Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 41 из 42 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
А что нам терять, кроме веры? Нам нечего больше терять. Звезда из некрашеной жести восходит над нами опять. А что нам терять, кроме чести? Нам нечего больше терять. В короткую песню не верьте, нам вечная песня под стать. Ведь что нам терять, кроме смерти? Нам нечего больше терять. — Товарищ командир, а как же теперь мы? — Всё будет хорошо, поверьте мне. Прощайте. ГЛАВА 9. В кузове гебешники связали мне руки и плотно зажали, что вызвало гневный ропот бойцов. Я жестом головы остановил дёрнувшуюся к машине толпу, и полуторка укатила меня в объятья справедливого советского закона. Здание НКВД в Минске, как и все иные подобные учреждения, выглядело мрачно и облезло. Мода у них такая что ли, или таковы вкусы работников безопасности. Странно. Меня сначала поместили в одиночную камеру, тоже довольно типичную: холодная безжизненная мрачная духота, серо-зелёные обшарпанные стены, грязный цементный пол, маленькое зарешёченное окошко, замызганный дощатый топчан и ведро-параша. Не смотря на жаркое лето, через три часа я замёрз и начал постукивать зубами. Ещё через час за мной пришли два конвоира. Плутание по коридорам закончилось в комнате следователя. Два бугая опять воткнули меня в табурет и встали сзади. Прямо-таки де-жа-вю. За столом сидел следователь плотный капитан с залысинами и наигранно печальным выражением лица. Напрасно он играл лицом, его суть буквально сочилась из глаз. Такие люди, унижая и искренне презирая всех попавших к ним в руки, привыкли изощрённо глумиться над достоинством, получая от того и удовольствие, и выгоду. Эта человеческая разновидность во все времена была источником и причиной немалого зла и горя. Он недолго меня разглядывал и сразу перешёл к делу: — Василий Захарович Батов, мы знаем о вас всё и поэтому, не теряя времени на формальности, ответьте на конкретные вопросы. — Не сходится. — Что не сходится? — Если вы всё знаете, зачем задаёте вопросы. Нонсенс. А по секрету я вам скажу, что вы знаете обо мне всё, кроме правды. — Мне рассказывали о вашей манере держаться на допросе. Не удивлён. На будущее попрошу избавить меня от уклончивых ответов. И всё-таки. Почему вы так ненавидите органы безопасности? — Помилуйте, ненависть слишком сильное чувство, и ненавидимых нужно, как минимум, уважать. А органы безопасности — организация слабая, несамостоятельная, вечно обижаемая вышестоящим начальством, презирающая за это всех остальных людей. За что же вас ненавидеть? — Так, ясно. Вы уроженец деревни и никогда её не покидали, посредственно учились в школе и до войны честно трудились в колхозе, скажите, откуда у вас такие неординарные знания и навыки в военной тактике и оперативном искусстве? — Исключительно здравый смысл, хорошая память, наблюдательность, умение анализировать и делать выводы, а также внимательное изучение трудов основоположников марксизма-ленинизма и наших выдающихся полководцев. — Допустим, а что вы скажете по поводу изобретённого и созданного вами в конюшне прибора? — Да вы что? Я в конюшне прибор изобрёл? И даже создал? С моим-то образованием и знаниями? Вы сами-то себя слышите? Подумайте, кто из выдающихся учёных мог бы наспех изобрести, а потом в дикой грязи на коленке из подсобных средств создать какой-то прибор и всего за пять дней? Чепуха. Ваши агенты вас бессовестно обманули. Небось и премию за это получили. Тридцать серебряников. Смешно, честное слово. Ну, вы же серьёзный человек. — А, как вы объясните, что вас и ваших бойцов не ранят пули и осколки? — Это уж совсем из области какой-то религии. Чудесами попахивает. Религиозный опиум. Не думал, что в серьёзном учреждении такими сомнительными вещами занимаются. — Вот мы сейчас это и проверим, — его руки выразительно шевельнулись, и он медленно достал из кобуры пистолет, — так как? — Убийство невиновного человека без суда и следствия карается законом. — Напрасно ты думаешь, что умнее всех, и можешь позволить себе издеваться. И он выстрелил в меня. Видя его движение, я слегка повернул корпус, и пуля свистнула мимо. Второй выстрел, резкий поворот в другую сторону. Опять мимо. — Вот видите, гражданин следователь, это и есть пресловутая броня. Ловкость и тренировка. — Хм. Допустим. Но в ваш танк за один только бой под Ивацевичами попало больше сотни немецких снарядов, и, ни одной царапины. Это как? — он закурил и выпустил струю табачного дыма в мою сторону. — Низкий поклон советским оружейникам, такое оружие нам сделали. Не можем нарадоваться. Кстати, вы не могли бы объяснить, что за отвратительная привычка у особистов и следователей пускать дым подследственным в лицо?
— Издеваешься. А ведь я с тобой пока вожусь тут по-хорошему по личной просьбе товарища Абакумова. Ты знаешь, что тебя заочно за твои художества уже приговорили к расстрелу, и твой комкор приговор подписал. И генерал Голубев завизировал. Похоже, ты им тоже чем-то насолил. Завтра утром тебя отправляем в Москву. Будь уверен, там из тебя всю душу вынут очень толковые специалисты. — Кстати, по этому поводу. Я готов в Москве дать все нужные показания, но при одном условии: перед отправкой я хочу лично встретиться с генералом Петровым. Иначе ничего не скажу, даже вашим специалистам. — Хорошо, генерал сейчас в Минске. Выведите арестованного. Ночью я спал, как младенец, мне снилась Москва конца девяностых. Мать с отцом, сестра и девушка Лара. Потом промелькнуло довольное лицо мальчишки в чёрном и улыбающаяся физиономия Лёшки Бали, только волосы у него почему-то были ярко рыжими. Разбудил меня на рассвете ласковый пинок под рёбра. Почти не больно, но очень обидно, такой сон оборвали, уроды. Меня сопровождали четверо стрелков с карабинами, связали руки и после недолгого плутания по коридорам вывели во двор, где стояла полуторка. Кое-как запихнув меня в кузов, гебешники с оружием наготове уселись рядом. В этот момент из двери вышел генерал Петров, угрюмо на меня посмотрел, потом слегка скривил побледневшее лицо и отвёл взгляд в сторону. — Здравствуйте, Михаил Петрович, рад вас видеть. — Здравствуйте. Вы что-то хотели мне сказать? — Да. Прошу выслушать до конца, это важно. Наберитесь терпения, смелости, мужества и выслушайте. Главная трагедия нашего народа не столько в военных бедах, обрушившихся на нашу страну. Нас пожирает изнутри тихая и смертельная болезнь. Если бы наши штабы наполнили немецкие шпионы, а тылы — диверсанты, если бы повсюду процветало массовое предательство, а враги начали бы осуществлять детальный план развала Красной Армии, то они не достигли бы того результата, который нынче стал следствием тупости, трусости, невежества и безответственности советского командования и беспомощной обречённости наших бойцов. Сейчас, в начале войны по известным мне и неизвестным вам причинам началось массовое и вроде бы объясняемое суровыми обстоятельствами убийство наших красноармейцев, молодых полных сил и жизни, честных и смелых парней. Не секрет, что в мирное время арестовывали и казнили самых работящих, честных, активных и разумных людей, на фронте происходит тоже самое, но ещё в более открытой омерзительной форме и неизмеримо большем масштабе. Эта зверская селекция русского народа — заложенная бомба замедленного действия, которая рванёт через несколько поколений, когда выжившая и вскормленная властями масса трусливых, хитрых, угодливых и изворотливых подонков породит новые поколения себе подобных. Вся эта подлая перспектива изрядно пованивает предательством. Что касается нашей с вами роты, то она достойна лучшего применения и лучшей судьбы. А судьба порой выворачивает такие фортели, что диву даёшься. Я не в обиде на вас и, несмотря ни на что, желаю вам успеха. И, наконец, последняя маленькая просьба, Михаил Петрович. Дайте мне на пять минут свой блокнот и карандаш, я знаю, вы всегда их с собой носите. Спасибо. Неловко двигая карандаш связанными руками, я написал несколько строчек и, передавая назад, попросил: — Дайте слово, советского командира, что прочтёте это не раньше, чем через час. — Даю слово. — Прощайте, и помните про судьбу. Полуторка выехала из города чарующим юным рассветом, когда утреннее солнце осветило верхушки деревьев. День обещал быть чудесным, но уже по дороге погода начала портиться. Горизонт затемнила грозовая туча, в которой изредка беззвучно пыхали молнии. Зябко передёрнув плечами, я подавил глубокий вздох. Вглядываясь в небо, в яркой синеве я увидел три маленькие точки, которые увеличиваясь в размерах, превратились в тройку юнкерсов. Вот один из них клюнул носом и начал заходить на пикирование. Конвойных из машины словно ветром сдуло. Из кузова я смотрел, как от самолёта отделилась точка и стала быстро увеличиваться в размере. Когда бомба летит точно на тебя, то она видится в виде чёрного круга. Этот круг быстро увеличивался в размерах и вскоре занял всё пространство, в котором я разглядел бездонную глубину зрачков. В памяти промелькнули миллионы картинок из всех прошлых жизней, и в последний миг я почувствовал рядом постороннее присутствие. Упругая нить жизни натянулась и выбросила меня в густой тёплый мрак. Я сильно удивился, разве может пространство быть таким тесным и тёмным. И от этого моего удивления появился свет. Мне очень сильно захотелось вздохнуть и сказать всё, что я думаю по поводу всего происшедшего со мной. Я вздохнул и возмутился, но вместо слов из моей глотки раздался противный кошачий писк. Ну, вот и сказал… Генерал Петров целый час не находил себе места. В штабе армии он нервно ходил из угла в угол, и на него уже стали коситься штабные обитатели и военные, пришедшие по делу или по вызову. А он с ненавистью смотрел на часы, и едва стрелка пересекла нужную цифру, раскрыл блокнот. Отгремела война, возвратились бойцы в сорок пятом, И была тишина непривычна усталым солдатам. Тишина. Лишь гремят по-весеннему грозы. Тишина. Шелестят над Россией березы. С той поры много лет мирный день над страною искрится, - Но июньский рассвет — никогда он не сможет забыться! Тишина растревожена пушечным громом. Тишина, ты была лишь убитым знакома. Ветераны-бойцы, на заставах дозоры не дремлют. Сыновья, как отцы, берегут нашу русскую землю. Тишина дорогою ценой нам досталась. Мы хотим, чтоб она никогда не кончалась. Судорога пробежала по его телу, и все, кто был в штабе, вздрогнули от полного боли и отчаяния громкого стона генерала. Следующая книга серии "Сторно" называется "Отряд". Приключения Павла продолжаются в наше время в одной из горячих точек. Nota bene С вами был Цокольный этаж, на котором есть книги. Ищущий да обрящет!
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!