни просто робели перед атаманшей). Соблазненный почувствовал себя на седьмом небе. Помимо того, что это было все-таки развлечение в их тоскливом существовании, его грело еще и осознание своей избранности. Особенно на фоне того, что Игорь был куда привлекательней, и избранника удивляло, почему именно он был осчастливлен Прекрасной Дамой. А дальше атаманша, в лучших традициях Миледи, стала умело разжигать вражду между своими подельниками. Она открыто флиртовала с Искененом, a когда ее избранник выговаривал ей за это, ловко переводила стрелки на Игоря — мол, это он на самом деле строит ей глазки и мечтает отбить ее у любовника. Так, потихоньку и довела парня до белого каления. Постоянно видя перед собой ненавистное лицо соперника, да еще сознавая, что проигрывает на его фоне, ревнивец в конце концов сам предложил девице избавиться от Игоря. Ночью, дождавшись, пока Искенен уснет, «сладкая парочка» зарубила его топором, найденным в кладовке квартиры. И рванула оттуда — моталась по области, где и была задержана. Поскольку хозяин квартиры, обнаружив труп, решил, что «так они не договаривались», и побежал в милицию с подробным описанием беглецов. Девицу и парня осудили, но мне долго не давало покоя роковое совпадение в датах. Убийство произошло 28 декабря — именно в тот день, когда бабушка Игоря пришла с заявлением в прокуратуру. А труп обнаружили четвертого января — как раз тогда, когда я прекратила дело об убийстве Игоря Искенена. ЭВРИСТИКА Этот случай любят рассказывать преподаватели на юридическом факультете, чтобы проиллюстрировать, что не всегда преступление можно раскрыть с помощью криминалистики и формальной логики. Легенда гласит, что когда-то Архимед, сидя в ванне, крикнул: «Эврика!» — и положил начало эвристике, решению задачи с помощью озарения. Очень давно одному молодому следователю, выпускнику юрфака, досталось дело об убийстве богатой пожилой дамы. Убийство явно было совершено с целью ограбления, а из квартиры потерпевшей было что выносить. И именно поэтому дверь потерпевшая открывала далеко не всем. Во-первых, без предварительного звонка по телефону даже друзья к ней в квартиру попасть не могли. И не факт, что после телефонного уведомления потерпевшая соглашалась их принять. Всякие почтальоны, молочники и сантехники и вовсе не имели никаких шансов. Для решения хозяйственных вопросов у мадам имелась компаньонка, или экономка, или домоправительница — как угодно; тридцатилетняя женщина по имени Оля. Так вот, работники жилконторы и разносчики газет могли войти в квартиру только в сопровождении Оли. Сама мадам практически не выходила из дому, выманить ее было невозможно никакими коврижками. В общем, она являла собой образец безопасного, с криминологической точки зрения, поведения. Хотя вообще-то богатые старухи отличаются полной непредсказуемостью; криминальная практика Петербурга знает случай, когда вдова известного академика, чья квартира была буквально набита антиквариатом, завещанным Эрмитажу, которая пила и ела с золота в прямом смысле этого слова, — купилась на дармовой кулек с гуманитарной помощью и открыла свои тройные двери с гаражными замками аферистам, пропевшим с лестницы о том, что они принесли ей из жилконторы банку сухого молока и пакет гречки. А как только она двери открыла, ее стукнули по кумполу и вынесли весь антиквариат... Но наша мадам была не такой, поэтому аферисты могли отдыхать. И тем не менее в одно непрекрасное утро компаньонка Оля, придя к хозяйке, стала звонить в дверь (а ключа от квартиры не было даже у нее), но та не отвечала. Тогда Оля, заподозрив неладное, побежала в жилконтору, в милицию, двери с трудом взломали и нашли окровавленный труп хозяйки. Квартира была обчищена с большим тщанием. Осмотр места происшествия показал, что замки во входной двери не взламывались и не открывались подбором — да это было и невозможно, слепки с замков не делались... Версию о том, что хозяйка сама открыла дверь своим убийцам, подтвердила, после длительной внутренней борьбы, одна из соседок. Трясясь от страха, она рассказала оперативникам, что слышала, как накануне кто-то звонил в квартиру старухи и, когда та подошла к двери, представился Анатолием. Во всяком случае, старуха якобы сказала: «Анатолий, заходите» — и впустила гостя. Соседка слышала все это через дверь своей квартиры, в глазок не смотрела и своей двери не открывала, поэтому про мужчину ничего вразумительного сказать не могла — ни о росте, ни о возрасте его, ни об одежде следователь так от нее и не узнал. Оперативники и следователь сломали головы, доискиваясь пресловутого Анатолия. Ни одного человека с таким именем в окружении старухи не было. У нее никогда не имелось родственника с таким именем (проверили даже умерших), никаких записей об Анатолии не было в ее бумагах, и даже в жилконторе и на почте Анатолии не работали. На всякий случай проверили и Олино окружение — женщина молодая, соблазнов много: но и тут следствие ничего не обнаружило. У Оли, конечно, имелся кавалер, но звали его вовсе не Анатолием. Никаких более ценных сведений следствие не добыло, срок расследования закончился, и следователь приостановил дело и забросил его на полку, иногда натыкаясь на него и вспоминая загадку про неведомого Анатолия. И вот как-то поздно вечером, роясь в сейфе в поисках запропастившейся бумажки, следователь вытащил запылившееся дело об убийстве старухи. Оно мешало; он положил дело на стол и стал составлять справку по свежему делу, изредка взглядывая на то, старое. Поглядывая на него, он невольно вспоминал обстоятельства убийства пожилой женщины и машинально повторял про себя сакраментальную фразу: «Анатолий, заходите!» Он твердил эту фразу на разные лады, то высоким, то низким голосом, то громко, то тихо, то быстро, то медленно, подражая голосу старого человека, и вдруг у него перехватило дыхание: его осенило. В конце концов, подумал он, соседка могла не расслышать, что же именно было сказано. Она слышала невнятный мужской голос, который что-то отвечал старухе, после чего та впустила его. И у соседки в голове услышанная ею фраза вполне могла трансформироваться так, чтобы слова оказались связанными с личностью мужчины, то есть с мужским именем. А если он и не представлялся, не называл свое имя, а сослался на того человека, кто его рекомендовал? Так бывает: ты кто такой, спрашивают, и человек отвечает я от Иван Иваныча. Но рекомендовать кого-то старухе мог только одни человек. Ее компаньонка. Которую звали Олей. «А, от Оли? Заходите», — произнес вслух следователь и набрал номер телефона уголовного розыска. Оля уже давно не жила по старому адресу. Но оперативники разыскали ее, провели обыск у нее в квартире и нашли несколько антикварных вещей, которые та по прошествии времени уже не сочла нужным прятать. Эти вещи принадлежали ее убитой хозяйке и пропали во время преступления. Расколоть Олю было делом нехитрым: конечно, она сразу назвала своего подельника и рассказала, что прислала того к старухе под предлогом починки телевизора. У подельника тоже нашли кое-что из украденного. Его отпечатки пальцев даже остались в квартире. В суде они дали исчерпывающие показания, что немного смягчило их участь. Но до самого конца они оба ломали головы — кто же их сдал? Ведь они все продумали... Внимание! Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам. * * * notes Примечания