– Всё в порядке! – воскликнул Сенджу, легко поймав его одной рукой до того, как он придавил Кочевника, принявшегося возмущаться насчёт хлипкости и ненадёжности местных конструкций. – С ним такое частенько случается, не переживайте. Нужно просто кое-что подкрутить… Но я и не переживала – я смотрела на руку Сенджу с задравшимся рукавом красной рубашки, что лежала поверх бронзовых пластин. В тех отразилось моё изумлённое лицо, а вместе с ним – жёсткие рельефные струпья, похожие на омертвевшие кусочки кожи, что покрывали руку Сенджу от запястья до самого локтя. – Время – вот истинный бог и владыка всего сущего, – грустно улыбнулся мне Сенджу, одёргивая рукав обратно, чтобы спрятать первые признаки окаменения. – Покуда мы получаем удовольствие от жизни, мы живём. Но как только удовольствие приедается и становится в тягость, мы черствеем, как и наши сердца. – Мне жаль, – сказала я только, невероятно смущённая тем, что увидела то, что явно не предназначалось для чужих глаз, тем более человеческих. Но Сенджу лишь махнул рукой, вернув телескоп на место. – Кто сказал, что я так просто сдамся времени? В конце концов, радость жизни то же, что и пламя, – её можно снова раздуть, коль погасла. – Но выглядит всё равно паршиво, – прокомментировал Кочевник, уже потеряв интерес к телескопу и постукивая рукоятью топора по чему-то, очень похожему на сани, но в два раза меньше. – Уж лучше никогда не познать сладости сражений и умереть от позорной старости в своей постели, чем превратиться в камень. Это же страшнее смерти! Такая жуть! – Кочевник! – шикнула я, но пристыдить его было невозможно – он попросту не знал, что вообще значит «стыд». Сенджу засмеялся, и я наконец-то поняла, отчего же рядом с ним у меня мурашки бегут по телу. Это был никакой не смех – это была его пародия. Натянутая, глухая, как заученное приветствие и перечень титулов, которые я повторяла снова и снова, встречая гостей на пирах. Как и в моей вежливости, в смехе Сенджу не было ни капли подлинных эмоций. Их же не было и в его улыбке, которую он то и дело натягивал на лицо, чтобы спрятать одолевающие его безразличие и скуку. По сравнению с ним даже Ллеу был искренним, но Сенджу изображал чувства, которых на самом деле не испытывал, вовсе не из-за корысти, а ради жизни. Ходил на чужие свадьбы, танцевал, не спал ночами, посещая таверны, показывал город незнакомцам и делал всё для того, чтобы по жилам по-прежнему текла, а не каменела кровь. Когда мы покинули зал науки и продолжили путь к усыпальнице Дейрдре, то шли в полной тишине. Винтовая лестница, вырезанная из выбеленной драконьей кости, поднималась ещё выше, чем мы были до этого, хотя я думала, что выше уже невозможно. Иногда изгибаясь и становясь почти вертикальной, она вела к соседнему пику горы, который был не виден снаружи. В нём отсутствовали окна и щели, а вдоль светлых кремовых стен шли древние письмена – не руны, нет, а целые картины. Драконы, люди, животные – истории, похожие на те, которые рассказывали стены моего замка, но более искусные, словно иллюстрации в книгах, перенесённые на грубый камень. – Госпожа, позволь узнать из первых уст, зачем вы с Солярисом прибыли в Сердце? – спросил Сенджу неожиданно, пока мы протискивались друг за другом мимо каменных изваяний. – Несмотря на то что случилось восемнадцать лет назад, драконы не станут гоняться с вилами за людьми, попавшими на их остров, но у них само собой возникают вопросы. Слышал, ты хотела воссоединить Соляриса с его с семьёй… Это так? Благородное, но весьма странное желание для наследницы престола. – Я всегда была и благородной, и странной, – ответила я невозмутимо, скользя ладонью по петроглифам, царапающим кончики пальцев. – Но я совру, если скажу, что всё дело только в воссоединении Сола с семьёй. На самом деле, как наследница трона, я хотела бы искупить вину своих предков… и вернуться к тому, с чего мы начали. Вернуться к миру. – Хм, что же… На свете нет ничего невозможного. Если бы не Дейрдре и не человеческая форма, которую мы приняли благодаря ей, всего этого бы не существовало. Мы бы так и не узнали, сколько возможностей открыто перед теми, кто полагается на разум, а не на инстинкты, – сказал Сенджу, тоже проводя ладонью по тому, что он назвал фреской – усовершенствованной формой живописи, которой драконов тоже обучили люди. – Именно поэтому мы возвели в честь Дейрдре то, что вы называете неметонами. В самой высокой точке Сердца – кроме неё и прошлых Старших, из окаменевших тел которых выложен этот пик, никто не живёт настолько близко к небу. Мы посчитали, что она достойна этой чести. Милая Королева Бродяжка… Сенджу отзывался о ней с такой правдоподобной нежностью, словно это была единственная эмоция, которую он умел до сих пор испытывать по-настоящему. Надеясь, что так и есть, я прошла вперёд, когда Сенджу и Кочевник пропустили меня внутрь треугольной комнаты. По её периметру рядами стояли колонны – тонкие, знакомого цвета топлёного молока и почти не оставляющие пространства меж друг другом, как зубы. С потолка же свисали свечи, перемотанные золотыми нитями. Они не капали воском, не шипели и не плавились, но горели морским бирюзовым светом, как планктон на дне Кипящего моря. От них по усыпальнице растекался душистый травяной дым, похожий на полынь и вербену, окутывая мраморную статую Дейрдре в драгоценной короне – точь-в-точь такую же, какая была установлена в тронном зале Столицы. Прямо перед ней возвышался прямоугольный монолит из белого мрамора, расписанный серебряной сетью, перед которым я и застыла. – Как он погиб? – спросила я едва слышно, глядя на могилу принца Оберона. Даже Кочевник при этом хранил несвойственное ему молчание, оставшись ждать снаружи у фресок. – По одной из версий, принца убил кто-то из сородичей, чей детёныш истёк кровью у него на руках, а по другой – кто-то из его же купцов, прибывших с караванами. Тело Оберона нашли лишь спустя пару дней. В результате бойни все улицы были завалены трупами – и торговцев, и драконов, и детей… – А до или после Молочного Мора ничего странного больше не происходило? – Я обернулась на резную арку, в которой стоял Сенджу, склоняя голову вбок. Его завитые рога, покрытые такими же перламутровыми многоцветными чешуйками, какие выглядывали из-под рубахи на спине, почти задевали свечи, подвешенные к потолку. – Может быть, вы видели вёльву, прибывшую вместе с купцами в тот день? Или кто-то из сородичей вёл себя странно? – Поскольку меня там не было, не могу сказать наверняка. Наука хоть и удивительна, но, увы, всё ещё не позволяет видеть прошлое, как ваш сейд. – Так вас не было в городе, когда случился Молочный Мор? – нахмурилась я. Он лениво кивнул. – Драконы в ту пору сторожили не только Сердце, но и остальные девять туатов. Мы должны были защищать сородичей от охотников и контрабандистов, пока Оникс не исполнил свою часть договора. – Какого договора? – Того, ради которого мы помогали ему в завоеваниях. Я передумала оставаться в усыпальнице и вернулась к её входу, чтобы оказаться с Сенджу лицом к лицу. Всё такой же улыбающийся, неживой и живой одновременно, он вопросительно смотрел на меня, пока я собиралась с мыслями и пыталась поверить в то, что так долго упускала из виду, но что было так очевидно. – Вы помогали моему отцу в завоевании Круга? – прошептала я. Сенджу кивнул, и один этот кивок уничтожил меня изнутри. И собрал заново. Немые берсерки, армия которых прославилась на весь Круг, но которые начали постепенно исчезать друг за другом, как только закончилась война. Берсерками их прозвали вовсе не просто так – они сражались без усталости голыми руками и не чувствовали боли. Вместе с вёльвами войско Оникса представляло собой непобедимую орду. Он покорил восемь туатов всего за несколько лет, в то время как даже Дейрдре воевала с одной королевой Керидвен больше пяти. В ту пору все восхищались Ониксом – его отвагой, искусством владения мечом, способностью воспитывать настоящих сынов Медвежьего Стража… Но что, если в этом не было никакой его заслуги? Если он просто купил эту армию и составляли её вовсе не люди, а те, кто и говорить-то на общем языке не умел, потому и молчал, притворяясь немым? Армией Оникса были драконы. – Ты не знала? – нахмурился Сенджу, и выражение моего лица послужило ему ответом. – Мы носили ваши одежды, дрались вашим оружием… Никто не должен был знать, что сородичи на его стороне, иначе все остальные туаты ополчились бы на нас. В обмен Оникс должен был проконтролировать, что во всём Круге будет установлен единый порядок. Что охота на драконов и существование чёрных рынков, где нас продают по кусочкам, прекратится, и сородичи смогут жить среди людей, не прячась под кроватями с заходом солнца. Мы хотели, чтобы во главе всех человеческих земель стоял такой же правитель, какой была Дейрдре, – добросердечный, – продолжал Сенджу, проходя вдоль коридоров из фресок, и я мрачно усмехнулась, подумав о том, что они явно выбрали для этого не того правителя. Последующие слова Сенджу это подтвердили. – Однако никакой порядок так и не был установлен. Охота продолжилась, драконам приходилось защищаться самим или же возвращаться на остров, где к тому моменту уже негде было проклюнуться и васильковому семени. Оникс забыл о своём обещании, а затем решил стереть из истории и его, и нас, отравив наших детёнышей. Никто не верил, что он правда решится нарушить гейс, данный когда-то Дейрдре… Слушая Сенджу, который должен был ответить на мои вопросы, я чувствовала, как вместо этого у меня рождаются новые. Всё сходилось и не сходилось одновременно. Мой отец объявил войну драконам, и нарушение гейса повлекло за собой болезнь, что теперь заставляет его гнить с головы до ног, как залежалое на солнце яблоко. Но зачем моему отцу предавать союзников? Он был жесток, кровожаден и бескомпромиссен… А ещё он всегда выполнял свои обязательства перед теми, кто поддерживал его. Так Мидир стал советником, моя мать – женой короля, а Солярис – моим стражем. Неужели отец настолько боялся, что люди узнают о помощи драконов в войне? Или он попросту не смог убедить остальные туаты наконец-то принять их, а потому решил не принимать тоже? Нет, мой отец всегда добивался своего. Тут было нечто другое… – Эй, Руби, я чую самодовольство, – неожиданно встрял в разговор Кочевник, свесившись с костяной лестницы почти вниз головой. – Солярис где-то здесь. – Солярис?! Одно его имя мгновенно вернуло меня из прошлого в настоящее. Я тряхнула головой и подошла к Кочевнику, чтобы тоже посмотреть вниз, однако там не было ничего, кроме полосы ступенек и коридоров, по которым мы сюда и пришли. И уж точно я не чувствовала никакого особенного запаха. Тем не менее чуйка Кочевника никогда не подводила. – Ты можешь вернуться сюда в любой момент. Приходи столько, сколько захочешь, – сообщил Сенджу любезно, заметив, как я мечусь между желанием задержаться в усыпальнице и желанием утолить беспокойство ищущего меня Сола, который всё-таки не заслуживал того, чтобы мучиться так долго. Я поклонилась в ответ, выражая свою глубочайшую признательность, и едва не навернулась кубарем, побежав вслед за Кочевником обратно к лифту. Сенджу последовал за нами, но вальяжно и степенно, из-за чего мне тоже пришлось заставить себя перейти с бега обратно на шаг. Всего час назад я думала, что не решусь смотреть в глаза Солу ещё минимум несколько дней, но теперь же мне не терпелось рассказать ему о том, что я узнала. Именно так выглядело доверие, и оно, напомнив о себе, наконец-то растворило ту ноющую в грудине боль. – Я её нашёл! С ней дикарь! – закричал Гектор, как только мы с Кочевником показались из лифта, вернувшего нас в Травяной район к тёмным постройкам из нефрита. Между теми плутало несколько полусонных драконов. Похоже, близился рассвет. Солярис появился рядом с Гектором спустя секунду, но, увидев за нашими спинами ещё и Сенджу, застыл как вкопанный. Когда тот прошествовал мимо, поприветствовав его мимолётным кивком, Сол кивнул в ответ, низко уронив при этом голову. Удивительно, что он сразу не подлетел ко мне и, тряся за шкирку, не принялся отчитывать за безрассудство. Отчего-то я сомневалась, что дело было исключительно в присутствии многоуважаемого Сенджу. Солярис знал, почему меня пришлось искать, и знал, что более не имел права на подобные вольности. – Спасибо за помощь, Гектор, – сказал необычайно учтивым тоном Сол после того, как Сенджу ушёл, и даже потрепал юного кузнеца по кудрявым волосам. Однако, заметив, что тот не спешит уходить, Сол добавил уже с нажимом (ему никогда не удавалось быть деликатным слишком долго): – Дальше я сам справлюсь. Возвращайся в гнездо, а то Матти начнёт волноваться. Тебе надо поспать, а то вон уже какой бледный. – Но мы ведь искали Руби всю ночь! – возразил Гектор не так решительно, как хотел бы. – Я тоже должен убедиться, что она в порядке и… – Да-да, просто чудесная идея! Мне тоже вздремнуть бы не помешало, а то что-то голова от болтовни этого старого ящера разболелась, – пробормотал Кочевник, и я едва сдержалась, чтобы не напомнить ему про выпитый бочонок эля. Ну да, от болтовни голова разболелась, само собой! Обогнув меня, Кочевник похлопал Гектора по плечу и, встреченный возмущённым «Эй!», поволок его за шиворот к гнёздам. Оба они одинаково пошатывались, но по разным причинам. А ещё и у того и у другого лежали под глазами серые тени от бессонной ночи… Впрочем, они не шли ни в какое сравнение с теми тенями, что лежали под ресницами Соляриса. В последний раз я видела его таким изнурённым разве что в Луге после многочасового полёта без сна и отдыха. В той же одежде, в которой он был на свадьбе, с размазанным красным контуром под ресницами и будто бы похудевший всего за полдня… Чувство вины всегда сказывалось на Соле сильнее, чем физическая усталость. – Руби, я… – Извини, что убежала. Мне удалось кое-что выяснить касательно прошлого Оникса, но сначала… Давай обсудим наше. Вряд ли он ожидал, что я заговорю с ним первой и мой голос будет звучать настолько спокойно – откровенно говоря, этого не ожидала даже я сама. Сбегая из гнезда Борея, плутая по незнакомым улочкам города, а заодно плутая и по собственным чувствам, я боялась видеть Соляриса, потому что была не готова потерять его. А я была уверена, что обязательно потеряю, когда снова загляну в эти дивные золотые глаза, которыми восхищалась, пока он лгал мне в лицо. Но нет. Сейчас, оставшись с Солярисом один на один, я всё ещё дивилась красоте его глаз. Я не теряла его, а он не терял меня. Не было никакого отторжения, ненависти или затаённой обиды – было только принятие. – Пошли, – сказала я, поманив его. – Я нашла одно любопытное место, пока гуляла. После ухода наших спутников все звуки вокруг исчезли. Опустилась вязкая тишина, но и она длилась недолго: ещё до появления первых лучей солнца город начинал оживать. Где-то вдалеке запел горн, похожий на раскаты грома, а уже спустя полчаса с ним сплелись гул кузнечных молотов и звон стеклянных бусин, которыми торговали на соседнем углу. Над постройками из нефрита быстро поднялся дым с ароматом острых специй и мяса, жарящегося на углях. Когда мы проходили мимо одного из таких мест, где драконы заранее готовились принимать голодных посетителей, в животе у меня предательски заурчало: с этими тайнами и судьбоносными встречами я и забыла, когда ела в последний раз. Очевидно, моё тело выдавало меня нетвёрдой походкой и бледным лицом, потому что спустя несколько минут, которые мы шли с Солярисом друг за другом, он вдруг обогнал меня. – Что это? – спросила я непроизвольно, хотя и так узнала в его руке румяную булочку, завёрнутую в зелёные листья, с которых на землю стекало ещё шипящее масло. – Пирожок с ливером, – ответил Сол, и я оглянулась на прилавок с закусками. Несмотря на то что он ещё даже не успел открыться, его хозяин уже с довольным видом пересчитывал какие-то блестящие камни. – Возьми и поешь, а то выглядишь хуже Гектора. – Терпеть не могу ливер… – Знаю, но они самые популярные здесь, поэтому их всегда пекут первыми, чтобы не собирать очереди. Пожалуйста, Рубин. Иначе сахарная болезнь вернётся. Я тяжко вздохнула. Было бессмысленно напоминать Солу, что, победив эту болезнь однажды, было практически невозможно подхватить её снова. И пускай я и впрямь чувствовала сильную слабость, если долго не ела – сильнее, чем обычные люди, – у этого не было никаких серьёзных последствий. Всё-таки я забрала из рук Сола пирожок – он передал его так, чтобы мы не соприкоснулись пальцами, – а затем осторожно надкусила. Во рту растеклось солёное масло, и Сол удовлетворённо кивнул. Даже сейчас, гадая, ненавижу ли я его, отошлю ли от себя, прокляну ли, он продолжал заботиться обо мне. – Здесь. Я успела доесть пирожок как раз к тому моменту, когда показалась пещера с тавернами, отрезанная от остального Сердца. Она оставалась всё такой же безлюдной, только теперь здесь повисла тишина – видимо, таверны закрылись до следующей ночи. Именно поэтому сейчас здесь можно было насладиться безмолвием, которого более не осталось в городе, и прогуляться между деревьями вистерии. От них веяло прохладной и цветочной пыльцой с нотками миндаля, и пускай я никогда не встречала такие деревья на землях Круга, но чувствовала домашний уют, когда их ветви раскачивались над моей головой. Солярис, однако, явно не разделял моих чувств. Он молча следовал за мной по пятам и даже не попытался узнать, как я обнаружила это место и почему решила сюда вернуться. Спустя несколько минут Сол просто встал под самым низким покровом соцветий и, глядя на меня, остановившуюся следом от затихшего звука его шагов, спросил: – Ты плакала? Я повернулась, удивлённая. – Нет конечно. Если я буду такой неженкой, то не стать мне хорошей королевой. Солярис облегчённо выдохнул, и ветви вистерий вокруг слегка всколыхнулись, будто выдохнули вместе с ним. – Хорошо. Ты ненавидишь меня? – Нет, – ответила я снова. Боль в груди не вернулась, но вновь появилось волнение, будто мне снова предстоял первый полёт на драконе. – А ты меня? – Нет. – Сол покачал головой. – Никогда. – Но ты хотел ненавидеть? Хотел убить меня, отправляясь на другой конец мира, чтобы принести смерть в королевский дом, как её принесли в твой? – Да… Я хотел. Я сглотнула ком, вставший в горле, но не отвела взор от лица Соляриса. Раньше, когда он не справлялся со своими чувствами, оно переставало выражать что-либо. Но в этот раз лицо Сола выражало всё и сразу. Я видела скорбь в опущенных уголках рта, страх в широко распахнутых глазах, гнев в очерченных желваках и раскаяние в том, как дрожали его губы. В рубахе из белого льна, с жемчужными локонами волос, с фарфоровой кожей, он казался полупрозрачным, призрачным на фоне сизых цветов. Пальцы зудели от желания коснуться, удержать, не дать исчезнуть, но я приказала себе стоять на месте. Мне нужно было убедиться. – Ты сам передумал убивать меня? Или тебя просто поймали до того, как ты успел это сделать? – спросила я прямо. – Первое.