Размышления и муки прервал звонок. Мадам Львова удивились: кто бы это мог быть? Гостей она не ждала… И меньше всего ждала обнаружить на пороге племянника. Что это ему понадобилось? В такое счастье, что Пушкин решил навестить ее второй раз за день из чистой любви, она не верила. Слишком хорошо его знала. Племянник был сама вежливость: выразил благодарность за подарок. Как раз эту книгу хотел получить. И даже исполнил поручение: посетил Тимашеву, составил с ней план знакомства с Москвой. Всю эту ерунду тетушка выслушала с полным спокойствием. Буквально ощущая, как с ушей свисает лапша. Племянник постарался. Пушкину действительно предстояло постараться: выяснить то, что нужно, и не проговориться о смерти Терновской. – Ну, мой милый, ты превзошел сам себя, – сказала тетушка, похлопав в ладоши. – А теперь выкладывай, зачем явился… Опаздываю на рулетку, все деньги без меня выиграют. Начался турнир проницательности. Выйти из него победителем будет непросто. – Вам знакома некая Терновская, Анна Васильевна? Тетушка фыркнула. – Знакома, мой милый… Она моя старинная подруга. – Насколько старинная? Не говоря ни слова, тетушка подошла к этажерке с фотографиями в рамке и принесла одну. Пять юных созданий, сидящих в два ряда на фоне нарисованных гор с замком, напряженно смотрели куда-то в сторону. Фотография была из тех времен, когда выдержка у пленки была столь долгой, что требовала выдержки портретируемого. – Вот это она, вот это я, – указывал палец мадам Львовой. Зная возраст тетушки примерно, Пушкин прикинул: лет тридцать, не меньше. – А некая… Живокини? Палец указал на головку во втором ряду. – Вот она… Верочка… То есть Вера Васильевна… – Тимашева – их, то есть ее, родная племянница… – Амалия, мать Настасьи, – сказала тетушка, ткнув в личико рядом со своим. – А это кто? – спросил Пушкин про барышню во втором ряду, лицо которой замазала чернильная клякса. Неаккуратны юные создания порой… – Какая-то общая подруга, столько лет прошло уже, не помню. – Львова отнесла фотографию на место. – Ты доволен? – Не совсем… У Терновской есть еще родственники? – У кого в Москве нет родственников! Какие-то кузены и кузины, точно не помню. – А своих детей у Анны Васильевны нет? Вопрос был крайне неприятным для тетушки. – К великому сожалению, – сухо ответила она. – И долго ты меня собрался мучить? Для чего тебе понадобилась вся эта рухлядь? – Хотел немного подробнее узнать о родственниках Настасьи Тимашевой… Она в самом деле такая милая. Вы же говорили, что за ней хорошее приданое… Вот, присматриваюсь… Тетушка хлопнула его по коленке, неласково хлопнула. – В сыске врать научили? А ну признавайся, сыщик, что случилось? Турнир закончился. Дальше играть бесполезно. Можно считать, что тетушка победила ввиду явного преимущества… – В ночь на первое января Терновская умерла в своем доме… Он не стал просить, чтобы тетя не волновалась. Мадам Львова была не из тех женщин, кто упадет в обморок при печальном известии. Она закрыла глаза и покачала головой. Ни слез, ни рыданий. В определенном возрасте смерть близких подруг воспринимается как неизбежность. – Продолжай, – тихо сказала она. – Есть предположение, что смерть ее была неслучайной. – Убийство? – Вероятнее всего, – ответил Пушкин, чувствуя себя на допросе. – Не могу поверить… Анна была жадной, как Плюшкин, и богатой, как Коробочка[28]. При этом все знали, что наследства не получат. – Почему? – Из той же жадности. Чтобы не досталось тем, кто больше всего ждет ее смерти. Наверняка завещала состояние сиротскому дому. Должна быть другая причина… Как приятно иметь дело с умной женщиной. Можно раскрыть карты. – Накануне смерти Терновская крупно выиграла на рулетке. – Насколько крупно? – услышал Пушкин от тетушки свою интонацию. Или это он ее невольно повторяет? – Сто двадцать тысяч… Мадам Львова была глубоко равнодушна к деньгам. Но и ее сумма поразила. – Да, за такое могут убить, – проговорила она в глубоком раздумье. – У тебя есть подозреваемый? – Тайна сыска, – ответил Пушкин и получил заслуженный шлепок. Куда нежнее прежнего. – У себя в сыске командуй, мой милый. В моем доме изволь отвечать на вопросы. Раз уж напросился в гости… – Хорошо, тетя, – послушно сказал Пушкин, обратившись в мальчика. Каким для нее и остался. – Я жду… – Надежных подозреваемых нет… Честное слово, – быстро добавил он. – Чем я могу тебе помочь? Вот от этой помощи мог быть толк. Не то что от некоторой замерзшей барышни, менявшей имена и фамилии как перчатки. Точнее – варежки… – Почему Настасье Тимашевой нельзя играть на рулетке? Кажется, тетушка ждала чего угодно, только не этого вопроса. Теперь уж ей отступать было некуда. – Сугубо между нами и под большим секретом, – сказала она. – Много лет назад мы проводили юные годы в Висбадене… – Там и сделан общий снимок? – Не перебивай тетю!.. Ты прав, мой милый… Тогда сестры еще были в девичьей фамилии – Завадские. Конечно, мы заходили в казино. Играли немного от скуки. И не думали, что беда рядом. Амалия, будущая мать Настасьи, раз попробовав рулетку, оказалась запойным игроком, так сказать… Она спустила все, что они привезли с собой… Если бы не Тимашев, который сделал предложение, ей бы не на что было вернуться в Россию… Тимашев боится, что страсть Амалии передалась Настасье. Запретил ей близко подходить к рулетке. Пока был жив его брат, он следил за барышней в заграничной поездке. Когда он внезапно скончался, Тимашев потребовал, чтобы Настасья срочно вернулась с висбаденского курорта… Новость была важной, но место ей в формуле сыска пока не нашлось. – Но ведь Терновская не играла? – Никогда, – согласилась тетя. – Порок достался только Амалии… Надеюсь, Анна не потащила Настасью с собой на рулетку? Она как раз вечером тридцать первого обещала быть у нее… – Что вы, тетя, конечно, нет, – ответил Пушкин, не моргнув глазом. – Ну и хорошо. – Мадам Львова потрепала его по щеке, что дозволялось только ей. – Теперь ты найдешь злодея, мой милый? Пушкин дал слово. Ему подставили традиционную щеку для поцелуя и предложили убираться вон. Тетушка еще не решила, что надеть на рулетку… А эта проблема не менее сложна, чем найти убийцу. 24 Месье Клавель боялся. Боялся как никогда. Боялся, что вернется страшная гранд-мадам и снова сорвет банк. Вчера ее не было, хотя крупье был уверен, что барыня захочет увеличить выигрыш. Наверняка заглянет сегодня. Он встречал каждого нового игрока с поклоном и улыбкой, особенно дам в таких милых масках, но сердце трепетало. Крупье не испытывал такого нервного напряжения, даже когда доложил хозяевам о крупном проигрыше. Ему не выговорили и даже не пожурили за проигрыш, сказав, что на рулетке все бывает. Ничего, купцы вернут потерю с лихвой. Окрыленный таким милосердием, месье Клавель стал доказывать, что надо ввести европейские правила: ограничить ставку. Что даст надежную страховку от большого проигрыша. В ответ же получил: никаких ограничений ставки. Русские ограничений не терпят. Они в «русскую рулетку» со смертью играют. Так неужели ограничивать в деньгах? Пусть месье Клавель не беспокоится. Это будет новая рулетка – «московская», то есть без ограничения ставки. Хоть миллион ставь, нет запрета. Он пытался доказать, как ответственный крупье, что это неоправданный риск. На что ему предложили выбирать: отправиться на вокзал или вести игру по правилам «московской» рулетки. Месье Клавель остался со своим страхом наедине. Вчерашний день немного успокоил. Рулетка была в плюсе. Но что будет сегодня? Он заметил за столом знакомых игроков. Пора было начинать. Месье Клавель поблагодарил всех, кто пришел на игру, и сказал привычное: «Faites le jeurs, messieeurs! Faites le jeurs, messieurs!» Ставили мало и неохотно. Месье Клавель прибывал в напряжении, ожидая, что гранд-мадам сейчас войдет в зал. Но ее не было. Игра текла вяло. Как вдруг, после удара «18, красное, чет, меньше половины», сразу три игрока сделали ставку на zero. В первое мгновение месье Клавель не понял, что это значит, но озарение пришло: игроки повторяют в точности порядок ставок гранд-мадам. Она как раз поставила на zero, месье Клавель прямо видел эти сто рублей, сразу после того как вышло «8, черное», а за ним «18, красное». Если снова начинается сумасшедшая игра, четыре игрока не разорят, а уничтожат рулетку. И его заодно. Месье Клавеля больше не возьмут ни в один зал, сочтя, что он приносит неудачу… Крупье обратился за помощью к той, кто не мог обмануть. Игра была спокойна. Нити тянулись и плелись. Он понял, что наваждение исчезло. Можно играть. Месье Клавель запустил колесо. Шарик перепрыгнул zero и лег на «32, красное, чет, больше половины». С невиданным облегчением месье Клавель собрал жалких триста рублей с zero. Таких дорогих для него. И не забыл мысленно поблагодарить игру. Его обожаемую Madame la Roulette[29].