– Бердвуд, я убью тебя, если не перестанешь изображать из себя Эркюля Пуаро. Выкладывай немедленно! – Должно быть, это пиво сделало тебя таким тугодумом, Дэн. Все настолько очевидно, что мне даже неловко это разъяснять. Ну же. Нервозность Уильяма, цепляющаяся за руку мужа Пичес, разноцветные огоньки, марципановые фрукты, предназначенные для каждого из гостей в соответствии с местом рождения, профессией или именем, мое неловкое обращение с сахарной елью, собранный чемодан в доме Уильяма, ананас для доктора… Нет-нет, не уходи, Дэн, я все расскажу. – Тогда говори. Просто скажи, кто убил Джонатана Макгуайра, – потребовал Тоби, который был уже не в том состоянии, чтобы разыгрывать безразличие. Он опустился на стул. Берди пожала плечами. – Ну, отчасти это сделала я, – спокойно произнесла она. – Что? – Я уронила сахарную ель, и несколько фруктов упало на стол. Один разломился, и мне пришлось его съесть. Это было яблоко. Позже, узнав, что все фрукты именные, я немало смутилась, ибо поняла, что яблоко предназначалось не мне. На ум пришли два претендента: доктор Беддаз из-за пословицы «Яблочко на ужин, и врач не нужен» и Джонатан из-за имени по аналогии с сортом яблок. В своем ответе мой отец исключил доктора и подтвердил, что яблоко предназначалось Джонатану. – Итак, я съела фрукт хозяина дома. Стало быть, убивший его марципан был не для него. Он съел чужое лакомство по ошибке, и из этого можно сделать вывод, что яд предназначался не ему. Джонатан был слегка навеселе, как и остальные гости, но не настолько пьян, чтобы совершить столь вопиющую ошибку. Он взял фрукт с самой верхушки деревца. Как я уже говорила, настоящая ель была украшена огоньками, и они отбрасывали на сахарную красавицу зеленые и красные блики. Я видела это собственными глазами. С их помощью большой круглый фрукт на вершине ели выглядел как красное яблоко. Джонатан откусил половину, прежде чем повернулся и заметил собственную ошибку. Он держал в руке не яблоко, а персик. Большой круглый персик, который, как думал Джонатан, убьет его жену и отправит ее любовника за решетку на всю оставшуюся жизнь. Он подменил изготовленный Уильямом фрукт на свой, начиненный цианидом. Марципан прекрасно замаскировал бы горьковатый запах миндаля. Помощница Уильяма припомнила, что накануне вечеринки Джонатан как раз купил три персика. Два для того, чтобы попрактиковаться – он ведь очень скрупулезный человек, – и один для исполнения задуманного. Напичкав марципан цианидом, Джонатан подкинул пустой пузырек в мусорный контейнер Уильяма. Он знал, что до Рождества мусор вывозить не будут и пузырек будет там, когда полицейские начнут поиски. Я видела, как Джонатан крутился у стола с закусками. Должно быть, именно тогда он и совершил подмену: сунул безобидный персик в карман, а потом выбросил, когда все отправились на террасу любоваться сверкающими огнями в гавани. Полицейские нашли его в саду… – Подожди, Берди, кое-что не сходится, – перебил подругу Тоби. – Убийца ведь точно знал, где висит отравленный фрукт, а где – его собственный. Огни тут не играют большой роли, он ведь точно знал расположение фруктов на ели. – Все верно, Дэн. Но ты забыл, что я уронила сахарную ель и в спешке повесила фрукты на нее, как смогла. Поменяла их местами. Только вот никто не знал о моей проделке, включая Джонатана. Поэтому он умер. Тоби покачал головой. – Вот бедняга, – вздохнул он. – Не повезло так не повезло. Берди широко улыбнулась. – Должна сказать, мне нравится, как вы ему сочувствуете, сержант. А ведь он пытался убить собственную жену. И если бы не моя неловкость, ему бы это удалось. Джонатан нанял детектива, чтобы тот следил за Пичес, и благодаря этому узнал, что она встречается с Уильямом и собирается сбежать вместе с ним в рождественское утро, пока муж будет отсыпаться после вечеринки. Пичес сама рассказала обо всем полицейским, когда те предъявили ей улики. Вот почему Уильям собрал чемодан, а она цеплялась за руку мужа на вечеринке – хотела сбить его со следа. Любовники безумно боялись Джонатана. – Полагаю, они все же уехали и зажили счастливо? – скептически усмехнулся Тоби, допивая теплое пиво. – Какое-то время они действительно были счастливы, – с улыбкой ответила Берди. – Но Уильям романтик до мозга костей, и посему у него гораздо лучше получалось любить на расстоянии. Так что прожив около года с Пичес, заметно располневшей от его стряпни, он воспылал страстью к одной из посетительниц магазина – смуглой, худощавой и весьма загадочной даме на несколько лет старше его. А спустя еще полгода они тайно сбежали. Пичес едва не слегла от горя, но довольно быстро оправилась и вышла замуж за доктора Беддаза, который давно симпатизировал ей и к тому же обладал тактом и надежностью. Тоби рассмеялся. – Мне нравится, – произнес он. – Хороший финал. Берди взглянула на часы. – Начало первого, – заметила она. – С Рождеством! – С Рождеством, и благослови нас всех Господь, – ответил Дэн Тоби. Убийца кроликов Дом стоял на самой вершине холма, покрытого жухлой травой. Она росла даже вокруг изъеденных червями деревянных свай, слегка приподнимавших дом над землей. Он был старым, мрачным, и, когда дул ветер, металлическая крыша издавала зловещий скрежет, а окна отчаянно дребезжали. Иногда на холм забредали коровы с расположенных у подножия холма пастбищ. Они жевали траву и поглядывали в сторону веранды безразличными влажными глазами. Иногда поднимавшийся из долины туман плотно окутывал дом, отчего тот преображался и затихал. И тогда жившие в нем люди выходили на веранду, оглядывались по сторонам и начинали разговаривать вполголоса, как если бы находились в церкви или не хотели разбудить спящего ребенка. Только в доме не было теперь малышей с тех самых пор, когда Брэдли и Боб Уинн были детьми. В те далекие дни они бродили по пастбищам, ловили угрей в ручье, прятались за баком с водой или же забирались на старое фиговое дерево, чтобы увильнуть от работы по дому. В это время их мать Джен в своем неизменном лиловом платье в цветочек стояла на веранде и, щурясь от солнца и дрожа от гнева, осматривала окрестности, громко и пронзительно звала непутевых сыновей. Теперь Боб и Брэдли стали взрослыми. Большой, белокурый и веснушчатый Брэдли походил на отца, но его добрые голубые глаза со временем выцвели и приобрели сероватый оттенок. Боб не уступал брату в росте, однако был худощав и смугл. Его подбородок всегда отливал синевой, как бы тщательно он ни брился. Карие глаза глядели настороженно, а длинные загорелые пальцы беспокойно двигались. Братья Уинн, как и прежде, жили в своем старом доме с матерью и женой Брэдли Ширли. Джен заметно сдала и утратила былую энергичность, однако по-прежнему главенствовала в доме и управляла жизнью его обитателей, как и в те времена, когда была еще полна сил и могла с легкостью догнать десятилетнего мальчишку и притащить его за ворот в дом, совершенно не запыхавшись при этом. Ее муж умер двадцать лет назад. Недоброжелатели поговаривали, будто тридцать лет брака настолько измучили Фрэнка Уинна, что он с радостью отправился на тот свет, едва только ему представилась такая возможность. Фрэнк был мужчиной крупных размеров, и тем не менее Джен, будучи вдвое ниже и вчетверо легче его, время от времени поколачивала бедолагу. Недаром говорят, что яблочко от яблони недалеко падает. Брэдли – младший из братьев – со временем женился на женщине, столь похожей по темпераменту на его мать, что оставалось лишь диву даваться. Как и Джен, Ширли всю свою жизнь провела в долине. Дом ее родителей располагался в нескольких километрах от дома Уиннов. Братьям было десять и двенадцать лет, когда она родилась, поэтому они относились терпимо и немного насмешливо к молчаливому настороженному ребенку, неотступно следовавшему за ними по пятам. Со временем Ширли превратилась в тощую, веснушчатую девицу, смущенно отводившую глаза и нервно теребящую носовой платок на танцах и вечеринках, где она неизменно подпирала стены. Однако стоило ей вступить в раннюю пору цветения, Брэдли Уинн, которому в тридцать два года изрядно наскучила холостяцкая жизнь, вдруг открыл свои добрые голубые глаза и увидел, что двадцатилетняя Ширли стала настоящей красавицей. Приняв пробудившееся в груди чувство за любовь, он сделал ей предложение. Скорее всего девушка предпочла бы Боба, но тот замужества не предлагал, поэтому Ширли решила не искать добра от добра и ответила согласием младшему из братьев Уинн. После свадьбы она переехала в старый дом на холме, где проживал с матерью и братом ее новоиспеченный супруг. Ширли была счастлива. Ей очень нравился этот дом, из окон которого открывался прекрасный вид. К тому же воздух здесь, на вершине, был гораздо чище и свежее, нежели в долине, в доме ее родителей, примостившемся возле дороги. Воздух на его увитой виноградными лозами веранде пропитался пылью, автомобильными выхлопами и приторно-удушливым запахом коровьего навоза. Старая Джен не вечна, да и Боб наверняка захочет уехать после смерти матери. Так что рано или поздно хозяйкой дома стала бы Ширли. И, конечно, Брэдли. А после них – их сыновья. В первые месяцы после свадьбы, глядя на то, как Брэдли разувается у порога и, смущаясь новыми для него отношениями, направляется к ней, Ширли обнаружила в себе нежность, коей никогда доселе не испытывала. Однако сыновей у них так и не получилось. Впрочем, как и дочерей. Если не считать появления на свет двух крошечных недоношенных младенцев, нашедших вскоре последний приют на кладбище на окраине города. После этого Ширли оставила попытки стать матерью. Она навсегда изгнала из своего сердца нежность, безропотно приняла уготованную ей долю и продолжила жить, работать как и раньше. Соседи считали ее отважной маленькой женщиной, настоящей труженицей, а еще и хорошей женой. Брэдли всегда выглядел безупречно, словно стал для жены ребенком, постоянно нуждающимся в неустанной опеке. Она всегда следила за тем, чтобы его лицо было чисто выбрито, а в складки на массивной шее не забивались пыль и крошки. Так проходили годы, как две капли воды похожие один на другой. Для четверых обитателей дома на холме их отличала лишь смена сезонов да рождение или непредвиденная смерть скота, дававшего им пищу и одежду. И все же перемены были. По мере того как Джен старела и становилась слабее, на плечи Ширли ложилось все больше домашних забот. Она стирала, штопала одежду, готовила и убиралась в доме. Поднималась с рассветом, а ложилась спать позже всех. Ширли никогда не уставала и не принимала помощи. Поздно вечером, все еще не снимая передника, она пододвигала стул к краю длинного стола и доедала то, что оставалось от быстро приготовленного ею для остальных обитателей дома. Те слишком хорошо знали характер Ширли и не пыталась заставить ее изменить привычный уклад. Чем слабее становилась ее свекровь, тем большую силу обретала Ширли. Она исполняла роль служанки, но, несмотря на это, полностью управляла жизнью родственников, используя для этого все: свою загруженность работой с видом мученицы, визгливый голос, поджатые губы и холодное неодобрение на лице, когда замечала чей-то проступок. Мужчины работали на ферме, как всю жизнь работал их отец. Если братья и были недовольны своей жизнью и чувствовали разочарование, они никогда этого не показывали. Они все меньше общались друг с другом и с годами примирились с собственной упряжью, хотя поводья теперь сжимали совсем другие руки. Джен Уинн, которой исполнилось восемьдесят лет, теперь редко вступала в разговор. Она оставила попытки управлять жизнью сыновей, больше не цеплялась к невестке и все время сидела на веранде, устремив взгляд на расстилающуюся внизу долину. Джен сдала, но вовсе не собиралась умирать. Так что Ширли начало казаться, что этого не произойдет никогда. Однажды осенью Боб отправился в Сидней на традиционную для этого времени года ярмарку и пробыл там две недели вместо привычной одной. Он вернулся еще более молчаливым, в новых твидовом пиджаке и ботинках. С тех пор он начал часто наведываться в город, чтобы, как он говорил, «сменить обстановку». Ширли никак не могла взять в толк, что все это значит. И однажды вечером, когда Джен отправилась в постель, Брэдли смотрел телевизор, а она гладила белье, вопрос невольно сорвался с ее губ. Она не ждала ответа – ведь в последнее время они с мужем почти не разговаривали. Но Брэдли развернулся и с неподдельным удивлением посмотрел на жену. – У него там женщина, – произнес он таким тоном, словно это было очевидно. Услышав это, Ширли испытала такой укол ревности, что невольно охнула и схватилась рукой за сердце. Собственная реакция на слова мужа ошеломила Ширли, а глубина охватившего ее чувства и вовсе напугала. – У Боба?! – визгливо спросила она и хрипло рассмеялась. – А что такого? – спокойно ответил Брэдли. – Я думал, ты знаешь. – Он вновь развернулся к телевизору, и Ширли уставилась на его затылок, как если бы прежде никогда его не видела. – Кто она? – Ширли стоило больших усилий заставить себя говорить спокойно. – Не знаю. Просто какая-то женщина. – Брэдли подался вперед, чтобы прибавить звук. – Но он увлечен и женится на ней, вот что я тебе скажу. – С чего бы ему этого захотеть? Брэдли вновь посмотрел на жену, угрюмо склонившуюся над гладильной доской, и по его лицу пробежала тень. Однако он ничего не сказал, и Ширли, пожав плечами, вновь склонилась над смявшейся под утюгом рубашкой. От разгулявшегося на вершине холма ветра громыхали рамы и скрежетала металлическая крыша. Старая Джен бормотала что-то во сне, беспокойно ворочаясь в кровати, которую делила когда-то со своим большим, громко храпящим супругом. В долине мычали коровы, подзывая к себе непослушных телят. Ширли проворно и умело орудовала утюгом, разглаживая складочки, которые сама же сделала. Все было как обычно. Только вот как прежде не будет уже никогда. – Как же хорошо, что ты приехала, Берди. Теперь мне намного лучше! – взволнованно воскликнула Мэрион Мур, сидевшая в своем кресле. Благодарно потягивающая прохладное пиво Верити Бердвуд кивнула в ответ, отметив про себя, как стала похожа на мать ее подруга. Ее милое взволнованное лицо и чопорная укладка напомнили о давно минувших школьных годах, когда миссис Мур в нарядном голубом платье светилась от гордости за Мэрион, которая получала очередной приз за отличную учебу или кубок за победу в теннисном матче. – Дэйви тоже рад. Он не слишком разговорчив, но я вижу, что ему стало легче, – продолжала быстро говорить Мэрион, нервно теребя юбку. – Я знаю, ты с ним незнакома, Берди. Он не мог… Точнее сказать, мама никогда не привозила его с собой в Сидней. Но я рассказала ему о тебе, о том, какая ты умная и как ловко раскрываешь преступления, и теперь ему не терпится с тобой познакомиться. Берди почувствовала себя неуютно. Она ответила на звонок школьной приятельницы, повинуясь какому-то необъяснимому порыву. Ей было скучно. К тому же она помнила Мэрион как милую и безобидную девочку. Она не блистала умом и не являлась близкой подругой Берди, но была очень славной. Мэрион редко говорила о своем брате. В то время как другие девочки беспрестанно жаловались на своих братьев и сестер или хвастались их достижениями, она хранила молчание, хотя все знали, что ее брат «умственно отсталый». Фразу эту шептали с благоговейным страхом, но никогда в присутствии Мэрион. После выпускных экзаменов Мэрион уехала к себе в глубинку, и Берди больше не видела ее, за исключением короткой встречи десять лет назад на юбилее школы. Тогда-то и выяснилось, что из-за болезни матери и смерти отца забота о Дэйви легла на плечи сестры. В отличие от самой Берди, воспоминания Мэрион о школьных днях были все еще свежи. Пару лет назад она наткнулась в газете на имя старой школьной приятельницы. В заметке рассказывалось о существенной помощи Верити Бердвуд полиции в ходе расследования весьма запутанного убийства. Мэрион рассказала об этом мужу и брату, вырезала заметку, чтобы оставить себе на память. Когда же ей потребовалась помощь в похожем деле, она вспомнила о Верити. Брат Мэрион оказался в беде, и она со свойственной ей уверенностью в том, что все вокруг так же добросердечны и безотказны, как она сама, выяснила адрес Берди и попросила ее приехать. Берди не отказала, хотя до сих пор не понимала почему. К сожалению, состав преступления был очевиден. И Берди убедилась в этом, изучив газетные вырезки и добытую приятельницей информацию. Дэйви – крепкий молодой человек с беззаботной улыбкой, страстью к комиксам о привидениях и боевикам – выполнял подвернувшуюся ему работу в одном из домов за городом. Вскоре после ленча проживающая в доме особа по имени Ширли Уинн отругала Дэйви. Речь шла о сломанной ограде и коровах, потоптавших грядки с овощами. Свидетелями ссоры стали супруг вышеозначенной особы, его брат, мать и жена брата. После этого оба брата уехали. Один в город, а второй на пастбище. Жена одного из братьев Джулия Уинн – городская дамочка, судя по всему, не выполнявшая в доме никакой работы, отправилась на один из ближайших лугов и села под деревом, чтобы почитать. Ее старуха-свекровь, как обычно, улеглась в кровать немного вздремнуть после обеда. Уходя из дома, оба брата видели Дэйви Мура возле сломанной ограды. Судя по всему, он пытался ее починить, как ему и было велено. Но работал он медленно, поминутно отвлекаясь, поглядывая в сторону дома, во дворе которого Ширли Уинн развешивала белье. Под вечер муж Ширли обнаружил ее тело, спрятанное под широкими листьями растущей в огороде тыквы. Мощный удар по затылку сломал ей шею. По словам доктора, смерть наступила мгновенно. Скорее всего, несчастная даже не успела понять, что произошло. Вокруг бродили коровы, топча стебли тыквы и растущие рядом молодые кабачки. В ограде по-прежнему зияла дыра. А Дэйви Мур исчез. – Они даже не искали другого подозреваемого, Берди, – прошептала Мэрион. – Лишь потому, что Дэйви был там, а Ширли с ним поссорилась. И из-за того, что он… такой, какой есть, полицейские вцепились именно в него. Но мой брат никогда бы этого не сделал, Берди, что бы ни сказала ему Ширли. Он совсем безобидный. Совсем. – Мэрион, я изучила все материалы, что ты мне дала, – медленно произнесла Берди, – и думаю, ты должна взглянуть правде в глаза. Твой брат рассердился на женщину, был рядом в то время, когда произошло убийство, и… – Берди на мгновение замолчала, не желая окончательно лишать надежды Мэрион, но потом решительно добавила: – И у него было оружие. – Но ведь полицейские так и не нашли жерди из ограды или какого-нибудь другого предмета со следами крови и волос, Берди! Не нашли! Хотя искали. – Дэйви мог выбросить орудие убийства по дороге домой, Мэрион, – заметила приятельница. – К тому же полицейские считают, что он вполне мог совершить убийство без… – О, ты имеешь в виду это глупое увлечение карате! – Мэрион в отчаянии заломила руки. – Господи, Берди, какой же это вздор! Он просто смотрит эти глупые видеофильмы и представляет себя… – Полицейские заявляют, что он практиковался в разбивании досок руками. Его видели за этим занятием. У него мозоли на руках. Мэрион вспыхнула до корней волос, и ее глаза наполнились слезами. – Он просто так играет! Во многом ведет себя как ребенок, Берди. Но Дэйви никогда не причинит зла другому человеку. – Мэрион вытерла глаза и судорожно вздохнула. – Только один раз, – продолжала она, закусив губу и глядя прямо перед собой, – только один-единственный раз… он убил кролика, ударив его по затылку вот так. – Мэрион с силой ударила ребром ладони по подлокотнику кресла, а потом в ужасе посмотрела на руку и поспешно сжала пальцы. – Но кролик тогда умирал, подхватив где-то миксоматоз. Он испытывал жуткую боль, Берди. Когда мы его нашли, бедолага даже не мог убежать от скверных мальчишек, тыкающих в него палками. И тогда я попросила Дэйви убить его, чтобы избавить от мучений. И он его убил. Дэйви всегда делает то, что я прошу. Но ему ненавистна была мысль о содеянном. Он переживал несколько недель. А глупые мальчишки, ставшие свидетелями гибели животного, стали дразнить его «убийцей кроликов» и с визгом разбегались в стороны при виде его. Таким образом они мучили моего брата. Дети могут быть очень жестокими. Они знали, что Дэйви… не совсем здоров, и им просто нравилось издеваться над ним, как до этого над бедным кроликом. Я просто не поверила своим ушам, когда полицейские начали расспрашивать его о том случае. – Мэрион замолчала, еще раз судорожно вздохнула и откинулась на спинку кресла, прижав к губам носовой платок. Берди некоторое время в молчании смотрела на приятельницу. – Его ведь так и не арестовали, верно? – наконец спросила она. – Нет. Но собираются. Его не раз вызывали в участок, и я вижу, как полицейские наблюдают за домом. Хотят убедиться, что он не собирается бежать и скрыться от наказания. Как если бы он мог это сделать. Куда он пойдет? Полицейские уверены, что убийство совершил он. Я-то понимаю. Но им нужно действовать осторожно, потому что он… такой, какой есть. Дело продвигается медленно. Мистер Мэки – наш адвокат – делает все, что может. Но, если честно, Берди, даже я понимаю, что он ничем не может помочь моему брату. Мистер Мэки еще никогда не сталкивался с таким делом. И мне кажется, он тоже верит, что ту женщину убил Дэйви. Все так считают. Все, кроме меня. Я – все, что у него есть. А ты – все, что есть у меня. Понимаешь? Берди кивнула. Она понимала. – Я сделаю все, что смогу, Мэрион. Но у меня нет доступа к вещественным доказательствам и прочим материалам дела. К тому же в понедельник утром мне необходимо вернуться в Сидней. Может статься, что мне не удастся тебе помочь. – Берди. Я понимаю, но сделай что в твоих силах. Мистер Мэки договорился о твоей поездке на место преступления. Он хорошо знает семью погибшей. Боб Уинн сказал, что после обеда ты можешь приехать и осмотреть дом и окрестности. – Это уже что-то. – Берди поставила на стол свой стакан и, потянувшись, неожиданно улыбнулась приятельнице. – Ну что ж, я готова начать. Идем поговорим с Дэйви. Понимая беспокойство Мэрион и ощущая ее взгляды, полные надежды, трудно было не проявить оптимизма. Однако при виде мрачного, коренастого и весьма крепко сложенного Дэйви, в очередной раз просматривающего боевик «Рокки III» и с силой поколачивающего подушку, от энтузиазма Берди не осталось и следа. Однако когда Мэрион с ним заговорила, он оторвался от телевизора, сел прямо и улыбнулся гостье. Улыбка его оказалась на удивление милой и теплой. Усевшись на край кровати, Берди принялась задавать вопросы, и Дэйви обстоятельно отвечал, иногда повторяя одно и то же по несколько раз, чтобы она поняла. Мэрион уже сообщила подруге, что по умственному развитию он напоминал восьмилетнего ребенка, и речь Дэйви лишь подтверждала это. Его глаза цвета ореха простодушно глядели на гостью, хотя время от времени он переводил взгляд на экран телевизора, у которого Мэрион предусмотрительно выключила звук.