– Встань, – приказывает он, восстанавливая хватку. Смутно мне приходит в голову, что он не жесток. Он – это я, если бы наши ситуации поменялись местами. Я позволила ему помочь мне подняться на ноги, только чтобы мои колени подогнулись на первой ступеньке. – Подержи ее, пока я обращаюсь, – говорит Элос, отпуская меня. Внезапно меня поддерживает новая пара рук, одна обнимает за талию, другая мягко лежит у меня под мышкой. Осознание прикосновения к моей талии пробивается сквозь туман, разжигая вспышку чувства, чего-то странного и глупого. Я заставлю его отступить, даже если его хватка останется твердой. Вскоре после этого рядом со мной появляется Элос, покачивая своей рогатой головой. Лось. Приходит понимание, и та часть моего мозга, которая работает должным образом, ненавидит мысль о том, что остальным нужно меня нести, однако трудно стоять, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться. Мой брат опускается на колени, и я забираюсь ему на спину. Затем, не говоря больше ни слова, он встает, и мы убегаем. То ли по воле судьбы, то ли по замыслу Долины, никто не догоняет нас в ближайшие дни, что является чудом, потому что движемся мы довольно медленно. Уэс все еще хромает из-за раны на ноге, которая, как он утверждал, не сильно болела. Элос слаб всем телом, еще не оправился от нашей стычки в лесу. Он идет ровно, но медленно, чувствуя себя неуютно под тяжестью своего рюкзака. И я… Ну, нет смысла притворяться, что я в порядке. На твоих руках смерть. Я не знаю, имел ли он в виду людей, которых я убью, или жертв, к которым я присоединюсь. Я не уверена, что меня это вообще больше волнует. У меня проблемы с заботой о многих вещах. У меня между ребрами тяжесть, которая не проходила с момента моего побега. Это странное ощущение, почти как жжение. Как будто воспоминания о том дне прожигают дыру в моем сердце. Время от времени земля под моими ногами, кажется, сдвигается, и в эти моменты я вскрикиваю и, шатаясь, делаю несколько шагов в сторону. Один раз я натыкаюсь прямо на Уэса, который морщится от удара по раненой руке. В другой раз я забираюсь на низко свисающую ветку, просто чтобы не касаться лесной подстилки. Потому что в эти моменты ветки, желуди и трава превращаются в руки, глаза и мех. Я чувствую их на своей шее, плечах, спине, и я снова лежу там, брошенная в камеру, борясь за то, чтобы поднять голову, прежде чем меня похоронят заживо. Погребенная в плоти, гнили и костях. Я все еще чувствую этот запах. Элос с Уэсом пытаются успокоить мои истощенные нервы, уверяя меня, что все это у меня в голове. Воспоминания, только воспоминания. Но это не просто воспоминание – те трупы и те заключенные все еще там, даже если мы больше не можем их видеть. Это тот факт, который формирует мои мысли в ближайшие дни. Пока мы путешествуем, я провожу время, представляя Долину как сознательное существо, а тюрьму – как паразита, высасывающего твою жизненную силу акр за акром. В моих фантазиях леса и горы оживают. Деревья хватают солдат узловатыми корнями и давят их, ломая кости и сдавливая легкие, пока они больше не перестанут дышать. Горы ревут в ярости, оглушительный рев сотрясает землю и отрывает куски от скал. Под таким давлением здания и клетки рушатся грудами обломков, но заключенные остаются нетронутыми. Затем идет дождь, целебный туман, который просачивается сквозь их мех и проникает в кожу. И порывы ветра уносят их в безопасное место. Эти мысли о разрушении дают мне утешение, и, в свою очередь, это утешение беспокоит меня. Иногда я боюсь, что могу превратиться в монстра, которым меня считал Дом. Затем я напоминаю себе, что какая бы опасность ни укоренилась в моем сознании, я видела ее зеркальное отражение, десятикратно усиленное человечеством. Насилие получает свои крылья по собственному выбору, а не по природе, и я не большее чудовище, чем они. Несмотря на это, когда лежу ночью без сна, я заново переживаю ужасы той тюрьмы после тройной проверки, чтобы убедиться, что мои спутники все еще дышат и спят. Я чувствую месть, семенем проросшее в глубине моего сердца. Уэс и Элос, похоже, ладят друг с другом лучше, чем раньше. Интересно, имело ли к этому какое-то отношение мое отсутствие, не свела ли их каким-то образом забота о моей безопасности. Затем я отбрасываю мысль о том, что Уэс был так обеспокоен. Тогда я задаюсь вопросом, мог ли он беспокоиться? Глупо. Странно и глупо. Со временем я рассказываю им о допросе Джоула и сарае. Кузина Паредона, с которой мне так и не удалось поговорить больше, и я должна была освободить ее, когда у меня была такая возможность. Речь брата чередуется громкой руганью, вопросами и слезами. Уэслин говорит мало, но я вижу смятение на его лице. Оба встревожены, когда я рассказываю им о предателе-охраннике. – Один из них, должно быть, сказал послу Келнэру, что мы путешествуем вместе. Произносить эти слова вслух – все равно что извлекать яд из раны. – Именно из-за них он знает о нас уже несколько недель. Сроки совпадают. После нескольких часов пешего похода мы втроем сидим, скрестив ноги, в кругу, колено Уэслина касается моего собственного. Он не уходит, и я благодарна за привязанность к настоящему. – Один из охранников предатель. Он проверяет слоги, как иностранные слова. – Я этого не понимаю. Никто из них не стал бы… – Очевидно, что они бы это сделали. Вопрос только в том, кто… Гнев скручивает мой живот, когда я вспоминаю, как Дом толкнул меня в переулок, а Каролетта сделала знак, чтобы отвести несчастье. Даже тихое согласие Энслей и Нейтана могло быть ложью. Они поклялись королю, что будут молчать, но один из них все равно заговорил, и теперь Тилиан из-за этого пойдет на войну. Ну, не только поэтому. – Дом явно был против нас, – говорит Элос. – Каролетта тоже. – Он проводит рукой по своему плечу. – Энслей была спокойна, может быть, даже слишком. Нейтан… – Невозможно, – перебивает Уэс. – Нейтан и я были друзьями с самого детства. Мы с ней тренировались вместе, мы были… – он останавливается и смотрит вниз, резко обрывая эту мысль на корню. – Рора? – спрашивает Элос, многозначительно глядя на мои когти. Мне приходится прилагать усилия, чтобы вложить их в ножны, но я это делаю. – Есть кое-что еще. Я рассказываю им о нашей матери. Что она тоже была матерью Джоула и как Келнэр заметил сходство между нами в Гроуввуде. Я повторяю подозрения Джоула, что король Жерар знает о нашем происхождении и планирует какой-то тайный переворот. Произнося все это вслух, я понимаю, как это абсурдно звучит. – Это невозможно, – шепчет Элос, потому что мы всегда придерживаемся одного мнения. Качаю головой. – Я видела портрет. На самом деле два. Это была она. Он просто смотрит так, как будто никогда раньше меня не видел. – И ты абсолютно уверена, что это твоя мать? – спрашивает Уэс. – Вы сказали, что были очень молоды, когда в последний раз видели ее. Я свирепо смотрю на него. – Уверена. Она была похожа на нас, как и Джоул; все, что ему нужно было сделать, это увидеть Элоса, чтобы догадаться об истине. Вы ведь встречались с ним раньше, не так ли? Уэс задерживает мой взгляд еще на некоторое время, затем смотрит на Элоса. Ну, больше на его внешность. Исследует. Пока он изучает моего брата, я изучаю его. За последние несколько дней его борода стала длиннее, кожа немного потемнела от солнца. Вюкзаке, лежащем рядом с ним, небольшая прореха наверху, а одежда на спине помята и испачкана грязью. Не говоря уже о бинтах под ней. Как далеко он теперь от своей жизни в замке. Спустя какое-то время он кивает, слегка округлив глаза. – Вы действительно похожи, – признает он, обращаясь к моему брату. – Очень сильно. Не знаю, почему не замечал этого раньше. – А ты когда-нибудь присматривался по-настоящему? – тихо спрашиваю я. Он не отвечает. – Подумай, – призываю я Элоса. – Что мы знаем о ее жизни до нас? Ничего. А Джоул, сколько, на семь лет старше тебя? – Более или менее. – Уэслин сказал, что она покинула Ораиса до того, как ее убили. По времени это совпадает; она, должно быть, укрылась в Каэла-Ридж. И тех людей, которые напали на нее, держу пари, послал Деймон. У солдат в том лагере были такие же стрелы, что и у тех, кто убили отца. Элос бледнеет, когда жар пробегает по моему телу. Охотиться за собственной женой… – Но это значит… – Уэслин проводит рукой по бороде. – Хочешь сказать, что мать Джоула была оборотнем? Я киваю. – Он тоже может быть одним из них. Кто знает, сколько магии она передала ему. – Магия по линии Холворт, – эхом отзывается озадаченный принц. – Если бы люди там знали, они бы набросились на него. – Мы должны сказать им, – хрипло говорит Элос. – Как ты это докажешь? – возражаю я. – Наша мать мертва. Если только сам Джоул не изменится на публике, а мы даже не знаем, достаточно ли у него магии, чтобы сделать это. Если никакие эмоции уже не вызвали этого, – единственный способ быть уверенным – это привести туда оборотня. Тот, кто мог чувствовать магию на нем в животной форме и говорить об этом. Предполагая, что им вообще никто не поверит, – я качаю головой. – В любом случае я не думаю, что он настолько глуп, чтобы позволить этому случиться, не когда… Мой голос затихает, все больше деталей встает на свои места. – Он уничтожает волшебных людей с континента. Он скрывает правду. Элос хмурится. – Тогда почему он не убил тебя или меня, когда у него был шанс? У меня нет ответа на этот вопрос. Но, прокручивая мои разговоры с Джоулом еще раз, пазлы еще больше складываются воедино – причина, по которой его акцент показался мне знакомым. В моей ограниченной памяти акцент моей матери был не таким сильным, как у него, но он был. Северная бесцеремонность. – Он прав в одном, – говорит Уэс, выглядя задумчивым. – Мой отец, должно быть, догадывался об истине или, по крайней мере, подозревал ее. Если вы так похожи на свою мать, как говорите, он заметит это сходство. Он встречался с ней и с Джоулом, если уж на то пошло, несколько раз. Я размышляю об отказе короля Жерара отправить меня на север, несмотря на мольбы Вайолет. – Я бы хотела спросить его… – И на этой ноте, – Элос пронзает меня пронзительным взглядом. – Если бы наша мать была королевой, кем бы это сделало нас? Даже несмотря на темноту, затуманивающую мою голову, этот невидимый барьер, отделяющий меня от реальности, легкая дрожь пробегает по моей спине при этих словах. – Уэс? Я спрашиваю, так как это больше его территория, чем наша.