Ровно в час, предшествуемая обер-церемониймейстером, свадебная процессия покинула кабинет короля и направилась к часовне. Вокруг Людовика XV собралась вся его семья, принцы крови со своими свитами, принцессы и семьдесят придворных дам. Во главе шествовал дофин, мокрый от пота и неловко чувствующий себя в одеянии ордена Святого Духа, расшитом золотом и усыпанном бриллиантами. Он вел за руку дофину, которая легко шагала в белом парчовом платье с большими фижмами. Улыбаясь присутствующим, Мария-Антуанетта незаметно наблюдала за мужем. Он не сказал ни слова очаровательной новобрачной, шедшей рядом с ним. Его отвислая нижняя губа говорила о дурном характере. – О чем вы думаете, Луи? – тихо спросила она. – Ни о чем, Антуанетта, – резко ответил он. Разочарованная, дофина не стала настаивать, и ее спутник вновь погрузился в мрачные мысли, которые не становились менее конкретными оттого, что он не мог высказать их вслух. «Что я здесь делаю? – спрашивал он себя. – Женюсь? А надо ли мне жениться, когда можно было бы славно поохотиться в Сент-Юбере на оленя?..» После того как архиепископ Реймский благословил тринадцать золотых монет и кольцо, пара прослушала мессу. По окончании службы королевская семья, подписав акт о бракосочетании, вернулась в апартаменты короля, где Мария-Антуанетта приняла присягу от служащих своего дома. Затем госпожа де Ноай представила ей послов и министров. Перед ней бесконечно следовали разряженные люди, и все эти имена, незнакомые лица заполняли ее голову, как болезненный вихрь. Она немного пришла в себя, только когда герцог д’Омон принес ей обитую красным бархатом шкатулку, в которой лежали свадебные подарки короля. Перед ее глазами засверкали золото и драгоценные камни. Погружение рук в прохладу камней сразу же сняло усталость. Как бы ей хотелось надеть эти драгоценности все сразу и не снимать их! Приближался вечер. Людовик XV намеревался перейти в Большую галерею, чтобы играть там в карты, как вдруг глухой шум, перекрывающий звуки праздника, сотряс дворец. Гроза! Тотчас в окнах замелькали зигзаги молний, от ударов грома закачались люстры; проливной дождь, похожий на потоп, загнал в помещения замка людей, гулявших во дворах и садах. Король подошел к одному из окон и выглянул наружу. – Сегодня вечером устроить фейерверк не получится, – сказал он. – Перенесем его на завтра. По толпе придворных пробежал разочарованный шепот; казалось, непогода остудила восторги гостей. В углу галереи герцог де Ришелье наклонил к госпоже Дюбарри свое лицо фавна с продубленной кожей, на котором нос, казалось, жил отдельно. – Печальное предзнаменование для новобрачных! – сказал он. – Не так ли, мой прекрасный друг? Графиня, не сводившая глаз с Марии-Антуанетты, загадочно улыбнулась, но промолчала… Однако в девять часов Людовик XV остановил игру и, сопровождаемый двором, отправился в Оперный зал, специально оборудованный для ужина. Для королевской семьи был поставлен сервированный золотой посудой особый стол. Как только король и члены семьи сели, заиграл симфонический оркестр и шесть тысяч человек приготовились продефилировать за балюстрадой. Развлекаемая музыкой, удивленная любопытными, пришедшими посмотреть, как она ест, Мария-Антуанетта ела мало, словно птичка. Зато дофина занимало лишь содержимое его тарелки. Он поглощал куски рагу и запивал большими бокалами бургундского. Людовик XV с беспокойством посмотрел на него. – Послушайте, Берри, – сказал он, – не перегружайте излишне ваш желудок. Подумайте о том, что вы должны делать этой ночью. Дофин поднял на деда тусклые глаза. – Это почему? – спросил он, решительно атакуя пирожные. – Я всегда сплю намного лучше, когда плотно поужинаю. Король воздел глаза к небу и вздохнул. Решительно, в этом юноше текла кровь не Бурбонов. Когда ужин закончился, двор проводил новобрачных до супружеской спальни. Архиепископ Реймский благословил постель, затем герцогиня Шартрская подала Марии-Антуанетте ночную рубашку, госпожа де Ноай отдернула полог. У того, что произойдет дальше, не должно было быть свидетелей. – Хорошей ночи, дети мои! – пожелал король. И удалился в сопровождении дам и принцесс. Новобрачные остались вдвоем перед полуоткрытой постелью. Дофин, переминавшийся с ноги на ногу, не знал, как себя вести. Застенчивый и угрюмый, он не решался взглянуть на молодую жену, которая, в ожидании большего, улыбалась. Потупив глаза, раскрасневшись от волнения, Мария-Антунетта напрасно ждала хоть слова или жеста. Молчание становилось тягостным, и она кашлянула. Этот звук словно стряхнул с дофина оцепенение, он резко развернулся и направился к двери. – Как, Луи! – воскликнула новобрачная. – Вы меня уже покидаете? – Я слишком хочу спать, – ответил он хмурым тоном. – Спокойной ночи, Антуанетта! И, не обернувшись, вышел тяжелым шагом. Придя в свою спальню, он стал было раздеваться, но, когда уже ложился в постель, в голове у него мелькнула мысль. – Право, – сказал он, – я сегодня не в себе. В одной сорочке он сел за небольшое бюро, взял тетрадку, в которой фиксировал день за днем свое времяпрепровождение и впечатления, и записал: «16 мая 1770 года, среда, моя свадьба, апартаменты в галерее, королевский пир в Оперной зале». Мгновение он размышлял, не было ли еще какого-нибудь достойного упоминания события; не найдя ничего заслуживающего увековечивания на бумаге, закрыл тетрадь и, довольный, лег в постель. Через две минуты он уже громко храпел. Следующим утром принцесса де Гемене, которой принадлежала честь разбудить, новобрачных, вскрикнула от изумления, отдернув полог их супружеской постели: дофина была одна. – Господи прости! – воскликнула принцесса. – Но монсеньор дофин поднялся так же рано, как обычно. – Не говорите мне об этом, – произнесла в ответ Мария-Антуанетта. – Мне много рассказывали о французской вежливости, но я думаю, что вышла замуж за самого вежливого представителя этой нации. – Все же я надеюсь, что ваше высочество тем не менее хорошо провели ночь. – А кто, мадам, мог бы мне в этом помешать? – с раздражением бросила молодая женщина. Но сейчас было не время жаловаться по поводу напрасно потерянной первой брачной ночи. Ее ждали празднества, которые на какое-то время должны были заставить ее забыть о неудачах супружества. Служба королевских развлечений приготовила девятидневные увеселения и торжества – дань уважения Франции и двора новой дофине. Для нее ставили оперы, комедии и трагедии; в ее честь устраивались балеты-аллегории. Ежедневно во второй половине дня давался бал, и, ведомая в танце красавцами-кавалерами с прекрасной осанкой, она забывала, что, когда с ней танцует дофин, он топчется, словно деревенщина, и наступает ей на ноги. Она присутствовала на народных гуляньях в садах; акробаты исполняли для нее свои лучшие номера, а канатоходцы своей смелостью вызывали холодок страха в ее груди. Едва спускалась ночь, начинался треск фейерверков, повсюду светились фонари и гирлянды, каждое дерево казалось охваченным пламенем; по воде, под звуки музыки, скользили сказочные гондолы; фонтаны выбрасывали в черное небо пламенеющие жемчужины и потоки огня. Все вокруг нее пели и плясали; она вдыхала воздух, в котором смешивались ароматы духов, аккорды мелодий и улыбки; она видела лишь счастливые лица; ее уши слышали только льстивый шепот и здравицы, а любое ее слово, воспринимавшееся словно ответ оракула, передавалось из уст в уста, становясь легендой. Действительность превосходила все то, что могла придумать фантазия пятнадцатилетней девочки. Это ради нее дворец обтянули золотой парчой, а парк каждый вечер расцветает огнями фейерверков, это перед ней склоняют седые гордые головы представители знатнейших семей Франции, вокруг нее кружатся, точно спутники вокруг звезды, красивейшие женщины мира в ослепительно роскошных туалетах. Кто же она такая, если при ее появлении переменилось лицо мира? Но вот настал последний день торжеств. 30 мая свадьбу дофина, в свою очередь, празднует Париж. Струятся фонтаны вина, громоздятся горы мяса. В устроенных на каждом перекрестке балаганах акробаты и музыканты собирают народ. Вечером должен состояться большой фейерверк на площади Людовика XV. С восьми часов там собралось сто тысяч любопытных, толпа выплеснулась на улицу Руаяль и на берега Сены. В этот же час Мария-Антуанетта, которая должна присутствовать при этом действе, выезжает из Версаля в карете с тетушками. Стемнело. Они подъезжают. Вот уже Курла-Рен. Ночь разрывают несколько ракет. Дофина хлопает в ладоши: быстрее! Успеют ли они вовремя, чтобы увидеть, как загорится построенный Руджиери храм Гименея? Но что это за шум? Уже приветствия, которыми встречают ее появление? Мария-Антуанетта высовывается из окна, готовая улыбаться и махать своими белыми ручками. Нет! Шум нарастает, перекрывает скрип колес и топот копыт. И вдруг громкий вопль заставляет задрожать стекла кареты, которая останавливается. Среди пронзительных криков и глухих стонов колышется и распадается толпа. Люди с искаженными ужасом лицами спасаются бегством; топот перепуганных беглецов окружает экипаж. Подъезжает кавалер из эскорта. Он ужасно бледен. – Паника, – бормочет он. – Тысячи людей давятся на площади. Надо разворачиваться, не то карету сметут. Кучер с трудом разворачивает экипаж среди обезумевших людских волн, сменяющих одна другую. Лошади встают на дыбы, потом пускаются галопом. Мадам Софи пронзительно кричит; откинувшись на подушки, Мария-Антуанетта затыкает уши, чтобы не слышать проклятий, криков боли и стонов умирающих, преследующих ее. Через несколько часов на очищенной площади подбирают раненых и считают трупы, которых оказывается сто тридцать два. Служба королевских развлечений этого не предусмотрела. Глава IX. Визит Мария-Антуанетта зевнула, возможно, в сотый раз с утра. Господи! Как она скучала в этом дворце! Неужели он тот же самый, куда она приехала несколько недель назад? Какой злой дух вдруг изгнал из него радость, фантазию и свет? Она больше не принадлежала себе, каждая минута ее жизни была расписана в соответствии с не признававшим ни капризов, ни случайностей расписанием, над которым госпожа де Ноай бдела, словно дракон над сокровищами. Малейшее желание принцессы вызывало скандал, и ежесекундно с уст статс-дамы слетало это слово, звеневшее, точно связка ключей на поясе у тюремного надзирателя: этикет запрещает, этикет не терпит, этикет требует… – Ах, мадам! – воскликнула выведенная из себя дофина. – Ради бога, оставьте меня в покое с вашим этикетом. Где были времена Шёнбрунна и свободная жизнь, которую она там вела? Сегодня утром, как и каждый день, она встала в девять часов. После того как прочитала молитвы, ее одели. После завтрака она нанесла визиты тетушкам. Там находился король, сделавший ей комплимент по поводу ее цветущего вида. В одиннадцать часов причесывание. В полдень она наложила румяна и помыла руки перед всем своим двором, потом дамы одели ее для мессы, которую она прослушала вместе с королевской семьей. По окончании мессы Мария-Антуанетта села перед публикой за стол вместе с дофином, потом вернулась к себе. Что делать под надзором стольких женщин, не упускавших из виду ни единого ее движения? Ни чтение, ни музыка ее не интересовали. На стуле валялась куртка, которую она взялась вышивать для мужа. Одному Богу, знающему будущее, известно, когда эта работа будет завершена. А сейчас… – Мадам, – объявила графиня де Ноай, – только что пробило три часа. Время визита вашего высочества к вашим тетушкам. – Опять! – вскричала дофина. – Но я уже навещала их сегодня утром. – Этикет, – сурово заметила статс-дама, – предусматривает два визита в день. К тому же общество принцесс пойдет вашему высочеству только на пользу. Мария-Антуанетта вздохнула. Любые возражения были бесполезны. Она встала и, сопровождаемая двумя дамами, отправилась в покои тетушек, занимавших на первом этаже бывшие апартаменты госпожи де Помпадур. На пороге она заколебалась. Резкий голос проникал сквозь драпировки и стены. – Что за женщина! – прошептала дофина в отчаянии, шагая через порог. Высокая, сухая, с багровым лицом, мадам Аделаида, во власти необыкновенного возбуждения, мерила комнату шагами. – И я говорю вам, Виктуар, что мое терпение на исходе… Я положу конец этому скандалу; чтобы и слуху не было об этой голодранке! Иначе я устрою публичный скандал… – Успокойтесь, моя милая, успокойтесь, – уговаривала сестру мадам Виктуар, которая, сидя за столиком, безмятежно макала печенье в бокал с испанским вином, а потом обсасывала его, прикрыв глаза от удовольствия. В этот момент мадам Аделаида заметила дофину и повернулась к молодой женщине. Рот ее, где не хватало двух зубов, был перекошен от злости. – А, это вы, Антуанетта, – сказала она. – Вы очень кстати. Мне надо поговорить с вами о серьезных вещах. – Проходите, моя хоросая, – пригласила мадам Виктуар, – присазывайтесь рядом со мной. Сегодня весером вы просто осяровательны…